В ответ на требования Плеханова «похоронить» Бернштейна, Каутский, между прочим, отвечает:

«Вряд ли подлежит какому-либо сомнению, что наша экономическая и политическая жизнь начала в два последние десятилетия развивать такие черты, которые оставались ещё скрытыми во время создавания наших основных сочинений и прежде всего "Коммунистического Манифеста" и "Капитала". Ввиду этих фактов новая проверка, пересмотр "наших представлений" сделался неизбежным».

Самым важным новым явлением современной политической жизни, явлением, непредвиденным автором Коммунистического Манифеста и «Капитала», является эволюция соц-дем-ии, как «несомненной выразительницы» интересов мирового пролетариата.

«Внутри капиталистического противоречия собственник есть его консервативная сторона, пролетарий – разрушительная. От первого исходит акция к удержанию противоречия, от второго – акция к его упразднению» (Маркс «Святое семейство»).

Современная соц-дем-ия, если её считать представительницей исключительно интересов пролетария, стоит в полном противоречии с этим основным положением марксистского коммунизма. Интересы пролетария, согласно современной политике соц-дем-ии, повелевают как можно дальше отдалять момент «упразднения капиталистического противоречия» (Каутский, стр. 65). Эта политика достигает своего апогея в возгласе Фольмара: не могло бы быть большего несчастья, как если бы пролетариат получил внезапно в свои руки политическую власть (стр. 95).

Вся эволюция соц-дем-ии показывает, что в её рядах находятся силы, которые по самой своей природе не могут желать упразднения капиталистического противоречия. Очевидно соц-д-ое знамя формулирует стремления пролетариата неполно; очевидно, марксизм, который соц-д-ия такое долгое время ни за что не хотела развивать, допускает вместе с исторической эволюцией непрерывное проникновение непролетарских элементов в революционную армию пролетариата, элементов, которые задерживают его развитие и окончательное нападение на буржуазный строй.

Мы упоминали выше, что французская революция 1848 г., а именно июньские дни, проявили «капиталистическое противоречие» глубже, чем оно формулировано в Ком. Ман., - не как антагонизм лишь между капиталистами и рабочими, а как антагонизм между буржуазным обществом и пролетариатом. Как ни ярко обрисованы в этом отношении июньские дни в «18-ом Брюмера», но из этого исторического // (с. 138) явления не сделано необходимого вывода, который бы видоизменил или хоть дополнил коммунистическое знамя «Манифеста».

Германская соц-д-ия, основывая пролетарскую партию, не только не выразила и не развила этот антагонизм (между буржуазным обществом и пролетариатом), но закрыла на него глаза. В период революционной молодости немецкой соц-д-ии, когда современная оппортунистическая политика не так ещё громко давала о себе знать, как в настоящее время, Либкнехт, говоря об испанской революции 1869 г., так объясняет это антагонистическое отношение[1].

«Итак, старая история – революции терпят поражение из-за социального вопроса. В геройстве у испанских республиканцев не было недостатка, но они ещё не поняли, что гражданское общество (Buergertum) должно отречься от мысли о классовом господстве и быть справедливым к пролетариату: они ещё не поняли, что общество не может без пролетариата успешно бороться против милитаризма, и что общая борьба обуславливает общую цель: социал-демократическую республику (sic!)… Совершенно так же, как во Франции 21 г. тому назад. Вместо того, чтобы быть справедливым к рабочим, вместо того, чтобы помогать их экономической эмансипации, без которой политическая свобода – пустой звук, хотели отделаться от пролетариата пустыми фразами, и так как он ими не удовлетворился, то насильно бросили рабочих в июньскую борьбу и отдали республику в руки подстерегавшему её авантюристу. Страх общества (бюргерства) перед пролетариатом – мать современного цезаризма. Пролетариат не может отказаться от своих стремлений, ибо они для него – борьба за существование. Стало быть, обществу приходится решить (мы говорим конечно, не о буржуазии, не о крупном капитале, который необходимо должен нам противостоять, как враг), что оно предпочитает: иго цезаризма или полное признание соц-д-ии» («Суд о государственной измене»).

Итак, общество просто по недоразумению травило июньских инсургентов. Ему достаточно понять свой интерес, чтобы совместно с соц-д-ией стремиться к «общей» с нею «цели» - соц-д-ой республике. Германская соц-дем-ия не только руковолит рабочим движением, но и даёт советы «бюргерству» и надеется на его благоразумие. Буржуазное общество, конечно, старалось понять в чём дело. Вот напр., польское патриотическое общество уже не настолько наивно, чтобы требовать от пролетариата защиты «прав польской нации» даром. Оно знает, что нельзя «отделаться от пролетариата пустыми фразами», и потому надо стремиться к независимой Польше «исключительно для польского пролетариата». Равным образом, русское радикальное общество не требует, // (с. 139) чтобы русский «вытягивал для него каштаны из огня» - вовсе нет – оно справедливо к рабочему классу и обещает ему равенство с фабрикантами в форме свободы коллективного договора о найме. Такими же путями, какими в настоящее время «справедливое к пролетариату» общество в Польше и России овладело рабочим движением, такими же путями, вероятно, оно проникло в западноевропейскую соц-д-ию. Оно и проповедует ныне устами Фольмаров немецкому пролетариату истину, по которой – величайшая беда постигла бы рабочий класс, если бы он неожиданно получил власть в свои руки. Общество решило, по совету Либкнехта, быть справедливым к претензиям рабочего класса; оно стало думать о «своей совместной с пролетариатом цели – соц-дем-ой республике»; оно принялось за беспристрастное развитие учения пролетариата и обогатило его глубоким научным познанием, что конечное освобождение пролетариата пока немыслимо по причине недостаточного развития производительных сил и недостаточной политической зрелости рабочих, и потому «рабочие батальоны» к таким взрывам, как итальянское восстание, должны относиться лишь как к несчастному недоразумению.

Но какими же именно путями буржуазное общество достигает своей цели в данном случае?

Соц-дем-ия сама не раз заявляла, что при массовом росте движения в партию неизбежно должны проникать мелкобуржуазные элементы, не успевшие ещё дойти до чисто пролетарского мировоззрения.

Однако, с этой стороны грозит не особенно большая опасность. Экономическая эволюция беспрерывно и неотвратимо несёт гибель этому классу собственников, и они по необходимости принуждены всё более становиться на точку зрения наёмников капитала. Если во Франции, Голландии соц-д-ий оппортунизм зашёл так далеко, что делает уступки мелкой буржуазии и берётся её защищать, то однако это, так сказать, явление уже вторичного порядка. Оно не существенно для соц-д-ого оппортунизма в том смысле, что последний существует и независимо от того, делает или не делает он уступки мелкой буржуазии. Это ясно можно видеть на П.П.С.. Эта партия представляет классический пример той операции, которую допускает соц-д-ая политика и которую производит буржуазное радикальное общество с пролетарскими массами, распоряжаясь ими как средством для своих целей. И однако П.П.С. не делает, повидимому, мелкой буржуазии никакой уступки. Французскую аграрную программу она считает «чудовищной». В упомянутой на стр. 111 брошюре для сельского населения П.П.С., решаясь призывать даже к защите католической веры, не внушает, однако, сельскому населению никаких мелко-буржуазных мечтаний, стало быть, те общественные силы, при помощи которых «бюргерство» властвует над мыслью обыкновенно общим названием «мелкой буржуазии» // (с. 140) с её реакционными планами увековечивания мелкого хозяйства. Эти силы, как будет видно из нижеследующего, - «прогрессивны».

Обсуждая возможность осуществления основного требования П.П.С., Каутский говорит:

«Почти ещё с большим легкомыслием, нежели о мелкой буржуазии, противники П.П.С. – польские соц-д-ты (антинационалисты) – говорят об интеллигенции. Но и эта последняя представляет силу, которую нельзя низко оценивать. Общество нуждается не только в инженерах, государственных и частных чиновниках, учителях и врачах, но также в журналистах и адвокатах, чтобы удержать в движении свой механизм. Вместе с ростом капиталистического производства растёт сфера действия этих профессий и их значение для хозяйственной жизни. При этом на их долю выпадает выдающаяся роль в политике. Они обладают монополией знания в современном обществе; их интересы слишком разнообразны для того, чтобы они были в состоянии создать сплочённый класс. Вообще они стоят ближе всего к буржуазии, но не принимают участия, как класс, в её классовой борьбе. Члены интеллигенции могут поэтому легче, нежели члены буржуазии подняться выше тесного классового кругозора и сделаться представителями общих интересов нации, или же больших слоёв народа, которые возбуждают в нём особенную симпатию» (Каутский опять бесцеремонно отложил в сторону весь свой экономический материализм). «Мещанская интеллигенция часто доставляет духовных вожаков народу в его классовой борьбе, в особенности, в её начале, пока она носит инстинктивный, бессознательный характер, придавая ей большую выразительность стремлений, большую решительность и силу… Она имеет ещё большее значение, когда выступает в защиту известной идеи, ибо создаёт духовный узел общества… Ведь нельзя закрывать глаз на то, что в Польше именно и страдает от русского правительства более всего интеллигенция, что она насильно вталкивается в объятия национального дела».

Несмотря на всю туманность языка «экономического материалиста», напоминающую скорее руский субъективизм, и на двусмысленное его отношение к данному вопросу, мы подчеркнём одну его, здесь лишь мельком выраженную, верную мысль о «росте» интеллигенции, как привилегированного буржуазного класса, росте, вызываемом потребностями самого прогрессирующего капиталистического строя. На это явление, которого программа соц-д-ии не считает нужным принимать во внимание, тот же Каутский указывает ещё яснее в своих статьях об интеллигенции в «NeueZeit», 94-95 г., №№ 27, 28, 29.

«В капиталистическом обществе умственный труд становится специальной задачей особого класса, который "обыкновенно, да и по самому существу дела, это не обязательно – не заинтересован непосредственно // (с. 141) в капиталистической эксплуатации, который получает своё содержание из реализации собственных знаний и способностей…" Этот класс растёт быстро при капиталистическом производстве, которое не только передаёт ему всё более ту умственную работу, которая до сих пор исполнялась самими эксплуататорами, но притом ещё изо дня в день открывает для него всё больше областей труда»…

«Интеллигенция рекрутируется прежде всего из своего собственного потомства… Но, кроме того, падение мелкого хозяйства в городе и в деревне принуждает в настоящее время мелких мещан и даже иных крестьян… поднимать своё потомство в ряды интеллигенции за какую бы то ни было цену, иначе ему грозит ниспадение в ряды пролетариата… Таким путём образуется новое среднее сословие, по числу очень сильное и беспристанно растущее»…

«Как ни заманчиво ближе разработать этот вопрос (так заключает Каутский в этом месте своё обсуждение), - мы принуждены отказаться от этого, так как этим прервался бы ход нашего исследования (обсуждавшегося тогда в "NeueZeit" вопроса, насколько можно привлечь интеллигенцию к социалдемократическому движению.)».

Каутский очень благоразумно увёртывается от «заманчивого исследования», потому что он спохватился, что основательное исследование констатируемого им явления и последовательное проведение следующих из него выводов входят в коллизию с соц-дем-ими "принципами"». Так, это явление несомненно вычёркивает следующее положение Эрфуртской программы (1891 г.). «Все выгоды этого преобразования (капиталистического развития) монополизируются капиталистами и крупными земельными собственниками». Это положение неверно, ибо от роста капиталистического производства непосредственно получает выгоду, между прочим, и «новое среднее сословие» - интеллигенция, - «по числу очень сильное и беспрестанно растущее». Рост новой буржуазной привилегии, рост нового буржуазного класса привилегированных «наёмников», рост капиталистической интеллигенции зависит от благополучного существования и преуспевания капиталистического производства.

Согласно духу социалдемократических программ следует, что враг пролетариата есть постоянно уменьшающаяся горсть («относительно малое число» - Эрфуртская программа) капиталистов и крупных земельных собственников (отсюда следует «терпеливое выжидание» и др. социалдемократические добродетели). Напротив, новое явление, на которое Каутский принуждён был обратить внимание, ясно показывает, что враг пролетариата есть постепенно растущее буржуазное общество. Каутский будет призывать на помощь все образцы соц-дем-ого оппортунизма, но ни за что не сделает подобного вывода, потому что враг Каутского только «относительно малое число капиталистов и земельных // (с. 142) собственников»; всё же остальное буржуазное общество, «бюргерство», как для Либкнехта 69 г., в некотором смысле бесполое неклассовое существо, зритель, «незаинтересованный непосредственно в капиталистической эксплуатации», «способный вознестись выше тесного классового кругозора», в котором «возбуждают симпатию интересы больших масс народа»… - одним словом такой элемент, с которым, как бы не складывалась капиталистическая эволюция, пролетариат приговорён более или менее «сотрудничать» в деле борьбы с «относительно малым числом капиталистов и крупных земельных собственников».

Несмотря на свою образцовую соц-дем-ую воздержанность от «заманчивого исследования», Каутский, однако, принуждён раскрыть кое-какие тайны в природе интеллигенции, этого благородного слоя, способного «возноситься выше тесного классового кругозора». Он принуждён это сделать, ибо иным в рядах германской соц-д-ии всё ещё мерещатся уж слишком утопические затеи образования «рабочих батальонов» из врачей, учителей и т.д. «», 94-95, № 21, статья Макса об интеллигенции. В упомянутых статьях Каутского читаем:

«"Умственные рабочие", как привилегированный слой населения, стоят в антагонизме с пролетариатом, который, как самый низший класс, желает покончить со всеми привилегиями»… "Для дворянства в эпоху феодализма военная служба и церковь составляли средство обеспечения (тех именно его членов, которые не могли сделаться непосредственными владельцами). Капиталистическое производство присоединило сюда и интеллигенцию… Интеллигенция есть аристократия духа и её интерес в современном обществе повелевает ей всеми средствами удерживать свою аристократическую обособленность. Отсюда её антисемитизм, её антифеминизм и т.д. Если соц-д-ия провозглашает право на образование для всех, и если она старается разрушить препятствия, которые в настоящее время мешают женщине и пролетарию подняться в ряды интеллигенции и именно в ряды зарабатывающей интеллигенции, то это равнозначно стремлению неизмеримо усилить явление, которое на интеллигенции отзывается тяжелее всего в современном обществе, - перепроизводство образованных. В этом решающем пункте интересы пролетариата и интеллигенции диаметрально противоположны».

Итак, Каутский знает, повидимому, кое-что о паразитизме существования интеллигенции, как класса буржуазного общества, который всеми средствами старается удержать свою монополию, интересы которого «диаметрально отличны» от интересов пролетариата. Но вот в русской Польше эта привилегия интеллигенции сама «более всего страдает от русского правительства». Имея перед собою этот факт, Каутский даже и не думает сделать вывода, который по социалистической теории классовой борьбы единственно следует из него, а именно, что «страдания» польской интеллигенции порождают определённый, очень сильный классовый интерес польского буржуазного общества, задача которого // (с. 143) состоит в том, чтобы воспользоваться рабочим движением, как орудием для уменьшения этих «страданий» привилегии, для развития паразитной жизни класса интеллигенции во всей полноте. Наоборот, он даже сам помогает этому классовому интересу достигнуть своей цели. «Страдающий» в Польше класс интеллигенции прежде всего вызывает в нём грустные думы, под влиянием которых он начинает сентиментальничать на подобие «критической мысли» и поучает польских рабочих, протестующих против «социал-патриотической» интеллигенции, тому, что интеллигенция «не принимает участия как класс в классовой борьбе буржуазии», что интеллигенция – «духовный узел общества», что она придаёт «классовой борьбе народа» (?)… в особенности в её начале (значит именно в настоящее время в Польше)… «большую выразительность стремлений, большую решительность и силу». Итак, тот самый Каутский, который указал на «диаметральное различие» в интересах рабочих и «интеллигенции», который в интеллигентном труде видел «средство обеспечения для потомства буржуазии» и в интеллигенции, казалось, видел врага пролетариата, тот же самый Каутский теперь преспокойно передаёт польского пролетария в руки этого его врага. И прибавляет при этом характерную для соц-дем-ого оппортунизма фразу: «Сколько доверия мы должны иметь к нашей партии, чтобы не сомневаться в том, что она сумеет противиться… опасности погрузиться в мелкобуржуазный национализм». Если же мы вспомним, что «наша партия» в то время в Польше только устанавливалась и представлялась в виде двух течений на почве одной и той же "нашей партии"» (соц-дем-ии), то Каутский, становясь решительно на сторону П.П.С. и видя в протесте против неё польских соц-дем-ких рабочих лишь игру в руку абсолютизму, требует от польского пролетария «столько доверия» не к «нашей партии», а к благородной страдающей польской интеллигенции, к буржуазному польскому обществу, к врагу пролетария.

Это образцовое, с точки зрения соц-дем-ого оппортунизма, отношение Каутского к польскому патриотизму является необходимым последствием его умения во-время удержаться от «заманчивых» исследований, дабы не нарушить какой-либо соц-дем-ой формулы. Новое явление капиталистической эволюции заставляет его указать, что класс «интеллигенции» есть неотвратимо растущий привилегированный класс, что он носит аристократический характер, что он ближе всего к буржуазии, но соц-дем-ие принципы не позволяют ему ни в коем случае назвать этот класс прямо буржуазией, т.е. врагом пролетариата, ибо ведь известно, что буржуазия – враг пролетариата – только «относительно малое число капиталистов и крупных земельных собственников». Интеллигенция составляет, правда, «привилегированный слой буржуазного общества», «средство обеспечения для потомства буржуазии», но она всё-таки состоит из «рабочих», хотя и привилегированных, ибо «не рабочие» // (с. 144) в капиталистическом обществе «только капиталисты и крупные земельные собственники» (5-ый пункт Эрфуртской программы).

Таким образом, безошибочные соц-дем-ие принципы решили раз навсегда, что «новое сильное и растущее среднее сословие» - «интеллигенция», есть неклассовый элемент классового строя и обречено, согласно этим принципам, оставться таковым, как бы оно ни разросталось и ни усиливалось. Как бы ни умножались его привилегии, как бы ни росла его паразитная жизнь, как бы сильно ни проявлялась «диаметральная противоположность» его интересов и интересов пролетария, оно обречено «не принимать участия, как класс, в классовой борьбе буржуазии» с пролетариатом и, значит, по соц-дем-ому учению, до бесконечности одарено способностью в большей или меньшей степени «возноситься» выше тесного классового кругозора. Соц-дем-ие принципы считают, как мы видели (стр. 140), «реализацию особенных знаний и способностей» интеллигенции, как класса, не связанной по своему существу с «капиталистической эксплуатацией» и даже противополагают первую второй. Безошибочные соц-дем-ие принципы даже и не подозревают, что возможность из поколения в поколение реализации интеллигенцией, как классом, её «особенных знаний и способностей», предполагает «особенное» наследственное владение у этого класса, а стало быть, эта реализация непосредственно связана с эксплуатацией и непосредственно заинтересована в её существовании[2].

Каутский не забыл, что «пролетариат, как самый низший класс, желает покончить со всеми привилегиями». Но затем, желая точнее указать различие интересов пролетариата и интеллигенции и открыть «решающий в этом отношении пункт», он говорит не об интересах интеллигенции, как класса, а о стремлениях реакционной интеллигенции (антисемитов, антифеминистов) и сопоставляет с ними не «желания пролетариата покончить с привилегиями», а требование соц-дем-ией «свободного доступа для пролетария и женщины "в настоящее время"» к привилегии вступления в ряды зарабатывающей интеллигенции», требование, под которым подписываются и буржуазные радикалы. Если бы соц-дем-ия желала, как и пролетариат, покончить со всеми привилегиями, а не довольствовалась провозглашением туманного «равного права на образование для всех» и «старанием разрушить препятствия, которые в настоящее время мешают женщине и пролетарию подняться в ряды… зарабатывающей интеллигенции», она знала бы, что враг пролетария не только антисемиты и антифеминисты, "ставящие искусственные преграды проникновению новых членов в интеллигенцию, но и радикалы, стоящие за "свободный доступ" для пролетария в настоящее время в // (с. 145) ряды зарабатывающей интеллигенции», что враг пролетария – интересы интеллигенции, как класса, заключающиеся в существовании эксплуатации пролетариата, без которой интеллигенция, как класс, немыслима. Все широкие планы прогрессивной социальной политики, государственного социализма и т.п., рождающиеся в сфере «класса, способного возноситься выше тесного классового кругозора», имеют целью, конечно, не уничтожение эксплуатации пролетария, а её смягчение для того, чтобы её ещё более укрепить.

Соц-дем-ие принципы в своей «чистой» форме отрицают возможность какого бы то ни было роста средних слоёв общества и гласят: «все выгоды развития капитализма монополизируются относительно малым числом капиталистов и крупных земельных собственников». Между тем, капиталистическая эволюция проявляет несомненный рост буржуазного общества. Если маленькие предприятия и неотвратимо гибнут, то средние классы буржуазного общества, в виде всё умножающегося числа привилегированных наёмников капитала, растут несмотря на это, и, таким образом, «все выгоды гигантского роста производительных сил монополизируются» не «горстью» только плутократов, а всё растущим буржуазным обществом.

Враг пролетария за последние полвека глубоко эволюционировал. Стоять в виду этой эволюции за чистоту вышеуказанных соц-дем-их принципов, - значило бы только уклоняться от настоятельной необходимости новой формулировки цели пролетариата – уничтожения классового господства; значило бы представлять себе неизменным эволюционизировавшее с половины текущего века буржуазное общество; значило бы предоставить этому обществу – «бюргерству» - право на рост его благосостояния, рост, отрицаемый соц-дем-ими принципами. Это значило бы само это благосостояние выставлять, как рост благосостояния народного, а значит и пролетариата, в то время как последний получил лишь такие уступки, какие общество вынуждено было дать для обуздания плутократов в свою же пользу.

Эволюция соц-дем-ии, от её переворотных планов до её современных стремлений легализировать пролетарское движение отражает не видоизменившееся лишь положение пролетариата. Противоречия капиталистического строя не слабее в настоящий момент, чем полвека тому назад. Если, благодаря революционной борьбе пролетариата западно-европейских стран, некоторым слоям его удалось немного улучшить своё положение, то тем более бедственно и безвыходно положение огромной, всё растущей безработной армии, а положение всего пролетариата в таких странах, как Италия и Венгрия, не говоря уже о русских голодающих массах, конечно, не лучше положения английских и германских пауперов 40-х гг.. Соц-дем-ая эволюция отражает, значит, и нечто другое – эволюцию, происходящую и в самом буржуазном обществе. // (с. 146)

Когда-то быстро надвигавшийся капитализм, стремительная концентрация богатств и развитие машинной индустрии не только превращали в пауперов крестьян и ремесленников, но и угрожали самому привилегированному обществу. «Среднее сословие должно всё более исчезать, пока мир не разделится на миллионеров и пауперов, на крупных земельных собственников и бедных подёнщиков», писал Энгельс в 40 гг. («Deutsch-Franz. Jahrb.»). Это угроза и привилегированному обществу, учёным и другим интеллигентам, с которыми кулак-миллионер готов обращаться, как с простыми подёнщиками. Капиталисты суть «уполномоченные буржуазного общества, но они присваивают себе все плоды этого полномочия» (Маркс, «Капитал», т.III, стр.208). От капиталистов страдает, значит, и буржуазное общество. И рядом со стихийным рабочим движением, из среды привилегированного общества производится с разных сторон – то под влиянием страха, то под влиянием зависти к миллионерам, «присваивающим себе плоды», - нападение на капитал. Такой безусловный защитник привилегированного общества, - «аристократии духа», как Родбертус, «проникает в сущность капиталистического производства» (Маркс) и чертит для буржуазного общества свой коммунистический строй.

Этот период отражается в более или менее революционном настроении соц-дем-ии. Под её давлением, растущая сумма национальной прибавочной стоимости, взимаемая «уполномоченными», доставляет всё большее содержание привилегированному обществу, растёт число лиц, пользующихся «национальным доходом», растёт буржуазное общество, «новое среднее сословие, по числу очень сильное», сословие привилегированных наёмников капитала, допускаемых всё более к управлению страной, к господству. Наука получает почётное место и надлежащее содержание, и буржуазия господствует над умами пролетариев при помощи науки. Этот исход выражается в решительном стремлении соц-дем-ии 90-х гг. стать «единственной партией порядка».

Когда столь благоприятное для «бюргерства» развитие капитализма проявилось в достаточной мере и под крылышком германского абсолютизма, Бернштейн требует от пролетариата, ввиду непредвиденной возможности роста новых средних классов, стало быть, роста буржуазного общества и его счастья – отречься окончательно от своих переворотных планов и высказаться беспрекословно за продолжение жизни капитализма.

Плеханов требует от соц-дем-ии «похоронить» Бернштейна. Но он забывает, что предпосылкой для Бернштейна. Но он забывает, что предпосылкой для Бернштейна была сама соц-дем-ия последних лет. Именно потому, что она не желала двигаться вперёд и упорно повторяла формулу о невозможности роста буржуазного общества, так как все выгоды капиталистической эволюции достаются горсти капиталистов, в которой она видела по соц-дем-му принципу своего единственного врага; именно потому удаётся Бернштейну поразить соц-дем-ию // (с. 147) приятной неожиданностью о возможности роста нового среднего класса и рост этого буржуазного класса выставлять, как рост счастья народа и улучшения судьбы пролетариата.

Ответ Бернштейну со стороны пролетарского социализма - не в отрицании (ради чистоты соц-дем-их принципов) несомненного факта роста новых средних классов, а в раскрытии в «новом сословии, сильном по числу и постоянно растущем» - нового врага пролетариата и в призыве на борьбу с ним, «чтобы покончить со всякой привилегией»; в призыве, заглушать который и выставлять как анархическую затею было специальной задачей соц-дем-ии последних лет.

«Новый сильный по числу и постоянно растущий средний класс» есть класс наёмников капитала. Стало быть, с точки зрения соц.-дем.-их принципов, класс всё-таки рабочих, хотя и привилегированных, ибо нерабочие, по Эрфуртской программе, лишь капиталисты и крупные земельные собственники. Таким то образом этот класс, благодаря своей монополии знания, приобретает лишь способность, как мы видели, быть непричастным к капиталистической эксплуатации. В этом отношении, в прошлом соц-дем-ии бывали не менее утопические планы, чем в настоящее время. 4-й конгресс Интернационала в Базеле (69 г.) издал, составленное Майнцкими марксистами, воззвание «неимущих ручных рабочих к их товарищам по страданиям - "Leidensgefaehrten" – неимущим умственным рабочим («Суд о государственной измене», стр. 886), с выпиской из «Ком. Манф.» в заголовке: «Буржуазия превратила врача, юриста, попа, поэта, мужа науки в оплачиваемого ею наёмника». В этом воззвании читаем:

«Нужно сломить силу крупных собственников:… (для этой цели) уже везде промышленные рабочие образуют передовой отряд, сельские следуют за ними. Но где же остаются пролетарии умственного труда? Где остаются неимущие художник и и учёные, чиновники и офицеры, священники и учителя, писатели и студенты, торговые служащие и писаря? Разве не из-за недостатка в имуществе служат господам, власть имущим и богачам художники и учёные, чиновники и офицеры… Выступите вместе, образуйте профессиональные союзы, как и мы, исследуйте науку об обществе, необходимую для решения социального вопроса… Каким же образом выиграет при этом (пролетарском движении) умственный рабочий? Мы отвечаем: через прибавление содержания, через умножение заслуг, через вознаграждение заслуг, через почётное жалование и т.д. Всё согласно изречению поэта - "заслуге её корона", а также и по известному положению политической экономии, которое гласит: "Повышение платы для простой работы повышает, благодаря органическому воздействию, в том же самом отношении цену для каждой другой услуги"… Наше дело есть поэтому и ваше дело».

Неужели с точки зрения марксизма не должен считаться утопичным // (с. 148) шагом призыв к уничтожению капиталистической эксплуатации, направленной к учёным, художникам, чиновникам и т.д. во имя их классовых интересов, т.е. призыв, обращённый к классу, который получает своё содержание из национального дохода «национальной прибавочной стоимости», а, значит, из эксплуатации пролетариата? Теория Маркса такой шаг допускает.

Классическая политическая экономия считала производительным лишь труд, создающий материальные ценности, всякий же другой труд непроизводителен. Маркс принял в основу своего анализа это положение. Но политическая экономия до Маркса указывала консеквентно тот фонд, из которого получают своё содержание непроизводительные рабочие, а именно «чистый национальный доход, чистая прибыль нации». Маркс в своём анализе отбросил эту категорию; равным же образом он не упоминает нигде об установленном для него понятии «вторичного распределения богатства» именно между «непроизводительными рабочими», в отличие от «первичного распределения» их между капиталистами и рабочими в виде прибыли и заработной платы. Отевидно, «непроизводительные рабочие», хотя «непроизводительны», но получают своё содержание в виде «реализации» своей «квалифицированной рабочей силы». «Неоплаченный» продукт, насколько он потребляется лично, потребляется только капиталистами и больше никем. «Чистый национальный доход», как фонд для содержания привилегированных наёмников, интеллигенции, «аристократии духа», не существует. Поэтому Марксов анализ буржуазного общества раскрывает только антагонизм между капиталистами и рабочими и упускает совершенно из виду антагонизм между пролетариатом и буржуазным обществом.

Вся национальная прибавочная стоимость состоит поэтому только из продуктов потребления класса капиталистов и из «сберегаемого ими» фонда «добавочных средств производства».

Поэтому-то русский марксистский радикализм, в скольких не выходил изданиях, нигде не мог разглядеть в своём собственном содержании национальной прибавочной стоимости, неоплаченного продукта чужого труда. В период своего народнического романтизма, он предвещает по Марксу, который тогда почти не отличается от Сисмонди, гибель всему национальному хозяйству от развития капитализма, требует увеличения народного потребления, но впоследствии оказывается, что он имел в виду лишь увеличение своего собственного жалованья. Когда же развившийся капитализм принёс ему не мрак, как ожидали народники, а западноевропейский комфорт, он опять по Марксу (теперь по разъяснениям Туган-Барановского Маркс почти не отличается от Рикардо) уверяет умирающие с голоду массы, что каждая копейка от накопления сверх потребления капиталистов идёт на средства производства. Туган-Барановский // (с. 149) думает, что для накопления обуздывают себя и сберегают из своего потребления даже капиталисты. И капиталисты, и рабочие меньше потребляют; национальное потребление абсолютно падает, и всё для того, чтобы умножились средства производства. И у Туган-Барановского получается удивительная по своему величию картина: русская нация, человек к человеку, подвергает себя самоистязанию, дабы исполнить миссию капитализма. Буржуазный радикализм и теперь не отдаёт себе отчёта, что в такие идеальные ризы он облекает свои приятные ощущения от растущего «национального дохода», от увеличивающегося содержания буржуазного общества; приятные ощущения, которые не в силах омрачить даже повальные голодовки, хотя бы они уносили ежегодно и в десять раз больше людей.

Итак, из анализа Маркса, повидимому, следует, что «умственные рабочие» получают своё содержание не из неоплаченного продукта труда пролетария, а в форме вознаграждения за свою квалифицированную рабочую силу[3]. Таким образом, вся паразитная жизнь буржуазного общества скрывается за следующим экономическим отношением:

«Труд, являющийся по отношению к среднему общественному труду, как труд более сложный, труд более высокого качества, есть ничто иное, как проявление рабочей силы, которая требовала больших издержек на воспитание и обучение, производство которой стоит большего количества рабочего времени, и которая имеет поэтому более высокую меновую стоимость, чем простая рабочая сила. Но если стоимость этой силы и выше, то она проявляется и в труде также более высокого качества, и воплощается поэтому, в течение одного и того же времени, в стоимостях, имеющих сравнительно большую величину» (Капитал, т. 1, стр. 151).

Сложный труд на известной ступени перестаёт быть трудом механического (в широком смысле) исполнения и становится трудом руководства, управления, заведывания всем общественным трудом. Это именно труд привилегированных наёмников капиталистического строя, труд «интеллигенции», армии умственных рабочих. «Высокой меновой стоимостью» он обладает потому, что в его меновой стоимости заключаются «издержки на образование и обучение», т.е. на вознаграждение воспитателей и на содержание воспитанников.

Капиталистическое общество пользуется, для подготовления необходимых ему интеллигентных сил, своим специальным фондом, «чистым доходом нации», общей суммой национальной прибавочной стоимости. «Чистый доход» буржуазного общества находится в руках буржуазных семей в виде их наследственной собственности. Каждое поколение // (с. 150) привилегированных наёмников, интеллигенция, поглащает во время своего воспитания сумму национальной прибавочной стоимости. Таким образом, они становятся «высоко квалифицированной рабочей силой», силой «высшего качества», «высшей меновой стоимости». Это значит: именно в силу того, что они поглотили известную сумму прибавочной стоимости, они, по логике грабежа, приобретают право и далее взимать, под видом платы за воспитание, неоплаченный продукт чужого труда, труда пролетария. И всё это плата за их индивидуальные способности! Присвоенную, под видом вознаграждения за труд «высшего качества», прибавочную стоимость буржуазное общество передаёт своему потомству, и величайшее богатство человечества – знания, наука – делается наследственной монополией привилегированного меньшинства. Только члены этого наследственного привилегированного меньшинства могут быть силой «высшего качества»; все же остальные миллионы владеют наследственной монополией рабского ручного труда. Только в среде наследственной буржуазной монополии могут рождаться таланты, мыслители, изобретатели. Для того, чтобы наследственная монополия могла «справедливо» реализовать свои собственные «особые индивидуальные знания и способности», у пролетариата ограбили не только наследие всех веков, но и его способность пользоваться нормальным образом своим естественным органом – мозгом.

Классовый интерес привилегированных наёмников, как бы сильно они не увлекались в своей борьбе с «промышленным феодализмом», «социалистическими планами», повелевает охранять частную наследственную собственность. Родбертус, начертавший замечательный план коммунистического строя с классовым господством «участников национального дохода» над создающими его трудящимися классами, достигает этой основной цели своего классового интереса, удерживая «священную для всякого строя» наследственную семейную собственность.

Соц.-дем.-ие принципы спокойно допускают в организованном ими пролетарском движении наличность общественной силы – классового интереса умственного рабочих – которая, по самой своей природе, не может стремиться к уничтожению классового строя. Эти силы и удерживают пролетариат от непосредственного стремления к социальному перевороту, поучая его, что для конечного освобождения, которое пока немыслимо, нужно ещё продолжительное политическое воспитание рабочего класса.

В угоду этой силе соц.-дем.-ия является революционной только там, где нужно бороться за политическую свободу. Если в Германии абсолютизм уже слишком грубо напомнит о своём существовании или если у соц.-дем.-его оппортунизма появится уж слишком бесстыдное стремление примириться даже с абсолютизмом, то Каутский, припоминая // (с. 151) красное словечко – «диктатура пролетариата» - начнёт отрицать всякие национализации на почве современного строя Германии и отложит их до «диктатуры». Стало быть, он как будто всё ещё так непримирим, что при существующем государстве отрицает возможность какого-либо социалистического строительства. Но в европейских демократиях соц.-д.-ия стоит беспрекословно за законное достижение цели, прекращает всякие разговоры о диктатуре, формулирует своё социалистическое дело совместно с крайними радикалами, как дело государственного социализма, как «постепенное» обобществление средств производства по мере того, как концентрация капиталов сделает это возможным (формулировка Мильерана 96 г.) и нисколько не смущается, что этим будет усиливать господствующий класс. И Каутский не смущается: он уверяет, что в демократии господствует… народ. В Англии соц.-дем.-ты тоже стоят за мирное достижение целей беспрекословно. Но этим они лишь усиливают фабианцев, наиболее резко защищающих «мирный способ», формулирующих социалистическое дело, как стремление «передать в общественное управление те промышленные предприятия, которыми в настоящее время обществу удобно заведывать». Но того же самого – в форме проектов «перевода в государственную и муниципальную собственность наиболее рентирующих предприятий» - требуют и буржуазные радикалы, совсем не желающие называть себя социалистами. Наконец, такие же самые радикалы держат в своих руках управление Швейцарией и готовы перевести целый ряд отраслей промышленности в государственную собственность, конечно не ради того, чтобы проложить ступени к новому строю, в ради собственного господства, которое, как хорошо чувствуют швейцарские рабочие, нисколько не мягче господства капиталистов.

Итак, социалдемократия откладывает социалистическое дело до поры завоевания демократии. Но в демократии оно переходит у неё в «постепенное, по мере возможности, обобществление и в государственный социализм, отдельные стороны которого осуществляют буржуазные радикалы в форме выкупа "наиболее рентирующих предприятий", выкупа, производящегося, конечно, для укрепления господства буржуазии». Так в социалдемократической деятельности улетучивается пролетарский социализм. Пролетариат, конечно, не желает выкупов: его освобождение требует экспроприации буржуазии во всех её владениях и привилегиях. Но до тех пор, пока он думает в сотрудничестве с интеллигенцией «экспроприировать» «небольшое число капиталистов и крупных земельных собственников» - до тех пор он никого не экспроприирует. Мнимый союзник, хорошо зная, что экспроприация буржуазии, раз начатая пролетариатом, закончится экспроприацией его самого, только и делает, что всеми силами удерживает пролетариат от всякого приготовления к экспроприации.