Второй Всероссийский Съезд профсоюзов имел место 16-25 января 1919 года. Он собрался в обстановке, существенно отличной от той, в которой собрался год тому назад I-й съезд. Победа союзников над австро-германской коалицией автоматически привела к аннулированию Брест-Литовского мирного договора. Немецкой оккупации юга и юго-востока России пришёл конец, но на всех окраинах России с новой силой разгорелся пожар гражданской войны, а во многих областях на смену немецкой оккупации явилась интервенция союзников, поддерживавших вооружённую борьбу против советской власти и нередко преследовавших при этом свои своекорыстные интересы. В Германии военное поражение привело к революции, поставившей у власти социал-демократию[1], опиравшуюся на советы рабочих депутатов. В программу революционного правительства Германии входили и планы широкой социализации промышленности. Но под влиянием гражданской войны, вспыхнувшей среди самого германского пролетариата, власть из рук рабочего класса скоро ускользнула, началась эра коалиционных правительств, и планы социализации остались на бумаге. Во всяком случае, II-ой Всероссийский Съезд профсоюзов собрался и работал ещё под сильным впечатлением германской революции, в которой видели тогда начало предсказанной Лениным мировой социальной революции.

Влияние событий в центральной Европе сказалось в новом подъёме революционных настроений в рабочем классе России, «перекрывших» на время острое недовольство рабочих, как тяжёлым экономическим положением, так и всё более террористической политикой советской власти, которая, после разрыва с левыми эсэрами[2] в июне 1918 г[ода], окончательно приняла характер монопольной партийной диктатуры большевиков. Из общего количества делегатов (748 с решающим голосом и 131 с совещательным[3]) коммунистов на II-м съезде профсоюзов было 374, сочувствующих коммунистам 75, левых эсэров 15, анархистов 5, с. д.[4] интернационалистов (группа Лозовского[5]) 18, бундовцев 4, меньшевиков (объединённых с. д.[6]) 29, беспартийных 23, не указавших своей партийной принадлежности 236. При голосовании основной резолюции о задачах профдвижения (по докладу Томского) коммунисты собрали 430 голосов, «интернационалисты» (группа Лозовского) 37 голосов, группа единства и независимости 30, анархо-синдикалисты 9. Сдвиг влево под влиянием германских событий и гражданской войны в России продолжался, и II-ой съезд довольно точно это полевение отразил. Если сторонники единства и независимости составляли на I-м съезде ещё 1/3 всего состава, то на II-м съезде уже только 1/10. Хотя на съезде, по условиям // (с. 55) гражданской войны на окраинах, не было почти делегатов от Сибири, Севера, Донецкого бассейна, Кавказа, количество представленных на съезде профессионально организованных рабочих и служащих возросло почти на целый миллион (3.422.000). Местными «Советами профсоюзов» было представлено 82 города с 2.037.700 членами профсоюзов (на I-м съезде было представлено только 49 городов с 1.888.353 членами). Перестройка проф[ессиональных] союзов из профессиональных в профессионально-производственные продолжалась по директивам центра усиленным темпом, что привело к значительным изменениям в количественном составе членов по всероссийским производственным объединениям (металлисты 400.000, кожевники 225.000, служащие 200.000, пищевики 140.000, рабочие иглы 150.000, строительные рабочие 120.000, химики 80.000, деревообделочники 70.000, печатники 60.000, железнодорожники 450.000, водный транспорт 200.000, почтово-телеграфные служащие и рабочие 100.000 и т[ак] д[алее]). Сомнение вызывает число организованных текстильщиков 711.000 (на I-ом съезде — 500.000).

Мы уже видели, что этот количественный рост профсоюзов при прогрессирующем развале хозяйства, при деклассировании пролетариата[7] и при упадке свободной рабочей самодеятельности объяснялся не внутренним укреплением профсоюзов, а практикой обязательного членства, принудительной регистрацией безработных на предмет получения хлебного пайка и пособий, потребностью деклассированных буржуазных элементов в «пролетарской» маскировке для страховки от репрессий и для получения продовольственного пайка и пр[очего]. Но не малое значение имело также дальнейшее проникновение профессиональной идеи в самую глухую провинцию, как и в самые отсталые слои пролетариата, стоявшие до того в стороне от профдвижения. С переездом ВЦСПС в Москву весной 1918 года связь центра с провинцией значительно облегчилась. Но в то же время ВЦСПС мог уделять профессиональному строительству и руководству профдвижением далеко не главные свои силы — энергию центра поглощало гл[авным] обр[азом] представительство в разнообразных государственных органах (в Комиссариате просвещения, в Комиссариате продовольствия, в Комиссариате путей сообщения, в Комитете цен, в Комиссариате Труда, в ВЦИК[8], в Президиуме Высшего Совета Народ[ного] Хозяйства (ВСНХ), в Совете обороны, Совете Народных Комиссаров и т[ак] д[алее]). «Все острые вопросы, встававшие в процессе революции перед пролетариатом и его властью, — говорил Томский в своём докладе по отчёту ВЦСПС II-му съезду, — не проходили без нашего участия». По признанию Томского, для обслуживания всех представительств у ВЦСПС не хватало сил. То же, в сущности, наблюдалось и на местах. Поглощённый представительством, профсоюзный аппарат отрывался от непосредственной профсоюзной работы и быстро бюрократизировался. Так наз[ываемое] «орабочение» государственных органов через представительство в них профсоюзов на деле оборачивалось бюрократизацией аппарата самих рабочих профессиональных организаций[9].

// (с. 56) Деятельность руководимого большевиками ВЦСПС была подвергнута на II-м съезде суровой критике со стороны сторонников единства и независимости профдвижения. В предложенной от группы независимости резолюции по отчёту о деятельности ВЦСПС[10] подводится плачевный итог ошибкам нового большевистского руководства и выражается ему недоверие. В этой резолюции, оглашенной Кефали-Каммермахером среди шума и свиста коммунистического большинства съезда, указывается, в частности, на то, что «ВЦСПС [...] мирился и даже взял на себя инициативу в проведении системы Тэйлора, этой наиболее утончённой формы эксплоатации наёмного труда», что ВЦСПС «поощрял введение союзами системы штрафов и взысканий», что в области нормирования зарплаты и установления условий труда «ВЦСПС вторгался в компетенцию отдельных союзов, взяв на себя, а затем и передав Комиссариатам Труда утверждение тарифов», что ВЦСПС вторгался во внутреннюю организационную жизнь отдельных союзов, «вплоть до отмены выборного начала» и принудительного слияния союзов, что ВЦСПС «не только не отстаивал союзы от набегов центральных и местных властей, но и сам принимал административные меры к укрощению союзов, целиком или отчасти не стоящих на платформе советской власти», что ВЦСПС «не только не принимал надлежащих шагов против дезорганизации профдвижения коммунистическою партией, но и оказал косвенную поддержку преступной затее создания параллельных коммунистических профсоюзов» и что всеми этими действиями ВЦСПС «умерщвлял боевой дух в союзах», «ослаблял самодеятельность организованных в союзы рабочих масс», «способствовал извращению природы профдвижения и почти ничего не сделал для повышения уровня жизни рабочих масс». Руководимая Лозовским группа «интернационалистов» целиком стоявшая на советской платформе, но занимавшая по ряду вопросов межеумочное[11] положение, со своей стороны тоже резко критиковала коммунистическую политику обуздания непокорных рабочих организаций, в частности профсоюзов. Лозовский в своей речи выразил негодование по поводу «красноармейских», «наезднических» способов разгона оппозиционных профсоюзов: «Вы знаете, что везде (в профсоюзах) существуют коммунистические ячейки. Против этого, конечно, никто не имеет права возразить [...] Но когда комячейки[12] начинают работать согласно с В.Ч.К.[13] и расправляться с профсоюзами, — во имя якобы привлечения широких масс, — то я должен сказать, что действия эти самые возмутительные»[14]. Защищая ВЦСПС от критики, Томский в заключительном слове сослался на чрезвычайные условия, на восстания за Учред[ительное] Собрание (Ярославль и Самара), на общую обстановку гражданской войны и интервенции, на неизбежность эксцессов в борьбе с частью пролетариата, когда эта часть «отрывается от большинства рабочего класса» и «становится на позицию враждебных классов»[15]. Резолюция группы независимости с выражением недоверия ВЦСПС собрала всего 26 голосов, резолюция Лозовского 25 гол[осов], за резолюцию коммунистов с одобрением деятельности ВЦСПС было подано 411 голосов.

// (с. 57) По вопросу о задачах профсоюзов на II-м съезде опять скрестили шпаги лидеры большевизма и меньшевизма, Ленин и Мартов — один — глава коммунистического правительства, другой — представитель социалистической оппозиции. Удары Ленина были направлены, гл[авным] обр[азом], против лозунгов демократии и независимости, «тесно связанные между собой, потому что они доказывают, как [...] сильны ещё мелко-буржуазные предрассудки». Надо выбирать, — говорил Ленин в своём докладе, — «либо диктатура буржуазии, прикрытая учредилками[16], голосованиями и т[ому] п[одобным] буржуазным обманом, [...] либо диктатура пролетариата для того, чтобы железной рукой подавить буржуазию». Ленин подчёркивал, ссылаясь на германскую революцию, что «советское движение перестало быть русской формой власти пролетариата — оно стало позицией международного пролетариата в его борьбе за власть». Советская власть — это этап к социализму: «рабочий класс не может идти к социализму через старое буржуазно-демократическое, парламентарное государство». Вывод Ленина был тот, что при советской власти профсоюзам приходится круто изменить свои функции и задачи: «в известном смысле им приходится стать главным политическим органом». В этом новом положении русским профсоюзам приходится ставить совершенно новый вопрос об огосударствлении профсоюзов, которое неизбежно в связи с социалистическим переустройством общества, но не сразу осуществимо: «одним взмахом слить профсоюзы с органами государственной власти мы не можем, это было бы ошибкой». «Учиться управлять государством и управлять производством» — вот задача профсоюзов, — закончил Ленин[17].

От фракции меньшевиков с содокладом выступил Мартов[18]. Ссылаясь на пример Парижской коммуны, он указывал в ответ Ленину на то, что классовое освобождение и осуществление социализма возможно лишь путём воплощения принципов демократии, т[о] е[сть] «принципов гражданской и политической свободы, т[о] е[сть] принципов подотчётности, ответственности и зависимости всех и всяких органов власти от самого пролетариата, от самих граждан». Возражая против принципа независимости профсоюзов, коммунисты спрашивают меньшевиков: неужто рабочие союзы должны быть независимыми от своей коммунистической партии, от своей советской власти? «Но мы, социалисты, — отвечал на этот довод Мартов — ставим предварительно другой, более важный вопрос: должна ли государственная власть быть независима по отношению к рабочему классу и его организациям?». Слово «классовая диктатура» ещё ничего не говорит о формах этой диктатуры. Для освобождения пролетариата и осуществления социализма необходимо — утверждал Мартов — «чтобы внутри трудящегося класса господствовали принципы демократизма, в том числе принципы независимости свободных соединений граждан, в данном случае рабочих, от органов государственного насилия». И это тем более необходимо в условиях, когда, по признанию самого Ленина, базой государственной власти в Советской России является не один пролетариат, но и трудовое крестьянство, в том числе и // (с. 58) крестьяне-середняки. Отказавшись от ориентации на одни только «Комитеты бедноты» в деревне и решив опереться на всё трудовое крестьянство, т[о] е[сть] и на середняков, государственная власть должна будет вести экономическую, продовольственную и рабочую политику, считаясь с интересами мелкобуржуазного собственнического крестьянства. Независимость профсоюзов является в таких условиях жизненной необходимостью для русского пролетариата. Простая формула уничтожения всех видов и форм капиталистического государства, так[им] обр[азом], ещё не решает вопроса. Путь от господствующих в России мелкобуржуазных отношений, только внешне подавленных советским режимом, к действительному социализму «лежит через целый ряд компромиссов, этапов, зигзагов, через соединение кооперативных, муниципальных и коллективных методов с методами и путями даже частного капитализма». При таких условиях — закончил свой доклад Мартов — «борьба за свободу и независимость профсоюзов, за действительное самоуправление рабочих организаций ведёт только к успеху совместной деятельности с государством в деле осуществления тех творческих задач, которые история поставила не для одной только партии в порядке дня».

Лозовский в своём содокладе от фракции «интернационалистов»[19] также выступил против огосударствления профсоюзов, как против мелкобуржуазной идеи: «Борьба с мировым империализмом за социализм будет выполнена тем лучше, чем лучше будут разграничены функции самостоятельных и свободных экономических объединений пролетариата от смешанных в социальном отношении органов рабоче-крестьянской власти».

В резолюции, внесённой на съезд фракцией меньшевиков и сторонников независимости[20], вопрос о независимости профсоюзов вставлен был в рамку катастрофического хозяйственного положения, обрекавшего рабочих на голод и бегство с фабрик и заводов в деревню, т[о] е[сть] на деклассирование. «Становится необходимым, — говорится в этой резолюции, — поставить национализацию промышленности в известные рамки, ограничивши поле её применения только основными отраслями промышленности, [...] и рядом с общей регулирующей деятельностью государства и использованием сил кооперации делается неизбежным широкое привлечение частного капитала к строительству экономической жизни. Россия не вышла и не может под угрозой экономической смерти выйти немедленно из товарно-капиталистической стадии, и профсоюзы не могут, поэтому, в постановке своих задач, отправляться от призрачного факта совершившегося будто бы социалистического преобразования общества. С другой стороны, профсоюзы не могут и самую советскую власть рассматривать, как представительницу интересов рабочего класса, как осуществление его диктатуры, так как советская власть строится на подавлении самодеятельности рабочих, на насилии над выражением их воли. Всё это диктует профсоюзам сохранение их прямой, основной задачи — защиты интересов рабочих, как против частного капитала, поскольку он применяется и будет применяться // (с. 59)  в производстве, так и против современного государства, поскольку оно сосредоточивает в своих руках управление хозяйством. Задача же эта, в свою очередь, предполагает самостоятельность профсоюзов, независимость их и их деятельности от государственной власти». Резолюция подчёркивает далее, что центральная и неотложная задача восстановления народного хозяйства, которое является основой существования самого пролетариата, «есть прежде всего политическая задача, задача возможно скорейшего государственного объединения России на основах последовательного демократизма и полного народовластия — свободы слова, печати, собраний, коалиций, неприкосновенности личности и жилища». Эта задача, в свою очередь, может быть осуществлена «только путём прекращения гражданской войны внутри пролетариата и воссоздания единого демократического фронта, объединяющего подавляющее большинство пролетариата и крестьянства». В области экономической «профсоюзы должны программе призрачного социализма, проводимого советской властью, противопоставлять программу восстановления экономической жизни, одинаково далёкую, как от восстановления капитализма в его прежнем виде с полной свободой конкурренции[21], так и от немедленного осуществления социализма». Для того, чтобы необходимое регулирование государством промышленности «могло стать в руках трудящейся массы орудием для её экономического подъема и в дальнейшем [...] могло бы дать возможность использовать социалистические преобразования на Западе в целях ускорения, путём взаимодействия с Западом, перехода от капитализма к социализму, — необходимо сейчас отвести под контролем государства капитализму, частной торговой инициативе, применению частного капитала в промышленности и торговле, те широкие рамки, которые вытекают из экономической отсталости страны и в которых восстановление экономической жизни возможно. Борьбу за эту программу профсоюзы, через представителей в регулирующих органах, должны вести при обсуждении и проведении отдельных мер — против огульной национализации, за ограничение национализации разумными рамками и за тщательную предварительную подготовку к ней, поскольку она производится».

Резолюция, внесённая коммунистической фракцией[22], начинается с прямого нападения на оппозицию: «Попытка, под флагом единства и независимости проф[ессионального] движения, противопоставить экономически организованный пролетариат органам его классовой политической диктатуры привела группы, поддерживавшие этот лозунг, к открытой борьбе против советской власти и поставила их вне рядов рабочего класса». Далее в резолюции указывается на то, что «дело обобществления всех орудий производства и организации общества на новых социалистических началах требует упорной, длительной работы над перестройкой всего государственного аппарата, создания новых органов учёта, контроля и регулирования всего производства и потребления, покоющихся[23] на организованной самодеятельности самих заинтересованных широких трудящихся масс», что это диктует профсоюзам // (с. 60) более деятельное и активное участие в работе советской власти, «содействие в перестройке различных государственных учреждений и постепенной замене их своими организациями, путём слияния органов профсоюзов с органами государственной власти». Резолюция оговаривается тут же, что на настоящей стадии развития профдвижения было бы ошибкой «как немедленное превращение профсоюзов в органы государственной власти и слияние их с таковыми, так равно и самовольное присвоение союзами функций государственной власти». «Принимая непосредственное участие во всех областях советской работы, выделяя из себя и формируя государственные органы, — говорится в заключении резолюции коммунистов, — профсоюзы должны путём привлечения к ней, как своих организаций, так и широких масс рабочих, воспитывать и подготовлять их к делу управления не только производством, но и всем государственным аппаратом». За резолюцию коммунистов было подано 430 голосов, за резолюцию меньшевиков и независимцев — 30.

О развитии самодеятельности трудящихся масс и о воспитательной работе профсоюзов говорится, как видим, в обеих резолюциях. Но резолюция «независимцев» ставит эти две задачи в связь с подлинной демократизацией всей государственной жизни и с обеспечением независимости профсоюзов, тогда как резолюция коммунистов ставит перед профсоюзами задачу органического сотрудничества с властью в органах диктатуры для постепенного слияния профсоюзов с государством. Не менее разительно противоречие в формулировке экономических задач: в то время, как коммунисты говорят об «обобществлении всех орудий производства и организации социалистического общества», как о задаче дня, точнее, как об уже «совершившемся факте», резолюция меньшевиков и независимцев подчёркивает необходимость постепенного перехода от капитализма к социализму в тесном взаимодействии с социальной революцией на Западе, с временным допущением широких рамок для частнокапиталистической деятельности на весь переходный период.

*

В резолюции меньшевиков, явно носящей следы компромисса между правым и левым крылом меньшевизма, довольно ясно уже отразился начавшийся сдвиг влево руководимого Мартовым большинства российской социал-демократии. Если на I-м съезде профсоюзов Мартов в своём докладе исходил из невозможности для отсталой России перескочить через капиталистическую стадию развития и о неизбежности для ближайшего исторического периода развития русского народного хозяйства на капиталистической основе, то теперь, на II-м съезде, он исходит уже — несомненно под влиянием германской революции — из программы восстановления народного хозяйства, «одинаково далёкой, как от восстановления капитализма в его прежнем виде [...], так и от немедленного осуществления социализма» и допускает «ускорение, путём взаимодействия с Западом, перехода от капитализма к социализму», // (с. 61) правда, не путём огульной национализации, а путём ряда переходных этапов. И в политической области резолюция Мартова, оставаясь на почве подлинной демократии, умалчивает уже об Учредительном Собрании и явно стремится ограничить рамки демократии лишь трудящимися классами пролетариата и крестьянства, покидая, так[им] обр[азом], почву всенародной демократии и свобод для всех граждан всего населения. Эта тенденция нашла своё законченное выражение лишь позже, в «апрельских тезисах» 1920 г[ода], принятых конференцией меньшевиков в Москве при решительном протесте меньшинства партии, усмотревшего в этих тезисах частично сдачу позиций марксистского реализма и демократического социализма.

В связи с этим здесь будет уместно осветить внутреннюю борьбу в меньшевистской фракции на II-м Всероссийском Съезде Проф[ессиональных] Союзов, что облегчит понимание официальных выступлений этой фракции, как и всей группы «единства и независимости» на этом съезде. Сведения об этой внутренней борьбе, сообщённые по свежим следам одним из участников с. д. фракции II-го съезда профсоюзов приведены были в органе одесской организации с. д. меньшевиков «Южный Рабочий» 12(407) от 16(3) февраля 1919 г[ода][24]. Считаясь с тем, что боевым вопросом съезда является вопрос об огосударствлении профсоюзов или их независимости от государственной власти, делегаты-социал-демократы второго съезда, по примеру I-го съезда, образовали группу независимости проф[ессионального] движения. Всего в группе независимости было около 70 членов, из которых большинство — социал-демократы. Вопрос об отношении к этой группе вызвал в с. д. фракции сильные разногласия. Меньшинство членов фракции считало недопустимым образование на профсоюзном съезде партийных фракций и требовало, чтобы социал-демократы, входя в группу независимости, не имели своей собственной фракции. Но большинство делегатов с. д. присоединилось к предложению Центрального Комитета РСДРП (меньшевиков) об образовании внутри группы независимых особой с. д. фракции, одновременно входящей, как составная часть, в группу независимых. Выступления с. д. фракции и группы независимых должны быть общие, но в случае разногласий между ними по принципиально важным вопросам, с. д. фракция сохраняет за собой право выступать отдельно.

По основному вопросу о задачах проф[ессионального] движения во фракции с. д. были прочитаны два доклада — Ф.А. Череваниным и М.Г. Гриневичем[25]. Оба докладчика настаивали на сохранении профсоюзами характера самоуправляющихся и независимых от государственной власти организаций для защиты классовых интересов пролетариата. Оба считали пагубной политику власти, превращающей союзы в подсобные государственные органы управления производством. Но в то время, как Гриневич считал неизбежным восстановление в России частно-капиталистических отношений, Череванин, в согласии с резолюциями последнего совещания с. д. партии, высказался за экономическую политику, сочетающую элементы // (с. 62) национализации, государственного регулирования и частно-хозяйственной инициативы. Отсюда докладчики различно отнеслись к участию профсоюзов через своих представителей в государственных советских органах, регулирующих промышленность. Гриневич отнёсся к этому участию отрицательно; Череванин признавал необходимым такое участие, но с тем, чтобы союзы не принимали на себя руководства регулирующими органами и полной ответственности за их деятельность, ибо это противоречило бы их функциям защиты интересов рабочих. Доклад Череванина был принят (во фракции с. д.) большинством 22 голосов против 9-ти, согласных с докладом Гриневича.

Надо иметь в виду, что в этом меньшинстве были социал-демократы-профессионалисты, тогда как в большинстве было больше меньшевиков, лишь с самого недавнего времени и слабо связанных с профессиональным движением. Как бы там ни было, работа группы единства и независимости проф[ессионального] движения на II-м съезде протекала под руководством левого, «мартовского» большинства РСДРП, что наложило определенный отпечаток на выступления, как от имени группы «независимых», так и от с. д. фракции съезда.

*

Бой по вопросу о независимости профсоюзов от органов диктатуры был дан на II-м съезде на конкретном вопросе «о взаимоотношениях Комиссариата Труда и профсоюзов» по докладу В. Шмидта. Предложенная докладчиком резолюция коммунистической фракции[26], исходя из того положения, что профсоюзы «превращаются всё более и более в хозяйственно-производственные объединения пролетариата», предлагает признать, что все принципиальные решения съезда профсоюзов «должны быть Комиссариатом Труда приняты при выработке законодательных предположений» и что необходима согласованная совместная работа профсоюзов и Комиссариата Труда в центре и на местах. Для устранения же наблюдавшегося в то время вредного многообразия в решении вопросов условий и регулирования труда отдельными ведомствами, резолюция предлагает ВЦСПС и Совнаркому[27] «предоставить Народному Комиссариату Труда преимущественное право регулировать условия труда, заработную плату, организацию труда, порядок найма и увольнения, охрану труда и социальное обеспечение трудящихся». Резолюция группы независимости, наоборот, предлагает съезду «решительно отвергнуть все стремления и попытки [...] вполне или отчасти слить профсоюзы с комиссариатами труда или подчинить им союзы, превратив их в подсобные или совещательные органы при комиссариатах труда». Резолюция предлагала также «признать совершенно недопустимым заместительство профсоюзов органами комиссариата труда, особенно в вопросах установления условий труда, — попытках, нашедших себе яркое выражение в декрете 2-го июля (1918) о замене коллективных договоров декретами комиссариата труда». Резолюция // (с. 63) признаёт далее «недопустимым вмешательство органов комиссариата, труда во внутренние организационные дела союзов». Признавая необходимым участие представителей профсоюзов во всех органах и учреждениях комиссариата труда, ставящих себе задачу законодательной охраны труда, резолюция в заключение предлагает съезду «признать невозможным и нецелесообразным ни передачу комиссариата труда в руки профсоюзов, ни завоевание его профсоюзами». Прошла, разумеется, тем же подавляющим большинством голосов резолюция коммунистической фракции.

Но не вопросы охраны труда, а вопросы организации производства выдвигались теперь, в пору огульной национализации промышленности, как центральная задача профдвижения. Если в начале 1918 г[ода], во время I-го съезда профсоюзов, к разрешению этой новой задачи большевики подошли, как мы видели, ещё с известной нерешительностью[28], то после огульной национализации всей промышленности, произведённой в декретном порядке (декрет от 28 июня 1918 г[ода]), большевистские руководители профдвижения интересовались уже не тем, в какой последовательности надо постепенно осуществлять национализацию, а как наладить организацию производства на уже национализированных предприятиях. Если в пору I-го съезда центр тяжести лежал в организации контроля и регулирования капиталистического хозяйства, то теперь он автоматически, стихийно переносился в область организации руководства национализированной промышленностью и налаживания производственного процесса.

Смутным представлениям I-го съезда о руководящей роли профсоюзов в организации производственного процесса на национализированных предприятиях действительность противопоставила практику бюрократической организации производства «главками» и «центрами», объединёнными в Высшем Совете Народного Хозяйства. Но в докладе Рудзутака об участии союзов в организации производства по инерции — или из демагогических соображений, чтобы успокоить тревогу профсоюзных деятелей и рабочих организаций, — продолжалось словесное возвеличение руководящей роли профсоюзов в деле организации промышленности на социалистической основе. В резолюции коммунистической фракции, предложенной II-му съезду профсоюзов Рудзутаком[29], прокламируется, что «союзы должны по установленной программе производства, основанной на общегосударственном плане[...] строить новое социалистическое хозяйство». С этой целью «коллегии руководящих отделов и центров должны составляться преимущественно из представителей профсоюзов, по соглашению между соответствующим всероссийским объединением или ВЦСПС и Президиумом Высшего Совета Народного Хозяйства». Необходимо «пропитать все органы регулирования и управления (производством) пролетарским элементом посредством включения в их состав ответственных работников, выдвигаемых центральными и местными профессиональными объединениями». Наряду с «орабочением» хозяйственного аппарата, резолюция подчёркивает обязательность для хозорганов решений центральных проф[ессиональных] объединений по вопросам тарифным (зарплата), // (с. 64) инспекции труда, внутреннего распорядка на фабриках, норм выработки и трудовой дисциплины. Являясь, по выражению резолюции, «организаторами производства», профсоюзы должны в то же время «обеспечить возможность сохранения от физического истощения и вырождения пролетариата [...] и предохранить основное ядро его от распыления и рассасывания другими классами», в частности, «при недостатке сырья и материалов путём сокращения рабочего дня или рабочей недели, с сохранением на фабрике возможно большего количества рабочих».

Этой идиллической картине руководящей роли профсоюзов в социалистическом строительстве, как «организаторов производства», представитель группы «независимости» меньшевик И. Рубин противопоставил далеко не идиллическую картину действительной роли профсоюзов в области управления производством[30]. Подчеркнув, что в пору катастрофического упадка народного хо-зяйства[31] профсоюзы кровно заинтересованы в правильной организации промышленности, Рубин заявил, что отсюда не следует, что союзы «могут сами на себя взять организацию промышленности». Резолюция I-го съезда о руководящей и решающей роли профсоюзов в организации производства осталась на бумаге, а на деле возникли разные «главки» и «центры», сразу превратившиеся в бюрократические учреждения, которые «скорее худо, чем хорошо» организуют всю промышленность. В противовес организационной схеме управления производством, намеченной в докладе и в резолюции Рудзутака, внесённая Рубиным резолюция от группы независимости[32] настаивает на том, что органы управления производством должны быть построены на началах представительства в них: 1) пролетариата в целом, 2) рабочих данной отрасли производства, 3) широких масс потребителей, преимущественно крестьянства, 4) технического персонала и 5) частного капитала, где таковой продолжает участвовать в производстве. Профессиональные союзы, делегируя своих представителей в органы управления производством, «не должны брать на себя всю ответственность за управление производством, а потому не могут требовать для своих представителей большинства голосов в этих органах». Громадное большинство съезда и в данном вопросе голосовало за резолюцию коммунистов.

Резкое столкновение противоположных точек зрения произошло на съезде и по вопросу о нормировании заработной платы. Докладчик по этому вопросу, В. Шмидт (большевик), исходил из того, что раз вся промышленность России национализирована и раз в нормировании заработной платы и в борьбе за повышение производительности труда участвуют сами профсоюзы, то, тем самым, отпадают все возражения, будто такая система является, в сущности, режимом эксплуатации[33] труда и возвратом к старым формам оплаты труда, к потогонной системе и т[ому] п[одобное]. Основным принципом регулирования зарплаты должна быть, по мнению докладчика, «ответственность рабочих и служащих за производительность, для чего в основу тарифов необходимо положить сдельную систему заработной платы». Для борьбы с наблюдавшейся пестротой тарифных // (с. 65) положений докладчик настаивал на необходимости проведения тарифов во всероссийском масштабе, чтобы они охватывали всех рабочих и служащих данного производства, включая высший технический, административный и коммерческий персонал, с тем, чтобы местные отделы профсоюзов не имели впредь права на утверждение собственных тарифов. С этой целью предложенная докладчиком резолюция устанавливает «тарифную сетку» из 4-х групп и 12-ти категорий для каждого из трёх разрядов (высший персонал, средний, рабочие), причём отношение высшей ставки к низшей[34], в пределах каждой из данных 4-х групп от 1-ой категории к 12-ой, должно быть 1:1,75[35].

Возражая докладчику, представитель группы независимости Рубин подчеркнул перемену курса коммунистов в вопросе нормирования зарплаты. Раньше они ставили вопрос так, что профсоюзы должны заниматься организацией производства, а условия труда и тариф зарплаты должна проводить государственная власть. Теперь они предлагают переменить роли. Но и сейчас функции профсоюзов и хозорганов должным образом не разграничены, и коллективные договоры союзам приходится заключать с советами народного хозяйства, в которых сидят, — по схеме «в преобладающем числе», — их же представители; иными словами союзы должны «заключать договоры сами с собой». Далее, Рубин указал на то, что основой тарифа должен быть минимум зарплаты, но что установленный ныне минимум фактически не даёт рабочим возможность поддерживать свою работоспособность: «это голодный минимум»[36]. Поставленный властью вопрос о натурализации заработной платы не спасёт положения: «Утопия думать об этом в настоящий момент, когда фактически та доля продуктов, которую мы получаем от государственной власти, не составляет десятой доли того, что каждый потребляет. Утопия думать, что государственная власть сможет обеспечить рабочему классу его заработок в натуральном виде»[37]. В резолюции, внесённой Рубиным от группы независимости[38], подчёркивается, что при отсутствии предпосылок для социализма огульная национализация оставила рабочих на прежнем положении продавцов рабочей силы, — «различие заключается лишь в том, что в теперешних условиях рабочим организациям приходится заключать тарифные договоры, чаще всего, не с частными предпринимателями, а с государством, как предпринимателем». Увеличение производительности труда в условиях полуголодного существования «должно достигаться не путём введения утончённых систем эксплоатации рабочей силы, а коренным изменением экономической политики и возрождением промышленности». Признавая правильным законодательное установление минимума заработной платы, резолюция группы независимости настаивает на том, что «регулирование всех прочих норм заработной платы и труда должно производиться не путём декретов, а коллективными договорами». За резолюцию группы независимых было подано всего 18 голосов. При голосовании резолюции, предложенной Шмидтом, была отклонена и поправка фракции «с. д. интернационалистов» (группа Лозовского) о недопустимости сдельных // (с. 66) работ и индивидуальных премий, как основы политики заработной платы. После этого группа независимых сочла необходимым огласить на съезде особое заявление, подробно мотивирующее недопустимость введения — в обстановке хозяйственной разрухи, недостатка сырья и топлива, изношенности машин и т[ому] п[одобное] — тэйлоровской системы «научной эксплоатации труда», порождающей нездоровую конкуренцию[39] и антагонизм среди рабочих.

Продовольственный вопрос[40] занимал большое место в дебатах на II-м съезде профсоюзов. Это и неудивительно, ибо он занимал исключительное место и в деятельности профсоюзов на местах. Мы видели, как даже коммунист Циперович на I-ом съезде профсоюзов мотивировал необходимость известной постепенности в деле огосударствления промышленности тем соображением, что, национализируя, т[о] е[сть] беря в свои руки данную промышленность, власть оказывается вынужденной взять на себя снабжение рабочих всем необходимым — продовольствием, жилищами, одеждой и т[ак] д[алее]. Огульная национализация промышленности в условиях хозяйственной разрухи означала, что весь рабочий класс переходит на иждивение государства. Между тем огульная национализация ещё больше усугубила товарный и продовольственный голод, вызванный сначала мировой, а потом гражданской войной, распадом России, хозяйственной разрухой и, особенно, политикой «комбедов» (комитетов бедноты), восстановившей деревню против города, приведшей к сокращению запашек и к хлебной забастовке крестьянства. Власть оказалась неспособной извлекать хлеб из деревни иначе, как мерами принуждения. Гражданская война принимала характер «священной войны» за хлеб. В эту войну коммунистическая диктатура втянула и профсоюзы, которых в ту же сторону толкал впрочем и стихийный напор люто голодавших рабочих масс.

«Военно-продовольственное Бюро» при ВЦСПС возникло ещё в июне 1918 г[ода], но задачи его стали более или менее ясны лишь после издания декрета от 6-го августа 1918 г[ода], который предоставил всем организациям выделять отряды на заготовку хлеба (продотряды). В первый момент профсоюзы были прямо захлёстнуты стихийной волной. Голодающие районы самочинно посылали своих представителей за хлебом в хлебные районы. Скоро выяснилось, что эти стихийные, неорганизованные и несогласованные экспедиции в деревню за хлебом приводят к неудачам. Профсоюзы стали лишь постепенно овладевать этим стихийным движением, направляя его по директивам компартии в русло общей аграрной и продовольственной политики советской власти. Профсоюзы были приобщены к политической и организационной подготовке хлебной кампании. Эта подготовка заключалась во внесении раскола в деревню путем организации «комбедов». Опираясь на комбеды, посылаемые профсоюзами «продотряды» могли уже успешно выколачивать хлеб у «кулаков» (крупных крестьян) и у середняков.

Докладчик по продовольственному вопросу на II-м съезде профсоюзов коммунист Анцелович констатировал[41], что «тот хлеб, который имеется на ссыпных пунктах и в элеваторах, собран продовольственными отрядами, собран профсоюзами». // (с. 67) По данным докладчика, Петроградский совет профсоюзов послал более, чем 189 продотрядов с 7.200 участников, которые собрали несколько миллионов пудов зерна. Московский совет профсоюзов совместно с ВЦСПС тоже послал больше 7.000 «продотрядников», которые «насыпали в элеваторы колоссальное число миллионов пудов зерна». Одновременно профсоюзы помогали органам власти вести суровую борьбу с нелегальной торговлей хлебом, которая (торговля) велась по мелочам в форме «мешечничества». «Заградительные отряды» и «продовольственные отряды» преследовали одну и ту же цель — извлечение хлеба из деревни. Высказываясь за сотрудничество с рабочей кооперацией в продовольственном деле, докладчик подчёркивал, однако, необходимость организации «единой распределяющей и снабжающей системы, руководство которой оставалось бы в руках государственных органов снабжения и распределения» (Наркомпрода — Народного Комиссариата Продовольствия). «Нашей задачей — закончил свой доклад Анцелович, — является создание потребительской коммуны». В предложенной докладчиком резолюции[42] выражается одобрение «общей принципиальной линии рабоче-крестьянского правительства в вопросах продовольствия и снабжения» и развёртывается детальная схема продовольственной работы профсоюзов. Центральным органом по мобилизации и распределению пролетарских сил в деле продовольствия съезд признаёт Военно-продовольственное Бюро при ВЦСПС. Это бюро мобилизует рабочие силы, выделяя их из профсоюзов и фабзавкомов, выделяет рабочих в состав коллегий продовольственных органов власти, посылает рабочие продовольственные отряды «для организационной работы в деревне», организует продовольственные экспедиции, организует рабочую инспекцию. Снабжение пролетариата продуктами, назначенными для него государственными планами распределения, должно быть обеспечено таким же выделением особого продуктового фонда, какое имеет место для армии. Эта резолюция чрезвычайно характерна для эпохи потребительского социализма, которую переживала тогда страна.

От имени группы независимости П.Н. Колокольников подверг жестокой критике продовольственную политику власти[43]. Он решительно высказался за то, чтобы ведение продовольственной кампании было поручено рабочей кооперации и чтобы профсоюзы ограничились в данной области идейной, моральной и организационной поддержкой аппарата рабочей кооперации. Необходимо действительное сотрудничество двух форм рабочего движения, а не подавление одной другой, как то имело место, напр[имер], в Петрограде, где профсоюзы не только брали на себя функции продовольственного органа, кооперации, но и вмешивались в её внутреннюю организацию. В оглашенной П. Колокольниковым резолюции группы независимости особенно подчёркнуто, что продовольственная политика власти, при отсутствии надлежащего товарообмена между городом и деревней, только увеличила враждебное отношение крестьянства к городу, усилила продовольственную блокаду города деревней и стимулировала спекуляцию и паразитические формы частной торговли («мешечничество»). Необходимыми условиями для // (с. 68) преодоления острого продовольственного кризиса являются по резолюции меньшевиков, «прекращение насильственных действий против деревни, воздержания[44] от внесения в среду крестьянства междоусобной войны, усиление товарообмена между городом и деревней и посильное восстановление жел[езно]дор[ожного] транспорта». Наряду с имеющим уже место допущением частного торгового капитала в деле заготовок и снабжения должен быть предоставлен широкий простор инициативе и деятельности кооперативов, как рабочих, так и общегражданских.

Тезисы доклада Томского по организационному вопросу[45] развивают и детализируют схему профсоюзного строительства, намеченную ещё на I-м съезде. В частности, тезисы (§ 16) подчёркивают, что профсоюзы, «принимая на себя ответственность за правильность функционирования предприятия и учреждения, за трудовую дисциплину среди работающих и за соблюдение проводимых союзом положений о нормировании зарплаты и норм производительности, должны стремиться к введению обязательного членства путём постановления общих собраний рабочих во всех объединяемых ими предприятиях и учреждениях». Роль местных советов, по тезисам Томского, значительно ослабляется. Местные отделы всероссийских объединений изымаются из ведения местных Советов профсоюзов, на которые возлагается лишь контроль над правильностью строения союзов, над выполнением ими директив руководящих центров и т[ому] п[одобное]. Дальнейшее существование областных союзных объединений и областных Советов профсоюзов признано ненужным, зато роль ВЦСПС, как руководящего центра, подчёркнута с особой силой.

Принципиальное значение имеет п[ункт] 14 тезисов Томского: «Объединяя рабочих и служащих в союзы, независимо от их политических и религиозных убеждений, российское профессиональное движение в целом, стоя на почве международной классовой борьбы, решительно осуждая идею нейтрализма, считает необходимым условием вхождения отдельных союзов во всероссийское и местное объединение — признание революционной классовой борьбы за осуществление социализма путём диктатуры пролетариата». В резолюции «группы единства и независимости профдвижения», оглашённой на съезде Гриневичем, именно этот пункт признан особенно опасным и несовместимым с традициями русского профдвижения, никогда не стоявшего на позиции политической нейтральности, но неизменно отклонявшего попытки поставить профсоюзы под знамя и на службу одной из действующих в пролетариате социалистических партий. Резолюция группы независимости[46] решительно отклоняет тезисы Томского, так как «они устанавливают прпнцип объединения профсоюзов по признаку признания ими классовой борьбы путём диктатуры пролетариата, что в атмосфере переживаемого политического момента придаёт ему специфический характер объединения союзов, признающих платформу коммунистической партии, и противоречит устанавливаемому тем же пунктом (тезисов Томского) принципу объединения рабочих независимо от их политических убеждений». Другими мотивами решительного отклонения тезисов Томского указано уничтожение стачечных фондов, что // (с. 69) лишает профсоюзы их боевого характера, и проведение сверху до низу бюрократического централизма, не имеющего ничего общего с демократическим централизмом. И в этом вопросе сторонники единства и независимости профдвижения, руководимые меньшевиками, потерпели поражение.

Полная победа большевиков на II-м всероссийском съезде профсоюзов решительно по всем вопросам была закреплена выборами центра — Президиума ВЦСПС — по списку, выработанному и предложенному одной коммунистической фракцией. В Президиум были избраны коммунисты (Томский, Шмидт, Глебов, Озол, Коссиор, Рудзутак, Лутовинов) и 1 «интернационалист» Лозовский[47]. Ни один из профессионалистов-меньшевиков, зачинателей и давних руководителей русского профдвижения в новый центр избран не был: в этом отличие II-го съезда от I-го.

*

Работы II-го съезда довольно точно отразили состояние советского профдвижения в разгар гражданской войны и интервенции, на другой день после огульной национализации промышленности, во время острой хозяйственной разрухи и ужасающего голода. К тому времени сложилась уже та хозяйственная политика насильственного и немедленного насаждения социализма, которая, после её крушения и вынужденного отступления на позиции Нэпа, была охарактеризована Лениным, как система «военного коммунизма». Этот период военного коммунизма продолжался до весны 1921 года.

После II-го съезда оппозиция большевистской политике подчинения профсоюзов компартии и превращения их в подсобные органы диктатуры и хозяйственных организаций не прекратилась, но мерами террора была постепенно сведена к крайне скромным размерам. Профсоюзы, охватывая широчайшие массы, на деле от них отрывались. Наряду с изменением функций профсоюзов совершалась и организационная перестройка их по типу комиссариатов.

Перерождение и вырождение профсоюзов в 1919-1920 гг. составляло лишь часть общего процесса распада в обстановке гражданской войны. Оно привело под конец к острому кризису проф[ессионального] движения, который был однако лишь выражением и частным проявлением общего хозяйственного и политического кризиса. В бурной «дискуссии о профсоюзах», вспыхнувшей в конце 1920 г[ода], не столько в среде профсоюзных деятелей, сколько в рядах коммунистической партии, этот общий кризис большевистской диктатуры, зашедшей в тупик «военного коммунизма», проявился в односторонней и неполной форме спора о «сращивании» профсоюзов с государством. На деле, в связи с окончанием гражданской войны в порядке дня истории был поставлен вопрос о невозможности продолжать политику «военного коммунизма», приведшую к полному параличу промышленности, к обезлюдению городов[48] и к хлебной забастовке крестьянства. Как известно, только под влиянием восстания матросов в Кронштадте, // (с. 70) крестьянских мятежей по всей стране и рабочих волнений в Петербурге, Ленин сделал в последнюю минуту крутой поворот, объявив в марте 1921 года «Нэп» — новую экономическую политику, — во многом заимствованную из критических замечаний и практических предложений меньшевиков, формулированных, в частности, в их речах, докладах и резолюциях на съездах и конференциях профессиональных союзов. С переходом к Нэпу, представлявшему собою сочетание «государственного капитализма» в городе с частным крестьянским хозяйством в деревне, началось восстановление земледелия и промышленности, а вместо с ним в новой обстановке но новому встали вопросы профессионального движения.

Результатом распространившегося повсеместно обязательного членства и взимания членских взносов через фабричную контору был необычайно быстрый рост числа членов профсоюзов, находившийся в кричащем контрасте с развалом и замиранием промышленности после октябрьского переворота. При обязательном членстве действительная связь членов со своим союзом была лишь крайне слабой, чаще всего она была фиктивной. Один из видных участников профдвижения того времени отметил, что рабочие подолгу, часто целыми месяцами не видели органов союза, не сталкивались с его деятельностью, не участвовали в собраниях, тем более, что делегатские собрания, связывавшие массу членов с правлениями союзов, всё чаще заменялись конференциями фабрично-заводских комитетов[49]. Статистические данные о состоянии московских союзов на 1 октября 1918 г[ода], собранные статистическим отделом Народного Комиссариата Труда[50], констатировали непрекращающийся рост союзов в течение 1918 г[ода]. Всего было в Москве на 1 октября 1918 г[ода] 62 союза с общим числом членов в 483.000 чел[овек], кроме того не поступило сведений от 13 союзов с приблизительным числом членов в 67.000. Итого в одной Москве в обстановке полного паралича промышленности около 550.000 членов. Число членов в 15 союзах, о которых имелись сведения, составляло на 1 октября 1917 г[ода] 34.456 чел[овек] и на 1 октября 1918 г[ода] 81.200 — увеличение на 46.744 чел. или на 135%. Было бы ошибочным видеть в этих цифрах отражение действительного положения дел в союзах. Число активных членов было неизмеримо ниже числа фиктивных членов, записавшихся в союз или приписанных к союзу в порядке обязательного членства. В конце 1918 г[ода] организационно-статистическим отделом Московского Совета Проф[ессиональных] Союзов было произведено, под руководством Л. Сабсовича, обследование числа платящих членов в московском союзе металлистов, который насчитывал около 40.000 членов. Произведённая работа показала, что «союз металлистов, как почти все остальные союзы, ошибался в определении количества имевшихся в нём членов»[51].

// (с. 71) Действительно в июне 1917 г[ода] число платящих членов достигало 46.606 чел[овек], но в марте 1918 оно упало до 21.875, в октябре 1918 до 20.839. Обследование вскрыло также огромную текучесть членов в московском союзе металлистов: всего за 20 месяцев, с марта 1917 г[ода] по октябрь 1918 г[ода] через союз прошли 108.974 рабочих, но, как мы видели, в октябре 1918 г[ода] из них осталось только 20.839 платящих членов, остальные 88.135 ушли из союза[52]. То же несоответствие номинального числа членов числу действительно платящих наблюдалось и в других союзах. Московский союз рабочих иглы показывал увеличение числа своих членов за время с начала по конец 1918 г[ода] с 20.000 до 28.000 чел., однако число платящих членов уже в начале 1918 г[ода] не превышало 9.000, а к концу года оно упало до 3.000. То же явление в московском союзе текстильщиков. Номинально на 1 октября 1918 в московском союзе текстильщиков числилось 60.000 членов, но по данным «Эконом[ической] Жизни» от 16 мая 1919 г[ода] в 138 предприятиях Москвы, охватывавших до 85% всех московских текстильщиков, числилось всех рабочих и служащих на 1 февраля 1919 г[ода] 34.190 чел[овек], из коих взносы уплатили 25.028 (73,2%). а на 1 апреля число рабочих и служащих составляло 27.937 чел[овек], из коих взносы уплатили 3.185 или 11,4%. При этом надо учесть, что не только союзы, но и фабрики имели «мёртвые души». «Фабрика давно уже не работает за отсутствием сырья или топлива — свидетельствует И. Рубин в указанной выше статье, — большинство рабочих давно уже разъехалось по деревням или совершает рейсы между городом и деревней, с мешками за спиною («мешечники»). Но они по прежнему приписаны к своей фабрике, а тем самым и к профессиональному союзу. Рабочие продолжают получать 2/3 или 1/2 своего жалования, и из фабричной конторы аккуратно пересылаются в кассы профсоюза взносы за счёт «мёртвых душ». Из 27.937 текстильщиков на текстильных фабриках Москвы на 1 апреля 1919 г[ода] действительно работало только 6.980 или 25%, на 1 мая 1919 г[ода] число номинальных рабочих в тех же предприятиях упало до 21.014, из которых работало только 4.516 или 21,5%. Ещё больше было число неработающих текстильщиков вне Москвы: по данным [на] 1          апреля 1919 г[ода] из 66 хлопчато-бумажных фабрик не работало 30: бездействовало 62% прядильных веретен, 53% ткацких станков и 82% ситцепечатных машин, а число рабочих, не занятых из-за остановки фабрик составляло 85.969[53].

Но не только остановка фабрик, но и голод выталкивали рабочих из города в деревню. Обследования рабочих бюджетов показали ужасающее ухудшение материального положения рабочих после октябрьского переворота и особенно после начала «социалистических» экспериментов. Довоенный расходный бюджет русского рабочего (данные о Петербурге за 1908 г[од]) распределялся следующим образом (в % % к общей сумме расхода): пища (у семейных) 48,7%, хозяйственные расходы 20,7%, одежда 12,1%, гигиена 3,3%, культурно-просветительные расходы 4,7%, посылка на родину 2,2%, прочие расходы 8,3%; у холостых соответственные // (с. 72) данные: 37,3 - 14,7 - 13,8 - 3,5 - 6,4 - 10,9 - 13,4. Т[аким] обр[азом] расходы на пропитание поглощали почти 1/2 бюджета у семейных и 1/3 у холостых рабочих. В мае 1918 г[ода] по данным о Петрограде пища (у семейных и одиноких без различия) поглощала уже 71,3%, хозяйственные расходы 3,8%, одежда 6,6%, гигиена 3,4%, культурно-просветительные расходы 3,1%, посылка на родину (?) и прочие 11,8%. По данным о Москве (ноябрь 1918 г[ода]) пища у семейных поглощала 72,5%, хозяйственные расходы 6,7%, одежда 8,3%, гигиена 3,2%, культурно-просветит[ельные] расходы 1,9%, посылка на родину 0,6%, прочие расходы 6,8% (для холостых соответственные данные: 75,7 - 3,8 - 7,8 - 3,0 - 2,2 - 5,3). Расходный бюджет рабочего явно регрессировал. Составляя в довоенное время около 1/2 общего расхода у семейных, расходы на пищу увеличились в 1918 году до ¾ бюджета[54]. Не менее резкие изменения претерпел и приходный бюджет русских рабочих после октябрьского переворота. По данным, опубликованным в том же номере «Статистики Труда», приходный бюджет московского рабочего (в рублях уже обесцененных) составлял для одиночки: зарплата 462,2 руб., другие расходы 162,1 руб., всего 624,3 руб.; для семейного: зарплата 706,7 руб. (в том числе заработок старшего в семье 480,3 руб.) и другие доходы и поступления 371,0 руб., итого 1077,7 рублей. В то же время расход на одну только пищу, по тем же данным, составлял 460,1, у одинокого и 806,1 руб. у семейного. Заработок семейного рабочего не покрывал и половины его общего месячного расхода, равного 1112,9 руб., не покрывал и 70% одного расхода на пищу. У холостого рабочего за вычетом расхода на пищу оставалось 462,2 - 460,1 = 2 руб. 10 коп. на целый месяц. Для покрытия дефицита (почти 1/3 своего бюджета) рабочие вынуждены были прибегать к другим источникам доходов («мешечничество», производство зажигалок, кража материалов на заводе и т[ому] п[одобное]).

Зарплата постепенно становилась фикцией, покрытие бюджетного дефицита «сторонними доходами» —общим правилом. «Нас не интересует здесь денежная сторона вопроса о питании, — писал в № 4-5 «Нового Пути» за 1919 г[од] С. Струмилин, под руководством которого производились бюджетные работы в Петрограде, — достаточно лишь констатировать, что дефицит был и покрывался он не столько сбережениями, займами, продажей имущества и подобными статьями «дохода», но иной раз и прямо обращением к частной и общественной благотворительности». Систематические поездки отдельных рабочих в хлебородные местности сделались самым обычным явлением. На некоторых московских заводах устанавливались очереди для таких поездок, и отлучки эти, достигавшие 10-14 дней сряду[55], представляли обычное явление. Статистика Наркомтруда[56] нашла, что из числа рабочих дней в месяц на 1 рабочего приходилось 8,4 дня потерянных в прогуле[57].

Такова была реальная действительность. Колоссальный численный // (с. 73) рост профсоюзов, подпавших под руководство коммунистической партии и превратившихся в подсобные органы диктатуры, базировался на нездоровой основе: на параличе промышленности и на деклассировании пролетариата, частью разбегающегося по деревням, частью обращавшегося к другим источникам дохода, в том числе и к мелкой спекуляции и торговле, ничего общего не имеющим с вознаграждением за производительный труд на фабрике или заводе.