Профессиональные союзы не успевали даже усвоить принципиальные резолюции съездов и конференций, не то что претворить их в жизнь, как стремительное развитие событий ставило уже профессиональное движение перед новой ситуацией, требовавшей новой ориентации. Одним из таких поворотных моментов было заключение Брест-Литовского мира, означавшего распад России, а с ним и разрыв всероссийского единства профес[ионального] движения.

Вопрос о подписании Брест-Литовского мира вызвал, как известно, острейшие разногласия среди самой правящей партии большевиков, едва не закончившиеся дворцовым переворотом. Сильнейшее брожение он вызвал и среди профессиональных союзов. В такой именно обстановке всеобщей растерянности собралась в Москве 12-17 марта 1918 г[ода] IV Всероссийская Конференция проф[ессиональных] союзов. В центре дебатов стоял вопрос о Брестском мире. Основные доклады по этому вопросу Ленина и Мартова были заслушаны не на самой конференции, а, несмотря на протесты меньшевиков, на одновременно заседавшем III-м съезде Советов Раб[очих], Солд[атских] и Крестьянских Депутатов, который должен был ратифицировать мирный договор; прения же по этим докладам происходили на самой конференции. Майский[1], выступивший от группы единства и независимости, // (с. 44) указал в своей речи[2] на то, что подписание Брестского мира создаёт предпосылки для сверхимпериалистических коалиций, объектом вожделений которых в первую очередь будет ослабленная войной и революцией, но обладающая огромными естественными богатствами, Россия. «Тем самым, — говорил Майский, — перед Россией объективно встаёт задача защиты своей экономической и политической самостоятельности». Необходимыми условиями такой защиты являются создание крепкой демократической власти, восстановление народного хозяйства и воссоединение России с отторгнутыми от неё областями. Крупная роль при этом выпадает на долю профсоюзов. Но для того, чтобы союзы могли справиться с новыми трудными задачами, необходимо по мнению Майского, «возвращение профсоюзам характера свободных и независимых органов классовой борьбы пролетариата, главнейшими функциями которых являются экономическая борьба, взаимопомощь, культурно-просветительная работа и участие в регулировании народно-хозяйственной жизни в целях охраны интересов трудящихся». Спектатор (от меньшевиков) отметил, что «социалистическая» власть, заключая Брестский договор, не подумала даже предварительно запросить мнения социалистических партий Запада. Он предложил поэтому съезду высказаться за немедленный созыв международной социалистической конференции. Кроме того Спектатор заявил, что необходимо вернуться к Учредит[ельному] Собранию, «как органу собирания России»[3].

Рязанов со своей стороны заявил, что подписание Брестского мира «отбросит русское рабочее движение на 30 лет назад». Всерос[сийская] Конференция должна протестовать против подписания такого мира. Лозовский тоже высказался против подписания Брестского мира, но в случае его подписания, сказал он, — задача профдвижения будет заключаться в том, чтобы «раздвинуть рамки, положенные миром». Необходимые средства для этого: усиление рабочих организаций и поднятие производительности труда. «С одной стороны, профсоюзы должны сказать рабочим, что не принимают этого мира, а с другой стороны, они должны стремиться к тому, чтобы связь между отдельными частями пролетариата, фактически разорванная, была восстановлена»[4]. Томский, говоривший от фракции большевиков, соглашался с тем, что «мир — позорный», но подчёркивал недолговечность брестского мира («это не мир, а перемирие, превращающее его в перманентную войну»). Вот почему, говорил Томский, «мы должны работать над воссозданием боевых сил», а главное: «независимо от условий мира, от аннексий и оккупаций, мы должны заявить, что считаем наше профдвижение единым и нераздельным, считаем должным воссоздать оборванные связи»[5].

Большинством голосов была принята резолюция большевиков[6], в которой IV конференция профсоюзов, «сознавая всю тяжесть заключённого мира и угрозу завоеваниям пролетариата, вытекающую из условий этого позорного мира и признавая непрочность настоящего положения, с своей стороны считает необходимым использовать настоящее перемирие в целях укрепления позиций пролетариата и призывает все профсоюзы к самой энергичной // (с. 45) работе по воссозданию боевых сил страны и их снабжению». Вместе с тем резолюция подчеркнула, что «несмотря на аннексии германским империализмом областей, населённых пролетариатом, входящим во всероссийское профессиональное объединение, российское профдвижение остаётся единым и нераздельным» и что «Всероссийский Центр[альный] Совет и всероссийские объединения, не считаясь с затруднениями, должны приложить все усилия к восстановлению организационных связей с пролетариатом оккупированных и аннексированных областей».

*

Брест-Литовский мир был подписан, и распад России стал на время — до победы союзников над австро-германской коалицией в ноябре 1918 г[ода] — фактом. Распад России повлёк за собою фактический распад единого профессионального движения. В оккупированных немцами областях (на Украине, в Крыму, на Дону, на Кубани, на Севере и т[ому] п[одобное]) профессиональные союзы должны были выдержать соединённый напор оккупантов, реакционных властей и объединённых предпринимателей. Но в этих тяжких условиях они сумели, как правило, сохранить свою внутреннюю свободу, свою независимость, свой характер классовых боевых организаций пролетариата. Этим они обязаны были тому, что оставались верными традициям русского проф[ессионального] движения и старались работать в духе решений III всероссийской конференции профсоюзов, неизменно подчёркивая необходимость восстановления единства России, как непременного условия восстановления единства классового движения всего российского пролетариата. Всеукраинская конференция профсоюзов, состоявшаяся летом 1918 г[ода] в Киеве, в своих резолюциях последовательно стремилась применить принципы III Всеросс[ийской] Конференции к новой трудной обстановке, временно сложившейся на Украине в период оккупации и «самостийности».

В самой Советской России профессиональное движение после заключения Брестского мира стало быстро перерождаться и вырождаться. Этот процесс усилился особенно после перехода власти к политике огульной национализации промышленности, к политике немедленного декретного социализма, политике ничего общего не имевшей с осторожными планами постепенного государственного трестирования и синдицирования промышленности, развивавшимися большевистскими и близкими к большевикам докладчиками и ораторами на I-м съезде профсоюзов в январе 1918 г[ода].

Всё ускоряющийся развал народного хозяйства в конец подорвал экономическую и социальную основу здорового профессионального движения. Под тройным влиянием распада России, гражданской войны и декретного социализма стремительно довершилось дело разрушения русской промышленности и транспорта, начатое ещё мировой войной. Экономические связи разрывались, производство катастрофически падало. Продовольственные затруднения военного времени превратились в неизбывный и всё усиливающийся голод. Население городов было посажено на голодный хлебный паек. Город всё больше переходил на положение паразита в отношении // (с. 46) деревни, которой он уже почти ничего не в состоянии был дать в обмен на продукты. Создалась обстановка перманентной экономической борьбы между городом и деревней. Рабочий класс распылялся, растворяясь среди промежуточных социальных слоев города и деревни. Засорение рабочего класса деклассированными элементами города и деревни, начавшееся ещё во время мировой войны было ускорено обстановкой гражданской войны, когда пролетарская маскировка — приписка к фабрикам и заводам и вступление в профсоюзы — спасла чуждые пролетариату социальные элементы от голодной смерти и от расстрелов. Тем самым искажалась и социальная основа профессионального движения.

С внешней стороны советские профсоюзы продолжали, однако, неудержимо рост. На III Всерос[ийской] Конференции в июне 1917 г[ода] было представлено 1 ½ миллионов членов, на I-м Всерос[ийском] съезде в январе 1918 г. 2,6 миллионов, а на II всеросс[ийском] съезде в январе 1919 года уже 3,4 миллиона. Но огромный численный рост проф[ессиональных] союзов ни в какой мере не выражал действительной силы профдвижения. Промышленность разрушалась, а профсоюзы расцветали — этот парадокс ярко свидетельствовал о нездоровой основе численного роста профсоюзов. Прилив членов в союзы лишь отчасти объяснялся продолжающимся подъёмом стихийно-революционных настроений в пролетариате. В значительной степени он был результатом распространившегося повсеместно обязательного членства и взимания членских взносов через фабричную контору. Целые фабрики поголовно зачислялись в союз, и обыкновенно при выдаче рабочим из фабричной конторы зарплаты из неё автоматически вычитались членские взносы, поступавшие затем в кассу профсоюза. «Профессиональный Вестник», орган ВЦСПС, определял в 60% организованную в союзы часть пролетариата России.

Практика принудительного включения в союзы всех работающих в производстве рабочих и служащих, которую большевики хотели санкционировать ещё на I-м съезде профсоюзов, получила самое широкое распространение. К концу 1918 г[ода] обязательное членство было фактически введено у металлистов, текстильщиков, кожевников, химиков, деревообделочников, в стекольно-фарфоровом и фаянсовом производствах, у работников водного транспорта, у железнодорожников и у почтово-телеграфных служащих. Перечисленные союзы составляли около ¾ профессионального состава пролетариата России. Кроме того местные советы профсоюзов во многих местах принудительно распространяли обязательное членство на все союзы данного города или района. Связь этих приписанных к союзам членов со своими союзами была, разумеется, ничтожная, чаще всего фиктивная. Общие собрания союзов превращались в агитационные митинги; периодические делегатские собрания, собрания уполномоченных, были заменены летучими конференциями фабрично-заводских комитетов[7]. Руководящие органы союзов утрачивали всякую связь с номинальными членами и быстро подвергались процессу бюрократизации. В московском союзе металлистов, согласно отчета за 1918 г[од], на жалованье служащим союза было истрачено 44,6%, а на культурно-просветительную деятельность всего // (с. 47) 6,7% всей суммы расходов[8]. Профессиональный центр — ВЦСПС — всё больше переходил на иждивение государства. Согласно представленному на 2-м съезде профсоюзов финансовому отчёту ВЦСПС, израсходованные за 1918 г[од] Советом деньги лишь в ничтожной степени были доставлены союзами, главная же часть была покрыта дотациями: от Коммунистической партии 100.000 руб[лей], от ЦИК Советов 500.000 руб[лей] и от Комиссариата Труда 290.000 руб[лей]. С устранением главнейших задач профсоюзов, требовавших усиления союзных фондов (стачечная борьба, помощь безработным), ослабевала и самая потребность в финансовом упрочении профсоюзов[9]. Так, союз текстильщиков ещё в начале 1918 г[ода] решил прекратить сборы на стачечный фонд и самый фонд уничтожить. Общегородская конференция металлистов в Москве постановила, что союзы должны существовать не на членские взносы рабочих, а на общегосударственные средства. «Иждивенческие настроения» стали широко распространяться среди пролетариата.

Перенесение центра тяжести профсоюзной деятельности из области экономической борьбы в область организационно-хозяйственную привело, вопреки ожиданиям большевиков, не к усилению профсоюзов, а к их вырождению. В начале идея превращения союзов в организаторов производства и строителей социализма несомненно подымала настроение союзных масс. В новых уставах профсоюзов слово «стачка» вычеркивалось. Всерос[сийская] конференция строительных рабочих подчеркнула в своих решениях, что в новых условиях диктатуры пролетариата «стачка должна встретить со стороны рабочих резко-отрицательное отношение» и что «союзы должны центр тяжести своей борьбы перенести из области борьбы за увеличение заработной платы в область организации производства». Но на деле советская власть стала организовывать производство не через профсоюзы, а через бюрократические «Главки» и «Центры» вроде «Главкожи», «Центротекстиля» и т[ому] п[одобное]. Роль профсоюзов на деле свелась к посылке представителей в эти бюрократические учреждения да ещё к принятию на себя роли правительственных органов по борьбе с падением трудовой дисциплины и по обузданию рабочего недовольства. Союзы начинают пропаганду сдельщины и всякого рода премиальных систем зарплаты, выдвигают идею тейлоризации труда, вырабатывают специальные положения о наказаниях для нарушителей трудовой дисциплины, вводят дисциплинарные суды и т[ак] д[алее]. Один из основоположников русского профессионального движения, П.Н. Колокольников, так резюмировал в феврале 1919 г[ода] состояние профсоюзов в Советской России: «Профессиональные союзы всё более утрачивают свой боевой характер, всё более превращаются в правительственные учреждения, всё более становятся хозяйственными организациями, всё охотнее защиту интересов рабочих, как продавцов рабочей силы, меняют на осуществление прав предпринимательской власти. Это перерождение или, вернее, даже вырождение былых проф[ессиональных] союзов отрывает их от рабочих масс, даже противополагает их рабочим: уже бывали случаи, что союзы нового типа выступали против рабочих, боровшихся // (с. 48) за лучшие условия труда, организуя локауты против стачечников, замещая их штрейкбрехерами и т[ак] д[алее]»[10].