История профсоюзов

Айнзафт С. Первый этап профессионального движения в России (1905-07). Вып. 1

Большаков В.П. О том, чего не было

Большаков В.П. Что ты можешь противопоставить хозяину

Бухбиндер Н.А. Зубатовщина и рабочее движение в России

Вольский А. Умственный рабочий. - Междунар. Лит. Содр-во, 1968

Галили З. Лидеры меньшевиков в русской революции

Гарви П.А. Профсоюзы и кооперация после революции (1917-1921)

Дмитревский В.И. Пятницкий

Дойков Ю.В. А.А. Евдокимов: Судьба пророка в России

Железные люди железной дороги

Ионов И.Н. Профсоюзы рабочих Москвы в революции 1905-1907 гг.

Краткая история стачки текстильщиков Иваново-Кинешемской Промышленной Области

ЛИИЖТ на службе Родины. - Л., 1984

Магистраль имени Октября. - М., 1990

Никишин А. 20 лет азербайджанских горнорабочих. - Баку, 1926

Носач В.И. Профсоюзы России: драматические уроки. 1917-1921 гг.

Носач В.И., Зверева Н.Д. Расстрельные 30-е годы и профсоюзы.

Поспеловский Д.В. На путях к рабочему праву

Рабочие - предприниматели - власть в XX веке. Часть 2

Сивайкин Е.А. Молодёжная политика профсоюзов...

Станкевич И.П. Базовый семинар для рядовых и новых членов профсоюза

Че-Ка. Материалы по деятельности чрезвычайных комиссий

Чураков Д.О. Бунтующие пролетарии

Шулятиков В.М. Трэд-юнионистская опасность. - М., 1907

Pirani S. The Russian Revolution in Retreat, 1920-24


/ Главная / Архивохранилище / Библиотека / Исследования и публицистика / Вольский А. Умственный рабочий. - Междунар. Лит. Содр-во, 1968

Социалистическая наука как новая религия

2018-01-26

I.

Социализм XIX ст., вопреки убеждению всех верующих в него, не есть нападение на основу строя неволи, существующего на протяжении веков в виде всякого цивилизованного общества – государства. Он нападает лишь на одну из форм этой неволи, на господство класса капиталистов. Даже в случае его победы он не упраздняет векового грабежа: он уничтожает лишь частное владение материальными средствами производства – землёй и фабриками, он уничтожает лишькапиталистическую эксплуатацию.

Упразднение капиталистической собственности, т.е. частного владения средствами производства, совсем не является ещё упразднением семейной собственности вообще. Между тем, этот-то именно институт обеспечивает вековой грабёж; обеспечивает только имущему меньшинству и только его потомству владение всеми богатствами и трудом веков, всем наследием человечества, всей культурой и цивилизацией. Этот именно институт осуждает большинство человечества рождаться неимущими, рабами, обречёнными на пожизненный ручной труд. Экспроприация класса капиталистов вовсе ещё не означает экспроприации всего буржуазного общества. Одним упразднением частных предпринимателей, современный рабочий класс, современные рабы не перестают быть рабами, осуждёнными на пожизненный ручной труд: стало быть, не исчезает, а переходит в руки демократического государства-общества создаваемая ими национальная прибыль, как фонд для паразитного существования всех грабителей, всего буржуазного общества. Последнее, после упразднения капиталистов, останется таким же, как и раньше господствующим обществом, образованным правителем, миром белоручек; останется владельцем национальной прибыли, которая распределяется в виде столь же приличных, как и ныне, «гонораров» «умственных рабочих» и, благодаря семейной собственности и семейному укладу жизни, сохраняется и воспроизводится в их потомстве. // (с. 327)

Обобществление средств производства обозначает лишь упразднение права частного владения и распоряжения фабриками и землёй. Своим нападением на фабриканта социалист ни в малейшей мере не затрагивает «гонорара» его директора и инженера. Социализм истекшего столетия оставляет неприкосновенными все доходы белоручек, как «заработную плату умственного рабочего», объявляет интеллигенцию «незаинтересованной, непричастной к капиталистической эксплуатации». (Каутский).

«Современный социалист не может и не хочет упразднить векового грабежа и неволи».

*     *     *

Во второй половине XIX ст. социализм громогласно объявляет себя общественной наукой. Вслед за пролетарской, политической экономией создаётся пролетарская социология и социалистическая историософия.

Но общественная наука не может быть врагом того строя неволи, который существует на протяжении всего исторического развития цивилизации. Общественная наука желает быть беспристрастным истолкователем этого исторического развития, - стало быть, она не враг его, а опекун.

Между тем социализм почувствовал непреодолимое влечение стать настоящей общественной наукой. Социалистические учёные, удаляясь всё больше и больше от мысли о том, что вся истёкшая история цивилизованных обществ есть история неволи большинства человечества, что исторические законы истекших веков, вплоть до нашего времени, суть законы грабежа, выражение воли господствующего меньшинства, берутся истолковать эти законы как объективные законы развития человеческого общежития, берутся «открыть их и предугадать для того, чтобы подчиниться им».

Благодаря распространению социалистической веры, социалистическим учёным удаётся убедить рабочие массы, что подчиняясь объективно – историческому ходу, они подчиняются, несомненно, милостивым к поколению XIX ст. законам природы, приуготовившим для нас социалистический рай.

На этом пути социалистическая наука оказывается немедленно простым средством усыпления бунтующих рабочих масс; является, несмотря на её атеизм, простым религиозным мечтанием и молитвою о социалистическом рае; является религией, обуздывающей ум и волю рабов буржуазного строя.

Марксистская социалистическая наука создала настоящее социалистическое провидение, действием которого «капиталистическое производство // (с. 328) само роет себе могилу», само уничтожает себя собственным развитием; а неотвратимые экономические законы, независимо даже от воли людей, ведут их прямо в «царство равенства и свободы».

Проходят годы, и марксистское провидение научных социалистов обнаруживает полное торжество с провидением всяких других жрецов и попов. Рабам буржуазного общества оно сулит счастье после их смерти; оно гарантирует социалистический рай их потомкам. Непоколебимая уверенность марксистской научной религии в неизбежном наступлении социалистического царства свободы благословляет вместе с тем буржуазный прогресс, благословляет «прогрессивность», «целесообразность», «законность» современного строя грабежа. Марксистская вера в неизбежное движение капитализма к социализму; вера в капитализм, как необходимую социалистическую предпосылку, становится наконец равнозначной с… высшей степенью любви к буржуазному прогрессу, к развитию полного господства буржуазии, полного буржуазного грабежа. Верующие, настоящие пролетарские социалисты, проникшись марксистской религией, являются лучшими борцами за буржуазный прогресс, самыми горячими апостолами и воинами буржуазной революции.

Но первоначальная «чистота» социалистического евангелия, несмотря на все извращения его соц.-д.-ими лжеучителями, затеряна и забыта быть не может. Непоколебимые принципы социализма прошлого века во всей их чистоте берётся воспроизвести современное учение анархизма. В противовес соц.-д-му оппортунизму, который оскандалился и развратил массы стремлением к реформированию и развитию современного строя, анархистское учение вызовет в массах чистое стремление к идеалу, прямое, непосредственное движение к «конечной цели».

Анархисты должны во-первых, помнить, что в этом отношении они не изобретают ничего нового и не выходят из круга идей правоверных марксистов, которые во всех видах ортодоксии никогда не забывали «конечной цели» и беспрестанно с этим добром принуждены были сдаваться перед практиками ревизионистами, пока не доказали, наконец, при решении бернштейниады, что их стремление к «конечной цели» должно составлять единое целое с бернштейнианским реформизмом, для которого "конечная цель" – ничто.

Сами анархисты, поскольку у них появились в последнее время свои «практики» (французский анархистский синдикализм), не могут уже отвергать той сентенции Бернштейна, согласно которой – в «жизни», в «реальной» практической борьбе каждый шаг социалиста не может не быть грехопадением и компромиссом. Анархист – синдикалист уже на одно участие своё в любой стачке не может не смотреть, как на измену принципам, как на грехопадение – ибо он борется «не за конечную цель», а «за уступку», «за реформы». // (с. 329)

Повидимому, в области социализма прошлого века так-таки и не найдёшь той дороги, на которой приходится вступать в сделки с существующим буржуазным строем.

Такая дорога лежит целиком и исключительно в подполье современного буржуазного строя. Но социализм XIX ст., даже и в самом страшном его виде, в виде анархизма, становится в демократической республике делом совершенно легальным, в виде синдикализма и проповеди «анархистского идеала»; и непримиримые анархисты становятся благонамеренными – наравне с соц.-д-ами – гражданами современного общества и не могут уже конспирировать против демократической «свободы слова», «свободы печати», «свободы союзов», которые по их убеждению, так же, как и по убеждению соц-д-ии, дают полную возможность легального подготовления социального переворота.

Подпольная заговорщическая деятельность в демократическом государстве является для анархистов столь же утопической, столь же преступной, бланкистской практикой, как и для любого соц-д-та.

Таким образом, единственный прямой путь к низвержению существующего строя неволи; единственный путь свободный от компромиссов с буржуазным законом – подпольный заговор для превращения вспыхивающих столь часто и столь бурно рабочих стачек в восстание, во всемирную рабочую революцию – лежит целиком за пределами учения современного социализма.

II.

Социалисты XIX ст. объявляют войну; они непримиримые революционные противники не по отношению к современному классовому строю неволи, не по отношению к буржуазному строю вообще, а лишь к вырождающейся форме цивилизованного общества, вырождающейся с первого момента развития капиталистического производства, когда последнее ещё не успело, по объяснению марксистов, обнаружить во всей силе своей прогрессивной роли и проявляет лишь свои тёмные стороны. И именно по мере развития социализма в науку укрепляется и вырабатывается сознание социалистов своей непримиримой враждебности только по отношению к уродливой форме современного общества, которую придала ему капиталистическая эксплуатация.

Как будет показано ниже, социализм как наука не может выражать чего-либо другого, кроме восстания против «болезненных ненормальностей» современного общества, а не против цивилизованного общества вообще. // (с. 330)

В самом деле – каковы, по учению социализма, причины, поводы социалистического нападения на современный строй?

Ухудшение положения населения с наступлением капиталистического производства; ухудшение в сравнении с предыдущими формами общественного строя.Беспорядочное ведение хозяйства, «анархия» в производстве – неспособность современного общества обеспечить правильный и постоянный ход хозяйственной жизни страны.

Марксистское учение, предвещающее, независимо от воли людей, крушение капитализма, объективную для самого существования общества необходимость социализма, - марксистский объективизм есть целая система исключительно подобного рода доводов.

Социалистический строй становится необходимостью для всех, ибо кризисы не дают возможности существовать обществу в его прежнем виде. Не для низвержения современного общества, а для исцеления его от кризисов – социалисты восстают против капиталистического строя, что совсем не означает низвержения векового строя неволи, а напротив укрепление его.

Дальше капиталистический строй объявляется научными социалистами негодным ещё и потому, что он не в состоянии выполнить даже того, что в силах были выполнить прежние эпохи – рабочую силу он не умеет занять, а растрачивает её в безработицах.

В противоположность прошлому, капитализм, как худшая форма цивилизованного общества, все богатства сосредотачивает в руках горсти магнатов. Он не только не даёт возможности наиболее сильным элементам из низших классов надеяться на улучшение своего положения, он угрожает самому их существованию. Он экспроприирует самих капиталистов. Он уменьшает число имущих. Это общеизвестное рассуждение научного социалиста: в Средние века было цветущее крестьянство и ремесло; наиболее трудолюбивые подмастерья имели полную возможность рассчитывать на достижение положения мастеров; наиболее способные личности – добиться привилегированного положения. Прежние формы общества питали у порабощённых надежду, что наиболее ловкие, один на сто, один на тысячу – вылезут в господа. Капитализм уничтожил эту надежду и этим обрёк себя на гибель. Он неспособен умножать количество господ.

Социалисты – противники существующего строя, потому что он не умеет вести рационального хозяйства, потому что он не способен прогрессировать, потому что правители невежественны и неспособны идти в ногу с наростающими и развивающимися запросами жизни.

Всё это «Коммунистический Манифест» старается представить как можно ярче.

«Всё более становится очевидным, что буржуазия неспособна оставаться господствующим классом… она неспособна к господству, потому // (с. 331) что она не может обеспечить своему рабу даже его рабского существования, потому, что она вынуждена была довести его до такого состояния, в котором она должна кормить его, вместо того, чтобы существовать на его счёт. Общество не может более жить под её властью».

Довольно вспомнить сущность спора ортодоксов с Бернштейном для подтверждения всего вышесказанного нами.

В доказательство того, что нет смысла быть революционером в Западной Европе, что соц-дем-ия, как защитница рабочего класса, должна стать реформаторской, Бернштейну нужно было доказать, что современный капитализм не представляет собою ухудшения общественного строя по сравнению с предыдущим. И все ортодоксы сознавали, что существование научного социализма теснейшим образом связано с разрешением этого вопроса в ту или другую сторону. Низвержение современного строя резонно и возможно лишь тогда, когда ему предстоит вырождение и бессилие.

И Каутский признаёт это в очень наивной форме. Если бы было правдой, рассуждает он, всё, что говорит Бернштейн, если бы грозящий промышленному миру кризис навсегда исчез, если бы капитализм не убивал средних классов, если бы число имущих не уменьшалось, то не было бы смысла низвергать существующий строй и вообще быть социалистами (статьи против Бернштейна в «Vorwärts»).

Вырождение господствующих классов для марксиста, да и для всякого современного социалиста, является необходимой предпосылкой уничтожения рабства. Раз буржуазное общество способно к развитию, его ниспровержение немыслимо. Нельзя стремиться к насильственному перевороту, если не верить самому и не убедить других, что буржуазия слаба, что буржуазный строй неминуемо завтра же «сам разложится».

Ортодоксы, которые чувствуют потребность удержать непримиримое отношение своей армии лишь к мешающим буржуазному прогрессу законам и властям (в такое положение поставлена русская соц-дем-тия существованием царизма), принуждены создавать веру в неизбежное, немедленное «банкротство буржуазии». И они это делают, какие бы акробатские штуки не приходилось при этом выкидывать. Так, Парвус, тот самый, для которого, как и для всякого бернштейнианца, социалистический переворот так бесконечно далёк, что в России возможна пока лишь буржуазная революция; тот же самый Парвус моментально, на цифрах докажет вам, что «катастрофа промышленности и окончательное банкротство буржуазии завтра же случиться обязательно».

Свою революционность, свою непримиримость марксизм надеялся обеспечить за собой не своей действительно непримиримой борьбой со строем грабежа. Он доказал лишь, что сам исторический момент, // (с. 332) сами законы человеческого общества, от людей независимые и выше людей стоящие, - это воистину социалистическое провидение, - присуждая буржуазное общество к слабости и гибели, даёт вместе с тем ему возможность освободить весь мир от неволи.

Но социалистического провидения нет; никаких независящих от воли людей законов развития общества нет. Нет сил природы, которые вознаграждали бы добрых – угнетённых за их испытания и наказывали бы неправедных угнетателей за их злые деяния. Социалисты возмущаются и борются против ухудшения классового строя, и их борьба может уничтожить только это ухудшение, но не самый классовый строй.

И потому, вопреки всем ожиданиям наивных верующих, научный социализм содействовал развитию буржуазного прогресса. И это всё более становится его собственным глубоким сознанием. Соц-дем-ия, по её собственному убеждению, привлекает к себе все жизнеспособные элементы современного буржуазного общества. В «Классовых интересах» Каутский говорит:

… «Если соц-дем-ия сделалась единственной партией, ещё борющейся за общественный прогресс, то она должна вместе с тем сделаться партией всех тех, которые стремятся к дальнейшему развитию общества» (стр. 30, изд. Куклина).

… «В настоящее время только пролетариат и его партия представляют интересы общественного прогресса, а вместе с тем и жизненные интересы всего общества» (стр. 31).

… «Пролетарские интересы совпадают в настоящее время с интересами нации» (стр. 11).

Точно так же, как и христианская религия, осудившая мир зла, явилась освящением его, - социалистические партии, присудившие к гибели существующий строй, явились, как ни хотят затушевать это ортодоксы, партиями буржуазного прогресса.

Социалистическая вера вдохновила своих приверженцев на борьбу за буржуазный прогресс, за развитие и укрепление конституционных буржуазных государств. Промышленная и политическая демократия, культурная работа в муниципалитетах, кооперации и синдикаты подготовят рабочих к социалистической жизни.

Непримиримые анархисты станут, конечно, утверждать, что буржуазный мир зла развратил только соц-дем-ов, что их падение, их оппортунизм является следствием их участия в современных законодательных органах. Они же, отрицающие участие в политике, предохранены от такого вырождения.

Сказанное нами вначале о сущности всего социалистического учения XIX столетия доказывает всю тщетность надежд и уверений анархистов. Основа социалистического учения, - формула обобществления, как панацея, - в какой бы чистой форме её ни взять, сама по себе есть // (с. 333) нападение лишь на одну из форм грабежа, а не на сам вековой грабёж. От анархистской доктрины, так как она точно так же старается лишь сохранить давно открытое социалистическое евангелие, ничего другого ожидать нельзя. И действительно, глава современного анархизма зовёт всех в революцию по тем же мотивам, что и научные социалисты. В «Распадении современного строя» читаем:

«Бессилие правящих классов становится всё поразительнее и очевиднее… Они давно забыли все руководящие начала…» (стр. 4).

«Вечно боясь, вечно дрожа за своё богатство, вечно оглядываясь назад и не смея взглянуть вперёд, они оказываются решительно неспособными внести в народную жизнь что бы то ни было прочное и полезное» (стр. 5).

«Всех их гложет одна болезнь: болезнь старчества» (стр. 9).

«Если бы правящие классы могли понять это положение дел, они конечно пошли бы навстречу новым стремлениям. Но, состарившись в преданиях прошлого, не уважая ничего, кроме туго набитого кошеля и не понимая ничего, кроме власти, держащей народ в полном повиновении, - они всеми силами мешают новому течению мысли пробиться наружу» (стр. 10).

«И вот рабочие западной Европы начинают понимать полнейшую неспособность – не только государства, не только королей и парламентов, но всех правящих, богатых и образованных сословий вообще. Они видят их неспособность понять народные нужды, ихнеспособность обеспечить рабочему благосостояние в уплату за его тяжёлый труд» (стр. 8. Курсив наш.).

Как под знаменем научного социализма, так и под знаменем анархизма – «рабочие Западной Европы» делают нападение на «правящие классы», потому что последние более «неспособны» «управлять промышленностью», потому что они состарились бесповоротно. Позиция анархизма по отношению к вековому строю грабежа, как видит читатель, ничуть не враждебнее позиции столь многогрешных «парламентских социалистов»[1]. Напротив, глава современного анархизма, хоть он и // (с. 334) противник всяческого правительства, обнаруживает по отношению к «правящим классам» такую детскую наивность, какой не найдёшь даже у «падших» соц-дем-ов. Он думает, что «если бы правящие классы» не «состарились» и «могли понять положение дел», «они, конечно, пошли бы навстречу новым стремлениям», «внесли бы в народную жизнь» много «прочного и полезного», «обеспечили бы рабочему благосостояние в уплату за его тяжёлый труд», «поняли бы народные нужды». Приходится прямо недоумевать, - на каком основании Кропоткин объявляет себя и своё учение враждебнымвсякому правительству в то время, как обосновано в его учении возмущениелишь против состарившихся правящих классов. Все прогрессивные правительства, «понимавшие» новые стремления, понимали, по его мнению, вместе с тем, народные нужды и обеспечивали народным массам благосостояние.

А что если современные «состарившиеся» правящие классы будут заменены новыми, молодыми, не бессильными и не невежественными? Ведь тогда исчезает и резон и возможность делать революцию, свергать правительства, быть анархистом. Этот роковой исход стоит перед анархизмом в той же силе, как перед научным социализмом, как перед всем социализмом истекшего столетия вообще. Не раз в истории низвергались революциями «состарившиеся» правящие классы, для того чтобы дать место новым. Где же гарантия, что правящие классы перестанут существовать вообще? // (с. 335) Гарантией могло бы служить лишь сознательное стремление порабощённых масс к низвержению всяких правящих классов, ретроградны ли они, или прогрессивны.

Но ведь восстание современных рабов возникло, по толкованию социалистов, не по поводу существования правящих классов вообще, а их вырождения; значит, пока имеется лишь реальная сила возмущения и борьбы против застоя и вырождения господствующего общества. Где же сила низвергающая вообще господствующее общество? Уничтожающая само существование правящих классов? – Это сила нечеловеческая, это историческое предопределение, которое – протест против вырождения и слабости современного строя в наш век обещает превратить в борьбу против господства вообще. Марксисты стараются развить эту веру путём «научных», «экономических» измышлений и обещаний, анархизм – просто религиозной проповедью анархического идеала.

Подобно тому как христианская вера не создаёт ни иоты царства небесного на земле, а укрепляет лишь и освящает строй грабежа, точно так же и социалистическое вероисповедание не создаёт социалистического рая, а способствует лишь буржуазному прогрессу, нарождению тех новых, молодых правящих классов, отсутствие которых вызвало его на борьбу.

Социализм XIX стол. старается вникнуть лишь в явления слабости, в процесс разложения современной формы господства. От этого, понятно, ничуть ещё не раскрывается тайна господства вообще. Он доказывает лишь негодность современного правящего общества, - этим ещё не доказана «негодность», паразитизм и грабёж всех выступающих // (с. 336) в истории господ. Напротив, марксизм ставит главной своей задачей: доказать необходимость для человеческого общежития всех выступавших в истории господствующих классов; а глава анархизма склоняется, как мы видели, к мысли, что правящее общество могло бы «понять народные нужды», «обеспечить народу благосостояние» и, по-видимому, оно это уже делало.

Стало быть, социализм XIX стол. не вскрывает и не хочет вскрыть основы всякого – не только слабого, но и сильного – господства. Он не сознаёт и не хочет признать и увидеть грабёж в самом существовании господ на всём протяжении истории.

Не в его силах и не в его желании создать настоящие, реальные человеческие предпосылки падения векового строя грабежа и насилия. – А между тем его главная задача – приобрести доверие масс и создать в них непоколебимую веру, что именно социализм есть путь к низвержению строя грабежа. И тут то перед ним выростает специальная задача – внушить уверенность в наступление социалистического рая, «независимое от воли» людей, предопределённое историческим ходом, вытекающее из объективных исторических законов.

Это обычная задача всякой религии, и социалистическая религия выполнила её блестяще. От изобретения различных сверхъестественных сущностей, от изобретения нового вида провидения не предохранила социалистов позитивная, атеистическая наука XIX столетия. Напротив – в тот же момент, когда социализм почувствовал непреодолимую потребность стать открывающей и предугадывающей законы общественного развития наукой, в тот же момент и этим же самым он решился создавать религиозные фикции. Социалистическая наука принесла те же плоды, что и наука языческих жрецов и христианских теологов.

Анархисты стараются показать, что наука марксистов оказалась столь гибельной для революционного социализма потому, что воспользовалась не истинными основами и методами современной науки, а отжившей метафизикой и, главным образом, похороненным учением гегельянцев. Анархисты, напротив, положили в основу своего учения строгий позитивизм, настоящий научный метод естественных наук, индуктивно-дедуктивный метод, предохраняющий от всякой метафизики и гарантирующий безошибочность социалистическому учению.

Ввиду этого взглянем ещё раз на главные выводы «научного анархизма». Мы при этом убедимся, что «метод естественных наук» каким то фатальным образом вводит нас в область мечтаний, фраз и фикций; доходя до тех же, что и марксизм, усыпляющих и обуздывающих выводов, он очень часто увлекает нас в гораздо более туманные сферы, нежели марксизм. Мы ещё раз увидим, что с революционною непримиримостью анархистской доктрины происходит какое-то невероятное недоразумение. Мы убедимся, наконец, что своим стремлением // (с. 337) к «научности», у анархистов так же, как и у марксистов социализм не выходит из области верований, а, напротив, - социалистическая наука, именно своим стремлением к научности, объективности, общеобязательности, - выполняет общую всем религиям функцию. Нам придётся иметь дело – главным образом, с тем же Кропоткиным, как важнейшим представителем анархистской науки.

III.

Весь анархистский революционизм Кропоткина, стремящийся якобы к непосредственному низвержению вековой неволи, основывается на мечтаниях о чудодейственном народном творчестве, которое в один прекрасный день, на основе общечеловеческой солидарности, построит, по анархистским, конечно, принципам, социалистический рай, - лишь бы только свергнуть существующие централизованные правительства и не дозволить «властолюбивому меньшинству» занять их место.

«Основанием всякой истинно-революционной программы должны быть народные идеалы, как их создала история в данное время и в данной местности».

Этот главный пункт землевольческой программы (написанной вероятно Плехановым) – составляет до сих пор основу Кропоткинского учения, в его применении не только к России, но и ко всем цивилизованным странам.

Как показала практика русских революционеров, эти народнические мечтания не в состоянии вызвать никакого революционного движения. Но в анархистском учении Кропоткина они играют определённую роль, совершают реальное дело: идеализируют всю истёкшую историю и вместе с тем существующий строй неволи.

Дело в том, что «народное творчество» может оказаться чудодейственным в сознании будущего идеального строя лишь в том случае, если оно на протяжении всей истории не бездействовало. И действительно –

«Во все времена… народные массы вырабатывали, в виде обычая, ряд учреждений, необходимых для того, чтобы общественная жизнь была возможна…ради обеспечения равенства, мира и взаимной поддержки… Этой созидательной творческой народной деятельностью… вырабатывались в прошлом все учреждения общежития». (Кропоткин «Современная наука и анархизм», стр. 6-9. Курсив наш).

Итак, несомненно, во все времена «народ» стремился к «равенству», и, благодаря его «созидательной деятельности», известные нам исторические «учреждения общежития» имеют целью удовлетворение потребностей членов общества. // (с. 338)

Для понимания этой исторической перспективы анархистского учения, надо, читатель, непременно не упускать из виду, что речь идёт не столько о действительно происходивших событиях, сколько о праздничных мечтаниях всех веков, - причём последние полезно прикрашивать мечтаниями современности. Это необходимо, иначе никакого смысла не получится. В самом деле, если взять для примера то «учреждение общежития», которое составляло на протяжении тысячелетий основу цивилизации древности, то получится, что «созидательная творческая деятельность», напр. греческого народа, «ради обеспечения равенства»… сковала цепи для рабов.

Идеализм, присущий всему социализму XIX стол., выступает в анархистской доктрине в концентрированном виде. Она предлагает для скорейшего достижения социалистического рая целую систему всеобщего самообмана и самоусыпления. В этом отношении, другие теоретики анархизма, Жан Грав, Малатеста и пр., не останутся позади Кропоткина. Анархическое учение ставит себе целью извлечь из всей истории чистый элемент общественности, общественной солидарности, взаимопомощи, найти его происхождение не только в глубине человеческой психики, но и в инстинктах самой животной жизни, доказать, вопреки дарвинистам, что доминирующим фактором в царстве животных, как и в истории человеческих обществ, является не «борьба», а «солидарность»[2]. Эксплуатация и неволя не исчезают потому, что люди не хотят поверить в возможность существования общества на началах противоположных современному индивидуализму. Анархистская проповедь имеет целью укрепить эту веру. И анархистские теоретики не замечают, что они превращаются в истых моралистов и проповедников. Их благочестивая социалистическая вера не даёт возможности увидеть весь размер неволи порабощённых масс, всю силу господства // (с. 339) эксплуататоров. Последнее является каким-то болезненным извращением человеческой природы, случайным заблуждением всего человечества[3].

Религиозное отношение анархистских мыслителей к «солидарности» заставляет их молиться перед этим сокровищем человеческой души даже тогда, когда оно является братством господствующих и эксплуататоров. Как самый заурядный демократ – республиканец Кропоткин восхищается «коммунизмом» купцов «Великого Новгорода и буржуазии средневековых городов»; восхищается «общественностью» древних греков, совершенно забывая, что эта солидарность рабовладельцев; смотрит на их республиканские государства, как на безгосударственные общины. И, наконец, в его детской схеме исторического развития, изложенной например в «Современной науке и анархизме», все социалистические и анархические взгляды превращаются в самую обыкновенную демократическую формулку. «Во все времена» у анархистского мыслителя существуют, как у всякого демократа, только такие два основных антагонизма – «правительство» и «народ». Народ творил равенство, «власть, насевшая на общество», портила хорошее дело. Да и то не всегда, как оказывается, а только в моменты реакции, накануне революций…

«Затем, во все времена происходило так же и то, что учреждения, - даже самые прекрасные по своей первоначальной цели, выработанные сперва людьми ради обеспечения равенства, мира и взаимной поддержки, - со временем окаменевали, утрачивали свой первоначальный смысл, подпадали под иго властолюбивого меньшинства и становились, наконец, стеснением для личности, в её стремлениях к дальнейшему развитию» (ор. с. стр. 7).

Тогда наступаловремя революций. Читатель, знакомый с предисловием Маркса к«Zur Kritik der pol. E.», вспомнит, конечно, при чтении только что приведённой цитаты, фразу основателя научного социализма о том, что накануне политических переворотов общественные формы из форм развития производительных сил общества становятся тормозом их. Общеизвестно, какое значение придают этому положению современные научные социалисты, сводящие всю свою теорию «экономического материализма» к учению о законосообразности исторического развития производительных сил и производственных нужд цивилизованного общества. Книжка Бельтова о монистическом взгляде на историю имеет целью доказать, что это положение, в виде реалистического и материалистического приложения гегельянской правды о том, как всё // (с. 340) хорошо на своём месте и всё истинно для своего времени, - что это положение представляет основную мудрость марксистской философии. И вот эта мнимая панацея реалистического мышления, эта гарантия против всякого утопизма оказывается в полной наличности у мыслителя, которого сами марксисты считают идеалистом и утопистом. Кропоткину незачем стараться уяснить себе исторический процесс, как «экономическую» классовую борьбу в человеческом обществе за владение богатствами, о чём он до сих пор никакого понятия не имеет, как свидетельствуют первые страницы его только что упомянутой брошюры. Для присоединения его к современным «материалистическим» научным социалистам от него потребуется лишь побольше болтать по-марксистски о том, что со всеми существовавшими общественными формами дело обстояло точно так же, как со всеми потребляемыми вещами: хороши пока новы, - плохи когда состарятся.

Таким именно путём, по призыву Бельтовых, превратилась повально в марксистскую вся народническая и субъективистская интеллигенция; таким путём выросла воспитанная ортодоксами – Плехановыми и Тулиными – славная плеяда таких пролетарских идеологов, как Струве, Туган-Барановский, Булгаков, Бердяев, объявивших вскоре, когда они сочли это своевременным, о том, что ортодоксальная «классовая точка зрения» есть субъективизм и утопизм. Они согласились на сотрудничество с Бельтовыми не ради развития классовой точки зрения, а ради, проповедуемой Бельтовыми и обуздывавющей классовую борьбу, марксистской теории объективизма, теории производственных нужд и законов.

То обстоятельство, что главный вывод этой теории находится в обладании мыслителя и не думающего даже понимать историю, как «классовую экономическую борьбу», возможно только потому, что в основе «материалистической» теории производственных нужд положена та же, чисто идеалистическая фикция, на которой построена и Кропоткинская историческая схема. Как Маркс, так и Кропоткин относительно всех существующих «форм общежития» единогласно учат нас, что они были достойны низвержения лишь тогда, когда «устарели» (Маркс), окаменели (Кропоткин). Но в момент возникновения все эти «формы общежития» были «формами развития производительных сил общества», «формами удовлетворения производственных нужд» (Маркс), воздвигались «ради обеспечения равенства, мира и взаимной поддержки между людьми» (Кропоткин).

Цивилизация, на протяжении всех веков её развития, не знает никаких «форм общежития» вне средневекового рабства, вне крепостного права Средних веков, вне современного рабства наёмных ручных рабочих. Но социалистическая наука, как марксистская, так и анархистская, умеет тем не менее на протяжении этой цивилизации открыть в формах // (с. 341) рабства нужную ей фикцию единого общества, развивающегося согласно общественным нуждам, согласно нуждам всех членов общества; умеет установить фикцию единого человечества, движущегося на протяжении веков согласно общечеловеческим потребностям.

Когда благочестивая социалистическая вера со своими сказками о том, как «во все времена» «народ творил» «все формы общежития», сталкивается с рабочим движением, - пытаясь овладеть им, она становится по необходимости марксистской. Перед лицом восстающих рабов современного общества, она принуждена признать, что цивилизованное общество есть «классовое государство». Но раскрыть эту тайну она согласилась лишь тогда, когда оказалась возможность не лишиться при этом фикции единого общества и единого человечества, а напротив – перенесением её в область бессознательного – ещё более укрепить всемогущество независимых от воли людей законов общечеловеческого производства и непререкаемого исторического хода вещей.

Анархистская теория не спешит вслед за марксизмом компрометировать историю неприличными намёками, будто исторический ход есть непрерывный ряд звеньев, из которых каждое… - классовое господство. Но подчинять, по примеру марксистов, возмущение рабов современного общества научному контролю, историческим законам, анархистская теория, хотя и противник всяких законов, считает делом очень нужным и полезным. Сладкозвучная песня о величественной солидарности, приобретая научную глубину, становясь общественной наукой, работает в том же направлении, как и марксизм, как и вся современная социология.

И вот результаты всех этих научных трудов. Цивилизованное общество – государство из организации неволи превращено в «форму общежития», имеющую целью удовлетворение потребности всех членов общества. Исторический ход, как выражение общечеловеческих нужд и потребностей, как выражение воли человечества возведён на высоту непререкаемого судилища, перед которым должно смиряться всё.     

Анархистская теория, хотя ходячее о ней мнение считает её воплощением непримиримого возмущения против всякого гнёта, никогда до сих пор, - так же как и научный социализм, - в бунтах рабов всех эпох не расслышала возмущения против исторического хода, присуждающего большинство человечества к рабству. Она никогда, как и марксизм, не хотела досмотреть, что историческому ходу противостоит подавленная жизнь громадного большинства человеческих существ, рождавшихся в каждом из существовавших доселе поколений. Анархистам, как и марксистам, и в голову не приходит, что существующую неволю может упразднить лишь возмущение и недовольство, рождающее бунт против исторического хода, по законам и велениям которого до сих пор, из поколения в поколение, неволя подлежащая разрушению лишь укреплялась. // (с. 342)

Рабочая революция есть нечто отличное и от научного социализма, и от научного анархизма. Рабочая революция есть неотвратимое следствие того факта, что «исторический ход» является выражением воли захватившего все богатства и господствующего меньшинства; это этот исторический ход приговаривает до сих пор большинство человечества рождаться в рабстве, в положении низшей расы. Рабочая революция есть восстание рабов современного общества против исторических законов, которые до сих пор весь земной шар превращают для них в тюрьму.

Но анархистский, марксистский и всякий другой учёный стараются «открыть прежде всего, путём изучения современного общественного строя, - его стремления, его направление, свойственные ему в данный момент развития, и указать эти стремления» (Анар. её фил. и т.д., стр. 58).

«Анархизм представляет собой попытку приложить обобщения, добытые естественно-научным индуктивным методом, к оценке человеческих учреждений, и угадать, на основании этой оценки, дальнейшие шаги человечества на пути свободы, равенства и братства» (Совр. наука и ан., стр. 62).

Рабское положение рабочих масс всего мира, интересы жизни и человеческого существования порабощённого большинства – всего этого ещё недостаточно, чтобы занять высокий ум учёных опекунов исторического процесса и современного строя; всё это, само по себе, недостаточный и недостойный мотив для их мыслей и дел. Они ищут в настоящее время столь же неутомимо, как и во все прошедшие века, достойного предмета своих исследований; они ищут для человеческого общества законов Божеских, законов природы, законов вселенной. И столь же успешно, как во времена языческих жрецов и христианских теологов, из их великих затей получается лишь пустословие паразитов на теле рабов современной каторги ручного труда, лишь краснобайство и, прежде всего – укрепление существующего рабства, обуздывание мысли и воли масс призрачным величием и авторитетом касты учёных сверх-человеков.

IV.

Главная заслуга, которую хочет приписать себе марксистский социализм, состоит якобы в раскрытии им утопичности первоначального социализма, в определении её источника, в предохранении рабочей программы от утопических заблуждений первых социалистов. Предыдущая наша глава показывает, что эта претензия научных социалистов, по меньшей мере, преждевременна. Марксисты, хотя и объявляют войну тому утопизму, которым отличается всякий анархистский теоретик, не в силах упразднить этот утопизм в корне. Открыть его источник // (с. 343) не в состоянии никакой марксист, и все попытки научных социалистов в этом направлении особым успехом похвалиться не могут.

Плеханов, написавший так много об утопизме, - как в своей полемической брошюре против анархизма, так и в своей легальной книге против народников, - пытается не без основания привести и тех и других в идейную связь с первыми утопистами и энциклопедистами. Но общий всем указанным течениям источник утопизма схвачен им очень поверхностно, и удар, наносимый как русскому народническому социализму так и анархизму, так легковесен, что лишь обтёсывает утопизм, ничуть не упраздняя его. Напротив, обтёсанному и исправленному утопизму предоставляется спокойное дальнейшее существование и притом, что самое главное, не только у противников Плеханова, но и у самих марксистов.

Источник утопизма, по мнению Плеханова, заключается в том – общем и просветителям и первым социалистам - убеждении, по которому для человечества существует совершенный, идеальный строй, соответствующий человеческой природе, долженствующий быть открытым при посредстве разума и не открытый до сих пор по вине человеческих заблуждений. Этому утопизму только научный социализм в состоянии противопоставить своё единственно верное учение о том, что для изменяющейся человеческой природы нет неизменного идеального строя; что всякий строй хорош в своё время и на своём месте.

Если формулированный Плехановым упрёк попадает в энциклопедистов, то, по отношению к анархистам и русским народникам, он попадает чаще всего впросак. Все народники и хранители идей 70-х годов, не только революционные народовольцы, но и просто мирные либеральные господа, после того, как Бельтов провозгласил, как основу пролетарского учения, эту Гегелевскую правду, стали прямо носиться с «историзмом», «исторической преемственностью» и старались показать, что если только в этом вся требующаяся от них мудрость классового учения, то они сами знают её не хуже «настоящих учеников».

Что касается анархистов и в частности Кропоткина, то, как мы уже видели, он тоже сам знает философскую основу пролетарской историософии. Во все времена, учит он, все учреждения общежития создавались народом, народным творчеством ради обеспечения мира, взаимной поддержки, равенства и свободы. Самые прекрасные при своём возникновении, они с течением времени старились, окаменевали, становились помехой дальнейшему развитию и низвергались в революциях.

В таких словах утопист Кропоткин формулирует во всей полноте, доступную якобы только пролетарскому марксизму, историко-философскую основу научного социализма; враг диалектики формулирует основной пункт диалектического материализма. Это значит, во-первых, // (с. 344) что современные учёные социалисты черпают эту безусловную, признаваемую всеми оттенками социализма, истину не из Гегеля только, как единственного её источника, а из себя самих, из собственного своего отношения к цивилизованному обществу и его истории; отношения, оказывающегося у них в этом основном пункте тождественным с отношением к этому обществу прусского королевского патриота. Это значит, во-вторых, что формулируя антиутопическую основу реалистического марксизма, глава анархизма ни на иоту не колеблет этим своего утопизма, который в самой этой формуле так и остаётся во всей своей девственной чистоте, поучая нас о том, что все учреждения в истории создавались ради всеобщего равенства и свободы. Утопизм анархистского учения для премудрой марксистской критики неуловим. Он всегда умеет провести её, - удовлетворив самым строгим требованиям её научности; он по-прежнему остаётся жив и невредим.

Выше мы отметили тот пункт анархистской науки, в котором обнаруживается её непосредственное схождение с марксизмом. Нам предстоит теперь более подробно остановиться на тех её пунктах, которые, повидимому, представляют наибольшее с ним расхождение и даже считаются проявлением утопизма.

*     *     *

«В течение трёх последних веков» происходит «развитие индивидуализма»… «Большинство людей думали… что обеспечив себя, каждого порознь, человек сможет вполне освободиться и от капитала». «Деньги, думали люди, дадут мне возможность купить всё, что мне нужно, в том числе и свободу», но оказалось, что тут крылась глубокая ошибка» (стр. 33).

И не только новейшие века, но и весь ход истории, все виды порабощения учреждались исключительно вследствие человеческой недальнозоркости.

«Во весь этот период кровопролития, нищеты и эксплуатации, называемой человеческой историей… человек не видел ничего, кроме той работы, которую может произвести порабощённый, и не думал о том, что необходимость подавлять в будущем различные рабочие восстания в конце концов потребует столько же труда и что выгоднее было бы работать вместе, помогая друг другу… Таким образом установилась власть и собственность» (Жан Грав, Умирающее общество и анархия, стр. 12-13).

Итак, государство и капитал существуют в силу человеческих заблуждений и недомыслия. // (с. 345)

«К принуждению люди прибегали в течение целого ряда веков и так безуспешно, что мы находимся теперь в положении, из которого не можем выйти иначе, как разрушив и уничтожив принудительные учреждения нашего прошлого» (Кропоткин – «Анархия, её философия и её идеал», стр. 52. Курсив всюду наш).

Итак, вся история – одна сплошная ошибка. Все жившие доселе на взаимных отношений, беспрерывно заблуждались, ежечасно действовали во вред самим себе.

Обыкновенный смертный, если случайно дойдёт до подобного вывода, вероятно протрёт глаза, оглянется вокруг себя и подумает прежде всего, что уж верно он сам, а не всё человечество, залез в непролазные дебри.

Но анархистский мыслитель слишком велик для подобного рода ощущений. Он непоколебимо убеждён, что в нём, впервые за все века, родилось существо с нормальной логикой, с верным взглядом на вещи.

Своё невероятное положение анархистский мыслитель старается сделать более правдоподобным тем, что ошибка, в которой он уличает человечество, следует у него из природной близорукости людей, а из их морального помрачения. Грубый, элементарный эгоизм не позволяет людям, в особенности рабовладельцам, разглядеть свой собственный интерес. И анархист серьёзно огорчён, как мы видели, тем, что рабовладельцы всех веков устроили себе несчастную жизнь, что они принуждены были затрачивать столько тяжёлого труда «на надзор» за порабощёнными, «на подавление различных их восстаний».

Укрепляясь в своих взглядах, анархист начинает всё более ненавидеть грубый элементарный эгоизм людей, грубые материальные стремления, как виновников всех несчастий человечества. Это не что иное, как обычный злой дух, изобретаемый всеми религиозными системами; злой дух, который всякий человек должен подавить в себе, иначе счастье никогда не будет достигнуто на земле.

Действительный мир, между тем, не перестаёт быть неизменным, и смертные попрежнему всё упорствуют в своих заблуждениях. На всём земном шаре всё чаще вступают массы людей в «чисто-эгоистическую» борьбу за «копейку», за грубый материальный интерес. Нечего доказывать, что на эту борьбу рабов современного общества, несущую в своём развитии всемирное восстание рабов против строя грабежа, учение добродетельных Гравов может оказывать лишь такое влияние, какое оказывает учение о том, что «не одним хлебом жив человек».

Анархист, поскольку соглашается на участие в экономической стачке за конкретные требования рабочих, видит в ней лишь воспитательное средство для масс и норовит всегда формулировать всеобщую стачку лишь как акт солидарности, протеста, как стремление к идеалу, // (с. 346) как демонстрацию, которыми в конце концов не преминут, конечно, воспользоваться соц.-дем.-ты для реальных, земных целей участия во власти, как это случилось в Италии прошлым летом.

Если же анархист решит оставаться непременно верным своей доктрине, не изменять идеалу, и не поддаваться искушениям низменного мира, тогда он сознательно и бесповоротно вступает в ряды профессиональных проповедников, которых, по его собственному убеждению, невежественным массам не скоро ещё удастся сбросить со своих плеч[4].

В этой фразе анархистская доктрина становится уже вполне религиозной проповедью, которая должна научить чернь, живущую грубыми материальными интересами, жить согласно возвышенному идеалу. И тут анархистская доктрина соприкасается непосредственно то с толстовщиной, то с неокантианством и бердяевщиной, дошедшей по пути «строгой науки» до сознания необходимости метафизики и религии.

Когда проповедник, с призывом ко всеобщей любви, входит в ту тюрьму, которая называется цивилизованным обществом, он своею проповедью лишь поддерживает и укрепляет эту тюрьму, зовёт порабощённых из рабов подневольных стать рабами по совести.

Нет никакого основания предполагать, что получатся другие результаты из анархистской проповеди в строе неволи – солидарности, мира, сотрудничества и осуждения в нём эгоизма, борьбы и насильственного принуждения.

Анархистская доктрина не угрожает падением вековому строю грабежа потому, во-первых, что она, как мы видели, не соглашается признать его основным фактом жизни цивилизованного общества.

Конечно, «предки» наши «избивали, грабили, эксплуатировали друг друга». Но ведь это была ошибка, заблуждение, наносившее вред им самим. Их грабёж и эксплуатация не следовали неизбежно из их природы, а были лишь случайным, ошибочным проявлением дурной стороны их души.

Стало быть, насилие, грабёж и эксплуатация в развитии человечества явление не существенное. Наряду с ними происходит нечто более важное и существенное – проявление человеческой солидарности, следствием которой является общественное развитие, совершенствование человеческого сотрудничества и прогресса (см. выше с. 338 Малатеста). Не грабёж и эксплуатация, а это именно развитие человеческого сотрудничества есть основное начало исторического развития. Вот почему «все учреждения общежития» создавались путём «народного творчества» // (с. 347) «для обеспечения равенства»; вот почему вся история есть беспрерывное движение к «свободе, равенству и братству» (См. выше у Кропоткина, стр. 337).

Предки наши грабили и эксплуатировали. Но это вовсе не значит, что они и в основание построенного ими цивилизованного общества положили грабёж и эксплуатацию. Как раз наоборот. В основание развивающегося общества положено ими нечто прямо противоположное, а именно (Малатеста, стр. 338) – сотрудничество. Да! В основе существующего до настоящего времени цивилизованного общества лежит не борьба, а «кооперация», это «единственное средство прогресса совершенствования и безопасности».

Анархистская доктрина сделает, пожалуй, уступку и согласится признать это сотрудничество «принудительным». Но ведь всё равно, даже принудительная ассоциация – средство прогресса, совершенствования и безопасности, и только открытая борьба является негодным, для всех вредным атавистическим началом.

Итак, анархистская доктрина в современном обществе видит прежде всего появление солидарности. Носителями этой солидарности, продуктами сотрудничества являются для неё все современные «страны», «нации». Тут антигосударственник умеет совсем забыть, как мы видели (Вып. I), что эти нации – это государства, которым он будто бы объявляет войну.

Своими социалистическими исследованиями и вычислениями Кропоткин фатальным образом является советником европейских наций-государств. Он даёт им социалистические советы по вопросу о том, на каком пути они могли бы достигнуть наибольшего благосостояния и успеха» (Fields, FactoriesandWorkshops).

Чем больше анархизм развивает свою науку, т.е. чем больше углубляется в тайны «солидарности», этого священного начала и абсолютного блага в природе и человечестве, тем больше и легче цивилизованное общество, эта тюрьма для рабов всех веков, выступает перед ним, как проявление сотрудничества. С этим обществом, с его судьбою он соединяет все свои мысли; в заботы этого общества он вкладывает всю свою анархистскую душу.

Он болеет его болями, болеет о том, что оно, - эта организация господства, - «зашла» «по тожному пути» «в тупик»; болеет за всех членов общества, даже за ошибки тех, кто копит деньги (Кропоткин, выше, стр. 344).

Анархистский теоретик, даже в ту минуту, когда строит свои разрушительные планы, не в состоянии разорвать своего единения с современным обществом; не в состоянии ни на минуту стать вне рядов строителей и опекунов его. // (с. 348)

«И если буржуазное общество гибнет, если мы находимся в настоящую минуту в тупике, из которого мы не можем выйти иначе, как разрушая топором и огнём учреждения прошлого, то это происходит именно оттого, что мы слишком много считали; оттого что мы приучили себя давать только с целью получить, оттого, что мы захотели сделать из общества коммерческую компанию, основанную на приходе и расходе»[5] (Кропоткин «Хлеб и воля», стр. 225, курсив наш).

«Топором и огнём анархист принуждён действовать длятого, чтоб возвратить цивилизованному обществу его обычное здоровье. Клевета, будто общество в основе своей – «коммерческая компания» и общество паразитов. Сам страшный анархист клянётся, что каторга рабочих в этом цивилизованном обществе – лишь временный момент, результат лишь временного вырождения, лишь случайного заблуждения правящих классов.

Глава современного анархизма на каждой своей странице претендует на звание прямого советчика современного общества. Он старается быть в этом отношении гораздо радикальнее соц.-дем.-ии, но он становится этим лишь более комичным.

… «Во всяком случае, не будем же терять из виду цели всякого производства – удовлетворение потребностей[i]. Если самые существенные потребности человечества остаются неудовлетворёнными… то посмотрим… не происходит ли это, между прочим, оттого, что производство совершенно потеряло из виду потребности, приняло ложное направление?[ii] И если мы увидим, что именно в этом лежит причина наших недостач, то поищем же средства преобразовать производство так, чтобы оно на самом деле удовлетворяло потребностям» («Хлеб и воля», стр. 233).

Это место как будто целиком выхвачено из сочинения любого русского народника, призывавшего общество устыдиться и не превращать своей счастливой до тех пор родины в капиталистическую коммерческую компанию.

Глава анархизма, как и русские народники, наивен до комизма, когда «неудовлетворение существенных потребностей человека» он считает промахом, вредной ошибкой со стороны существующего общества, со стороны организации, имеющей целью это неудовлетворение, // (с. 349) имеющей целью грабёж рабочих масс. Только наивность или лицемерие проповедника моралиста может рассказывать сказки о том, как целью всякого производства является удовлетворение потребностей в том цивилизованном обществе, в котором на протяжении веков производство имеет целью лишь паразитное потребление господствующих классов и лишь самый необходимый корм для рабов.

В самых резких нападках на современное официальное общество Кропоткин не перестаёт себя чувствовать частицей этого общества, несущей ответственность за все его акты, за действиями всех членов его, даже правителей и плутократов. «Мы», - восклицает он – «превратили общество в коммерческую компанию» «мы "возлюбили власть, принуждение и насилие"». С наивным доверием он убеждает современных руководителей производства и их учёных слуг – экономистов – «не упускать из виду цели всякого производства» - благосостояние всех членов общества. Каждая страница его сочинений свидетельствует о том, что он, несмотря на свои, якобы всеразрушительные планы, в глубине души не умел обособить себя, своих мечтаний от забот и задач правящих имущих классов. Его психология, его душа, это душа проповедника, который, несмотря на все анафемы, бросаемые обществу, любит это общество – это душа моралиста, который карает пороки любимого им общества. Это психология ни в малейшей степени не похожа на психологию бунтующего раба – пролетария.

Между тем такая психика свойственна не только главе современного анархизма, Кропоткину, но и всем вообще теоретикам анархизма. Из этой их психики, т.е. из их любовного отношения к современным обществам, нациям – государствам, как к фазам развития общечеловеческого сотрудничества, общежития, как к форме проявления человеческой солидарности, - вытекает также и вся анархистская философия, тот утопизм, который пытались, но не сумели вскрыть марксисты.

Утопизм этот получает своё завершение в нижеследующих парадоксальных сентенциях «научного анархизма». О современном законе, о современной «политике», основанной на представительном правлении, анархистская доктрина, в своих научных потугах, выражается нередко таким образом:

… «Чуждая разуму, она не может дать разумных результатов. Политика, нелогичный метод, не могут служить для установления логичных регул поведения» (Paraf-Javal, LibreExamenpage 7).

«Закон … формула произвольная, антинаучная»… (стр. 8). «…Современная общественная организация противна всякой логике, всякому здравому смыслу…» (Ж.Грав, «Умир. общ.», стр. 1).

Прекраснодушная мораль объявляет всех грабителей и всё их историческое творение лишёнными не только «благородного разума», но даже логики и всякого здравого смысла. Моралист, обещающий // (с. 350) своими нравоучениями переделать природу человека, совершенно отрезывает всякий путь к реальному пониманию неприкрашенной действительности; уничтожает возможность посмотреть с открытыми глазами на всю истекшую историю, высказать правду о ея неумолимой, страшной логике.

«Цивилизованное общество лишено всякой логики», «всякого здравого смысла!» Между тем, с неумолимой, непреклонной логикой оно строит в настоящий момент повсюду ту же тюрьму для рабов, как и сто, тысячу, две тысячи лет тому назад; оно обрекает, как и тогда, большинство человеческих существ, ещё до рождения, на пожизненную неволю, на рабский ручной труд.

И сколько уже раз тюрьма эта под ударами угнетаемых, казалось, бесследно разбивается вдребезги! С железной логикой «народное творчество» вновь восстановляло её; с безошибочным здравым смыслом, среди победных ликований над старыми господами новые грабители, в братских объятиях с народом, в чаду песен о завоёванной свободе, воздвигали её ещё более прочной.

Современная общественная организация лишена здравого смысла!

С дьявольским смыслом, на бесчисленных своих пунктах, во всех своих органах, она ежечасно, ежеминутно работает на протяжении веков всё с тою же целью – вырвать из рук раба плоды его трудов.

А наука анархистов рассказывает красивые басни о беспомощности, вечных ошибках и отсутствии логики у господствующих!

На борьбу с железной логикой вековой неволи, с безошибочным здравым смыслом грабителей, она приодевает рабов в панцырь из фантазий и иллюзий, наивности, детского доверия и мечтаний. Наука анархистов учит рабов не цепи свои рвать, а усыплять себя.



[1]
Единомышленник Кропоткина говорит:… «Даже если бы нашему идеалу не было бы и вовсе суждено осуществиться, он тем не менееполезен для развития общества. Он – путеводная звезда прогресса; он показывает ему и цель, к которой он должен стремиться, и препятствия, которые могут отклонить его от должного пути; личности же он показывает что должна она делать, если она настолько энергична, что желает стать свободной и счастливой» («Будущее общество», неокон. русский перевод, стр. 84).
Если на основании этой цитаты читатель захочет сравнивать степень «социалистичности» и «революционности» анархизма с буржуазными, антиреволюционными социал-демократами», то не окажнтся возможности поставить анархистского учителя рядом даже с Бердяевым, который в своей книге «Субъективизм и индивидуализм» считает нужным упрекать бернштейнианцев в филистёрстве за допущение мысли о «неосуществимости социалистического идеала». В действительности, взгляд на роль «конечной социалистической цели», подобный вышеприведённому взгляду известного теоретика анархизма, можно найти только у самых благонадёжных буржуазных философов. Если взять книгу Штаммлера «Хозяйство и право», то вышеприведённую цитату анархиста окажется вполне возможным вставить в любое место проповеди немецкого профессора о «социальном идеализме».
Сходство взглядов доходит даже до полной тождественности в выражениях об «идеале – путеводной звезде» в «развитии общества», в преследовании «личностью» «свободы и счастья».
В Штаммлере указанные взгляды никого, конечно, не удивляют; но каким образом учение Жана Грава не удивляет тех его учеников, которые усвоили себе привычку нападать на соц.-дем.-ий оппортунизм, вяляется вопросом очень интересным.
Социалисты и анархисты обещали рабочим в социалистическом идеале – освобождение от рабства. И вдруг учитель анархизма советует тем же рабочим не настаивать чересчур на осуществлении «идеала» и цель свою – освобождение от рабства – превратить как бы в «путеводную звезду, которой моряки руководятся в своих путешествиях, но достигнуть которую могут захотеть лишь в своих безумных мечтаниях» (Штаммлер).
Когда вышеприведённый взгляд Жана Грава в лагере антиреволюционеров – соц.-дем.-ов высказал Бернштейн, то «государственники», по крайней мере, хоть шум подняли и решили обуздать Бернштейна. В лагере непримиримых анархистов происходит та же, что и в соц.-дем.-ии – эволюция-легализация, примирение с существующим строем, планы развития этого строя, - но это происходит без всякого шума, без всякого скандала, и бернштейнианец, Жан Грав, всё ещё считается проповедником самой крайней анархистской непримиримости.
Ученики Жана Грава скажут, что их учитель имеет то преимущество перед Бернштейном, что не перестаёт говорить о революции. Так, непосредственно за вышеприведённым местом мы читаем: «При теперешнем положении дел, революция рождается эволюцией; она роковой фазис, через который нам предстоит пройти»… Но не надо забывать, что в настоящее время, благодаря протесту ортодоксов, даже и Бернштейн сообразил, что «революции из виду упускать нельзя, и все бернштейнианцы и жоресисты в той же мере, как и Жан Грав, угрожают буржуазии революцией. Если начатую фразу прочесть до конца, то увидим, что «революционность» Жана Грава, воздвигнута на том же песке, что и у всех оппортунистов… «и мы можем прибавить, что она (революция)необходима ещё для того, чтобы спасти человечество от регресса, к которому влечёт его эволюция буржуазного общества». (Курсив здесь и выше наш).
Итак, если анархистский учитель с самого начала сказал нам, что социалистический идеал необходим для развития существующего общества, то теперь он говорит, что революция необходима для спасения его от вырождения.
Ту сущность социализма, которую мы стараемся в нашем очерке раскрыть, Жан Грав высказывает нам самым откровенным образом. Он революционер, поскольку буржуазное общество вырождается. Если же оно прогрессирует, он не только не думает его низвергать, а сам же станет его собственными руками развивать с помощью своей «"путеводной звезды" социалистического идеала».

[2] В своей брошюре «Анархия» Малатеста говорит: «Достаточно констатировать, как в человечестве кооперация – вынужденная ли, или добровольная, сделалась единственным средством прогресса, совершенствования, безопасности, и каким образом борьба, как атавизм – сделалась совершенно неспособной содействовать благосостоянию индивидуумов, а напротив, причиняет зло всем, победителям так же, как и плбеждённым» (стр. 22, курсив наш).
Несмотря на все благочестивые усилия анархиста не дать затеряться добру в человечестве и его истории, мир зла фатально торжествует и увлекает самого прекраснодушного проповедника. Он считает абсолютным зло «борьбу» и «принуждение». Но так как он, вместе с тем, сторонник всякой, даже «принудительной», «вынужденной» кооперации, как единственного «пути прогресса», то, наперекор своему абсолюту, он тут же прославляет ту борьбу и принуждение, плодом которых является вынужденная кооперация.

[3] «В настоящее время человек… должен признать, что предки его шли по ложной дороге, когда они избивали, грабили, эксплуатировали друг друга; он должен вернуться к солидарности, зародыши которой не могли вытравить в нём тысячелетия междоусобной борьбы» (Жан Грав. «Будущее общество», стр. 26 русского неоконченного перевода).

[4] Жану Граву представляется время, необходимое для того, чтобы, по его выражению, «вдолбить толпе в башку» «наши идеалы» и подготовить для коммунистической жизни, не менее продолжительным, чем самому оппортунистическому бернштейнианцу (См. ниже).

[5] В последних строках язык главы современного анархизма становится почти однозвучным с проповедью русских легальных народников: «Мы не только не воспрепятствовали развитию капиталистических форм производства, несмотря на то, что они основаны на экспроприации крестьянства, но, напротив всеми силами постарались содействовать коренной ломке всей нашей хозяйственной жизни, ломке, приведшей к голоду 1891 года» (Ник – он «Очерки пор. хоз.»).



[i]
Подчёркнуто в подлиннике.

[ii] Курсив наш.

История профсоюзов, 2016 г.