Фрагмент главы 6 "Книги для учителя. История политических репрессий и сопротивления несвободе в СССР"

[…] Троцкисты не выполняли лагерного распорядка, игнорировали все проводимые в лагере кампании и мероприятия. В одном из служебных документов от 17 июня 1937 г. отмечалось: "...режим лагеря им чужд и ненавистен. Все категорически отказались от дактилоскопирования, мотивируя, что это должны делать только уголовные преступники, считая себя важными политическими преступниками. На работу они всегда выходят с опозданием и к работе относятся пассивно. На поверку в лагере [...] не выходят. За нарушения лагерной дисциплины на них налагались дисциплинарные взыскания, которые, однако, для них оказались мало влиятельными"[1]. Один из бывших следователей вспоминал: "… В 1936 г. содержащиеся в Магадане и на периферии осужденные к разным срокам изоляции троцкисты, зиновьевцы и бухаринцы (так их именовали) как по дирижерской палочке организовали в местах их содержания волынки, открытые антисоветские выступления, составляли и распространяли самые погромные (по тем временам) листовки-прокламации, требуя присылки из Москвы прокурора и предоставления им свободы передвижения, изменения рациона питания и т.д. и т.п. [...]. А когда по указанию НКВД СССР оперативные работники начали изъятие из массы троцкистов зачинщиков, инициаторов, руководителей выступлений, они ответили устройством в бараках баррикад и объявлением массовых голодовок"[2]. /198/

Наиболее масштабным и заметным было выступление троцкистов в Заполярье, в Ухто-Печорском лагере. Среди заключенных было немало таких, которые подвергались репрессиям за "контрреволюционную троцкистскую деятельность" еще с середины 1920-х гг., поэтому они хорошо знали "вчерашний день" советского лагеря. То, с чем им пришлось столкнуться на Воркуте, не шло ни в какое сравнение с пережитым ранее. "Террор прошлых лет, – констатировали осужденные на 5 лет троцкисты, – несмотря на его чудовищность, меркнет перед нынешним свирепым курсом на физическое истребление в самом прямом и буквальном смысле этого слова"[3]. Тогда еще ни они, ни кто другой не предполагали, что через несколько лет и этот "свирепый курс" померкнет перед очередной кровавой вакханалией. Не желая мириться с засильем уголовников, грубостью охраны, голодом и антисанитарией, троцкисты решили прибегнуть к испытанному многими поколениями политических заключенных средству – массовой голодовке. Перед началом этой акции они обратились с коллективным заявлением к руководству НКВД и начальнику лагеря. Троцкисты доводили до сведения тюремщиков, сколь трудно их положение в лагере, и выдвигали ряд требований, направленных на улучшение условий их содержания путем перевода с уголовного режима на "политический". Данное заявление имело характерные приметы времени: его податели не видели связи между лагерным режимом и общегосударственным; виновников своих физических и моральных страданий они искали не в высших эшелонах власти, а в лагерном руководстве. Требования троцкистов сводились к следующему: "политпаек" вне зависимости от характера работ, работа по специальности или по выбору, условия труда по КЗОТу, нормальные жилищно-бытовые условия, снабжение обмундированием, беспрепятственное получение центральных периодических изданий, совместное проживание семейных, обеспечение медицинской помощью. Никакие вопросы политического характера в этом заявлении не поднимались. Под обращением подписались 73 человека. Положение заключенных, готовых отстаивать свои требования путем голодовки, было чрезвычайно сложным, ведь многим из них уже пришлось услышать из уст тюремщиков: "Государство в вашей жизни не заинтересовано". На что рассчитывали "политкоммунисты", объявляя голодовку? Надеялись, что их коллективная воля победит волю репрессивной машины? "Безумству храбрых поем мы песню". Акция протеста началась 18 октября 1936 г. В голодовку вступали группами, последовательно, согласно составленному графику. К концу октября число голодающих составило 231 человек, среди них были и женщины, и старики, и больные. Голодовка, в ходе которой, несмотря на искусственное кормление, умерли двое заключенных, а вес многих снизился до 40 кг, продолжалась до 13 февраля 1937 г. Человек, знающий историю, легко поймет, что в это время выиграть голодовку было уже невозможно, но троцкисты, если судить по внешним признакам, ее выиграли. Высшее руководство НКВД согласилось принять требования заключенных. Однако очень скоро участники сопротивления поняли, что их просто обманули, так как ни одно из требований голодающих не было выполнено. Последовали новые коллективные заявления с /199/ аналогичными претензиями. Однако реакция на них была уже принципиально иной. Всякий организованный протест стал рассматриваться как контрреволюционная деятельность со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вдохновителей и организаторов сопротивления ждало обвинение в контрреволюционной агитации. В условиях массового доносительства, когда доносчиками становились не только из страха, но и по политическим соображениям, выявить лидеров противостояния не составляло никакого труда. Впрочем, часто участники сопротивления и сами не скрывали своих имен.

Организаторов массовой голодовки в Ухтпечлаге арестовали в сентябре 1937 г. Всем было предъявлено обвинение в контрреволюционной агитации среди заключенных. Никто виновным себя не признал, некоторые от дачи показаний отказались. 25 декабря 1937 г. "тройка" Управления НКВД по Архангельской области приговорила активистов голодовки к расстрелу. Это были Шапиро М.Л., Геворкьян С.А., Донадзе В.А., Краскин И.С., Горлов Н.П., Куреневский Д.С., Яковин Г.Я., Хотинский Г.Н., Вульфович Г.М. В числе нескольких тысяч других политзаключенных их расстреляли в феврале – марте 1938 г.[4] В то время на Воркуте и Печоре зверствовал Е.И. Кашкетин (Скоморовский). Он прибыл из Москвы в Коми АССР в качестве руководителя оперативной группы, чтобы расправиться с троцкистами. В НКВД знали, что этот опытный сотрудник ГУЛАГа в 1936 г. был отстранен от службы в органах внутренних дел в связи с врачебным диагнозом "шизоидный психоневроз", но именно его руками решили очистить северные лагеря от всех участников сопротивления. По воспоминаниям современников, Кашкетин открыто заявлял: "Я выполнял волю ЦК ВКП(б), переданную мне лично через Ежова перед отъездом в лагеря для проведения данной операции"[5]. В 1938 г. в "операции", вошедшей в историю под названием "кашкетинские расстрелы", погибло более шести тысяч лагерников. Самого палача приговорили к смертной казни 8 марта 1940 г.

Поражение "политкоммунистов" в борьбе с лагерным режимом было неизбежно. Они не имели поддержки среди других групп заключенных, в которых видели не столько союзников, сколько противников (политических или, еще хуже, классовых). Внутреннее единение их было также непрочным и быстро распалось под натиском режима. Однако огонь сопротивления, превратившись в искры, не погас. На протяжении десятилетий в голодном ГУЛАГе продолжали вспыхивать голодовки – одиночные и групповые, "сухие" и обычные, в Особых лагерях и детских колониях, в тюрьмах и пересылках. Нередко голодовки объявлялись по совершенно ничтожным, с точки зрения стороннего наблюдателя, поводам. Например, Лев Разгон, голодавший в Ставропольской тюрьме "всухую", требовал всего лишь бумагу, чтобы иметь возможность обратиться с заявлением в суд и прокуратуру, но борьба шла не на жизнь, а на смерть[6]. Мария Спиридонова объявила голодовку, находясь в тюрьме г. Уфы, будучи уже тяжелобольной 52-летней женщиной. О причинах, толкнувших ее на этот крайний шаг, "эсеровская богородица" писала в своих показаниях следующее: "…все годы долголетних заключений я была неприкосновенна и мое личное достоинство в особо больных точках не задевалось никогда [...]. Старые /200/ большевики щадили меня [...] принимали меры, чтобы ни тени измывательства не было мне причинено. 1937 год принес именно в этом отношении полную перемену, и поэтому бывали дни, когда меня обыскивали по 10 раз в один день [...]. Чтобы избавиться от щупанья [...] я орала во все горло, вырывалась и сопротивлялась, а надзиратель зажимал мне потной рукой рот, другой рукой притискивал к надзирательнице, которая щупала меня и мои трусы. Чтобы избавиться от этого безобразия и ряда других, мне пришлось голодать [...]. От этой голодовки я чуть не умерла"[7].

Чаще всего к голодовкам прибегали в тех ситуациях, когда никакие иные формы протеста в силу сложившихся обстоятельств были невозможны. В феврале 1952 г. 500 человек, заключенные отдельного лагерного пункта (ОЛП) № 15 комбината "Воркутауголь", 12 дней держали голодовку, протестуя против "варварского, нечеловеческого отношения лагерной администрации". Вот что писали об этом событии заключенные в письме на имя Председателя Президиума Верховного Совета СССР К.Е. Ворошилова: "500 человек требовали вызова комиссии из МВД. На одиннадцатые сутки голодовки на ОЛП приехало все командование комбината "Воркутауголь". Полковник Фадеев[8] в этот момент в присутствии всех заявил о том, что произвол и издевательства над заключенными будут прекращены, а лица, виновные во всем этом, будут наказаны. Заключенными был задан ему вопрос: "Действительно ли это обещание, не сплошная ли это ложь?" На что полковник Фадеев ответил: "Я не мальчишка, а я полковник и коммунист, ручаюсь вам словом коммуниста. Не буду же я компрометировать звание советского офицера и коммуниста" [...]. Таким образом, доверясь честному слову офицера-коммуниста, заключенные ОЛП-15 решили снять голодовку. Причем полковник Фадеев уверял нас в том, что ни один из заключенных не будет наказан. Но, увы! Обещания так и остались обещаниями. Голодовка прекратилась, но положение на ОЛП-15 существенно не изменилось. И даже более того, администрация ОЛП-15 от открытых видов репрессий перешла к скрытым. А через два месяца 25 человек были отправлены в закрытую тюрьму, предварительно эти заключенные были избиты…"[9].

Участники голодовок подвергали себя смертельной опасности не только тем, что подрывали свое здоровье, восстановить которое в лагере было чрезвычайно трудно, но и тем, что их всегда могли обвинить в организации группового саботажа и приговорить по статье 58-14 (за контрреволюционный саботаж) к расстрелу. И все-таки, несмотря ни на что, голодовки были и остаются по сей день одной из самых распространенных форм протеста.

Сколько времени существует тюрьма, столько времени существуют и побеги. Стремление к свободе неистребимо в человеческой душе, и самые непокорные (или отчаянные, безрассудные, удачливые) решаются разорвать цепи заключения путем побега. В советское время эта форма протеста стала, в основном, привилегией уголовников, которые не /201/ останавливались перед убийством конвоя и легко находили приют на воле в своих воровских притонах. Так называемые политические преступники, а точнее, безвинные жертвы классовой борьбы, произвола и террора, редко решались на побег. Сбежать от конвоя было не слишком трудно, но скрыться в стране, где каждый житель с детства знал, что такое НКВД, и поколение за поколением воспитывались в духе ненависти к "врагам народа", было практически невозможно. Да и располагались лагеря в таких местах, что бежать было просто некуда. Павел Негретов, отбывавший срок на Воркуте с 1945 по 1955 г., вспоминал: "В мое время на 6-й шахте, опутанной уже колючкой, время от времени бежали из промышленной зоны, через которую проходила линия железной дороги. В здравом уме на такой побег никто не шел, потому что никого из них живым назад не приводили. В одних подштанниках лежали они потом по двое и по трое суток на вахте, чтобы все разводы хорошо на них насмотрелись: то же и с вами будет, если вздумаете бежать"[10].

Всегда ли можно считать побег из ГУЛАГа акцией протеста, формой сопротивления? Этот вопрос, на наш взгляд, достаточно спорный, и ответ на него вряд ли может быть однозначно положительным. 30 июня 1948 г. И. Сталину и Л. Берии доложили о побеге группы заключенных из Обского ИТЛ при Северном железнодорожном строительстве МВД СССР. Бежали 33 человека. 23 июня, обезоружив двух охранников, прихватив две винтовки с 40 патронами, заключенные скрылись в тундре. Пробираясь по левому берегу реки Обь, бежавшие заключенные совершили разбойное нападение на чумы местного оленеводческого колхоза, при этом они убили 9 мужчин, 9 женщин и несколько детей[11]. Из Москвы вылетела комиссия ГУЛАГа во главе с генерал-майором П.Л. Трофимовым, возглавлявшим в годы войны Штаб истребительных батальонов НКВД СССР. На 29 июня удалось задержать 12 заключенных, четырех убили, остальных преследовали и на земле, и по воздуху (сведениями о дальнейшей судьбе беглецов автор не располагает).

Об этом групповом вооруженном побеге многие заключенные слышали и говорили, хотя вряд ли они знали все подробности. Сейчас в мемуарах некоторых бывших узников ГУЛАГа данное событие расценивается как один из героических эпизодов сопротивления в ГУЛАГе. Согласиться с такой точкой зрения, на наш взгляд, едва ли возможно. Свобода, добытая ценой жизни невинных людей, не может быть окрашена в героические тона.

Количество побегов из ГУЛАГа сокращалось по мере совершенствования лагерного механизма – от 80–90 тыс. в начале 1930-х гг. до 3–4 тыс. ежегодно в конце 1940-х гг. Среди этих попыток любой ценой вырваться на свободу были и такие, о которых потом слагались легенды. К их числу относится вооруженный побег, а точнее, пожалуй, восстание, происшедшее в январе 1942 г. на Воркуте.

С началом войны обстановка в лагерях резко обострилась: ухудшились и без того плохие условия содержания, что незамедлительно вызвало рост заболеваемости; непомерно усилилась эксплуатация, прикрываемая патриотическим лозунгом "Выполним по три нормы на двух заключенных!"; участились случаи грубого нарушения законности со /202/ стороны лагерных служащих – стрелки без всякого повода применяли оружие, травили заключенных собаками, зверски избивали. Спасая свою жизнь, заключенные все чаще пускались в бега, что еще больше озлобляло охрану. Одновременно по лагерям распространился слух, что "в самом ближайшем времени начнутся расстрелы заключенных по примеру 38-го года – без суда и следствия, причем санкции эти коснутся не только 58-й статьи, но также 59-й и даже некоторых категорий бытовых статей, в том числе и задержанных вольнонаемных"[12]. В начале осени 1941 г. один из бывших заключенных, М.А. Ретюнин, работавший по вольному найму начальником лагерного пункта "Усинский лесорейд", совершенно случайно получил сведения, подтверждающие эти слухи. Инстинкт самосохранения заставил искать способы сопротивления. Наиболее подходящей формой защиты собственной жизни было выбрано вооруженное восстание.

Ранее Марк Ретюнин был приговорен к 10 годам лишения свободы за ограбление банка. После отбытия наказания его в принудительном порядке оставили работать в Воркутинском лагере в качестве вольнонаемного. Под его началом находились около 200 заключенных, из которых 2/3 были осуждены по 58-й статье и 27 человек работали по вольному найму. Тайные осведомители характеризовали Ретюнина как "сильного, решительного и честного человека, способного к смелым и решительным действиям". По свидетельству современников, он производил впечатление волевого человека, умеющего справиться с массами, был хорошим организатором. При этом Ретюнин пользовался авторитетом среди рабочих, но среди "отрицательного элемента" авторитет потерял. Именно этот человек и возглавил сопротивление.

Подготовка к вооруженному восстанию началась еще осенью 1941 г. Тайные собрания повстанцев проходили на квартире Ретюнина, там же заседал и созданный в декабре штаб в составе семи человек, в который кроме Ретюнина вошли осужденные за троцкистскую деятельность И.М.Зверев, М.В.Дунаев, А.Т.Макеев, В.Е.Соломин и другие. Восстание планировалось начать в марте 1942 г., когда на снегу появится жесткий наст, который облегчит передвижение восставших. Однако ряд непредвиденных обстоятельств заставил заключенных выступить значительно раньше, а именно: 24 января 1942 г. День был субботний. Заманив большинство охранников для мытья в баню, заключенные обезоружили оставшихся стрелков, захватили имевшееся в лагере оружие, открыли ворота зоны и предложили всем желающим примкнуть к восстанию. Таковых оказалось 82 человека. Сделав запасы продовольствия и теплой одежды, вооруженный отряд заключенных двинулся к районному центру Усть-Уса. К вечеру того же дня Усть-Усинский райцентр был захвачен восставшими, к которым примкнули еще 12 человек, освобожденных из местного отделения НКВД.

В течение нескольких дней между войсками НКВД и "отрядом особого назначения № 41", как назвали себя повстанцы, происходили настоящие бои. Заключенные пытались пробиться к оленьим стадам, чтобы, используя их, скрыться в заполярной тундре, но их выдал местный охотник. Ликвидация отдельных мелких групп продолжалась больше месяца. Для наблюдения за передвижением восставших использовалась /203/ авиаразведка. В ходе боев погибли почти все руководители восстания, в том числе и Ретюнин. Потери были большими с обеих сторон. Среди восставших насчитывалось 48 убитых, 6 самоубийц и 8 пленных. По данным следствия, "со стороны сил, принимавших участие в борьбе против повстанцев, потери выражаются – убитыми и умершими вследствие тяжелых ранений – 33 человека, ранеными – 20 человек и 52 человека вышли из строя в результате обморожения"[13].

Следствие по делу "О вооруженном восстании против Советской власти" продолжалось почти полгода. Показания свидетелей писались под диктовку следователей. В итоге из 68 человек, осужденных по этому делу, 49 приговорили к расстрелу, из них 38 имели ранее политические статьи. Какие цели преследовали восставшие? Трудно всерьез анализировать версию следствия о том, что заключенные намеревались создать регулярную вооруженную армию и присоединить к фашистской Германии всю захваченную в ходе восстания территорию. Перед угрозой массового истребления, как это было во времена "кашкетинских расстрелов", у заключенных была более важная задача – добыть свободу и спасти свои жизни, что казалось возможным, если попытаться выступить организованно и с оружием в руках. "А что мы теряем, если нас и побьют? – рассуждал М.А.Ретюнин. – Какая разница, что мы подохнем завтра или умрем сегодня как восставшие". В этих словах – героизм и логика обреченных, но не желающих сдаваться людей.

В истории воркутинского восстания есть один неясный, на первый взгляд, вопрос. Почему лагерная администрация не предприняла никаких мер для предотвращения готовившегося вооруженного восстания? Неужели оперативники ничего не знали о планах заключенных? Оказывается, знали и очень подробно. Первые донесения от тайных осведомителей поступили уже в сентябре 1941 г. В них сообщалось, что на Воркуте "создан центр по противодействию и предотвращению возможных расстрелов заключенных". В течение нескольких месяцев агенты исправно доносили о готовившемся восстании, один из последних доносов поступил от агента "Рогозинского" в начале января. Оперативники не реагировали, считая эти сообщения очередным вымыслом. Они были уверены, что "профилактика" 1938 г. надолго отбила у заключенных охоту к сопротивлению. Они не беспокоились, так как не сомневались в рабской покорности своих подопечных. После восстания оперуполномоченный Воркутинского лагеря Д.М.Осипенко был привлечен к уголовной ответственности за халатное отношение к службе. Случай нетипичный, но показательный.

Доносы тайных агентов и осведомителей были бичом для лагерного сообщества. По официальным данным, в 1941 г. секретные сотрудники составляли 1,7% от общего количества заключенных, в 1944 г. их число увеличилось до 8%, сохраняясь на этом уровне и в последующие годы. В июле 1947 г. агентурно-осведомительная сеть ГУЛАГа насчитывала 139 тыс. человек, из них 60 225 заключенных составляли "противопобеговую сеть". Это официальные сведения. Они не учитывают огромного количества так называемых "добровольных помощников", т.е. тех заключенных, которые в силу ряда причин и обстоятельств согласились доносить на своих соседей по бараку или /204/ напарников по работе. Их количество подсчитать невозможно, а может быть, и не нужно. По воспоминаниям бывшего узника ГУЛАГа Г.С. Климовича, во время восстания в Горном лагере в 1953 г. специальная комиссия из заключенных вскрыла сейфы оперативного отдела 4-го лагерного отделения с целью найти списки стукачей. Результаты этой операции потрясли всех: в списках значились 620 (по другим сведениям, 650) человек, т.е. каждый пятый заключенный был завербован[14]. Среди доносчиков были молодые и старые, мужчины и женщины, больные и здоровые, образованные и полуграмотные. Не было никаких внешних примет, позволявших безошибочно узнавать стукачей, поэтому нарисовать "типичный" портрет доносчика очень сложно. Вот кто скрывался, например, под кличкой "Рогозинский": Яцишин Владимир Иванович, 1911 года рождения, украинец, польский подданный, образование высшее, окончил Пражский университет в 1936 г. Активный участник молодежной организации ОУН, осужден в 1940 г. Особым совещанием НКВД по статье 58-10, 58-11. До ареста работал в Облплане города Львова в должности плановика[15]. В оперативный отдел Воркутинского лагеря от "Рогозинского" неоднократно поступали сведения о готовившемся восстании на Воркуте. Сокровенными замыслами делились с ним заключенные из Прибалтийских республик, которые видели в молодом украинском националисте единомышленника и не догадывались о его предательстве. По доносам стукачей в лагерях ежегодно к уголовной ответственности привлекались десятки тысяч заключенных. Новые приговоры, новые дополнительные страдания – таков результат неблаговидной "деятельности" тайных осведомителей.

Массовое доносительство разобщало заключенных и крайне затрудняло сопротивление. Но когда протест рождался стихийно, его не могли остановить ни доносы, ни страх перед будущей расправой. "В 1949 г. на станции Абезь заключенные восстали, разоружили охрану, побили всех и направились в сторону Воркуты освободить каторжников-шахтеров, – вспоминал о тех давних событиях бывший заключенный Николай П., – восставшие прошли около 80 км, с боями освобождая лагерь за лагерем. К ним примыкали все новые и новые силы из освобожденных лагерей [...]. При своем продвижении они уничтожали эвенков, якутов, зырян за то, что те выдавали властям беглых заключенных за хорошую денежную награду, а чаще – за водку. О побеге, видимо, узнала высшая власть, и были приняты меры. Самолетами высадили десант, "подтянули" минометы, артиллерию, и началось уничтожение этих заключенных с воздуха и с земли. Две недели шли бои, пока всех беглых не уничтожили"[16].

Несмотря на наличие таких мощных акций протеста, говорить о массовом сопротивлении в ГУЛАГе в 1940-е гг. вряд ли правомерно. Однако творцам лагерной системы стало совершенно ясно, что создать "идеального заключенного" не удалось. Гитлеровская методика разрушения личности, дававшая неплохие результаты в концлагерях Германии, в лагерях СССР не работала. Советские заключенные не утрачивали способности мыслить и сопротивляться.

Тогда эту методику попытались применить только к политическим заключенным, которых с конца 1940-х гг. стали концентрировать в /205/ Особых лагерях. Там все было направлено на то, чтобы унизить, деморализовать заключенного, подорвать его здоровье, заставить забыть родных и близких, лишить всякой информации о происходящем в мире, уничтожить в нем человека, личность. Однако и здесь замыслы Сталина не осуществились. В Особлагах началось то, чего меньше всего ожидал диктатор, – незаметная постепенная консолидация заключенных, большинство из которых уже отчетливо осознали, кому они обязаны исковерканной судьбой и потерянными годами жизни. Почвой для объединения, прежде всего духовного, стали национальная (реже религиозная) принадлежность и чувство товарищества. Впоследствии кое-где это духовное единение стало принимать очертания тайных организаций, что отчетливо проявилось в период лагерных забастовок-восстаний 1953–1954 гг.

Смерть Сталина всколыхнула лагерный мир. Многие заключенные, в том числе и те, кому до окончания срока было еще очень далеко, ощутили чувство свободы, внутренней свободы, за которой непременно должно было прийти скорое освобождение. Однако реальность не подтвердила ожиданий. Более того, лагерное начальство, неожиданно потерявшее опору, стало проявлять нервозность, что выразилось в участившихся случаях нарушения законности. Пробудившееся в занумерованных зэках чувство собственного достоинства не позволяло мириться с произволом и самодурством лагерной администрации, а наличие внутреннего единства помогло заключенным оказать массовое сопротивление режиму. В конце 1953 г. высшее партийное руководство организовало фронтальную проверку работы ГУЛАГа. В отчете проверяющей комиссии появился раздел, которого никогда ранее в подобных документах не было, – "О беспорядках в лагерях". В этом разделе работники аппарата ЦК КПСС констатировали: "Имеется много фактов, когда в лагерях возникают серьезные беспорядки, в которых участвуют сотни людей. Большинство таких волнений, имевшихся за последнее время, возникали в результате неправильных действий работников лагерей, по существу провоцирующих заключенных на беспорядки". Далее приводились примеры таких "беспорядков".

В Кизеловском лагере работник охраны Гасюков без всяких причин выстрелом в упор убил заключенного Онорина. В знак протеста против такого произвола 300 человек заключенных отказались приступить к работе.

В дни Первого мая 1953 г. заключенные лагерного отделения № 9 Красноярского лагеря – более 600 человек – объявили голодовку и потребовали вызова представителя ГУЛАГа. Причина конфликта – хулиганство оперативного работника лагеря капитана И.А. Ловчева, который, будучи в нетрезвом состоянии, вечером 1 мая в столовой, где ужинали заключенные, устроил дебош и надел заключенному Бессмертному на голову миску с остатками пищи, а затем угрожал заключенным применением наручников[17].

Далеко не всегда истинной причиной забастовок была борьба заключенных за свои права. Часто организаторами акций, внешне напоминающих сопротивление режиму, были уголовники, которые использовали формы коллективного протеста для достижения своих /206/ низменных целей. В Вятском лагере воры-рецидивисты 11 октября 1953 г. убили 9 заключенных. Оказалось, что 9 октября группа уголовников потребовала от заключенных объявить забастовку: кто выйдет на работу – будет убит. Одновременно выдвинули требование к лагерной администрации о выдаче заключенным задержанной зарплаты и всех денег с лицевых счетов. Начальство ультиматум выполнило. После получения заключенными денег рецидивисты потребовали от каждого из них по 25 рублей. Всех, кто отказался отдать деньги, бандиты убили.

Пиком лагерных "беспорядков", охвативших ГУЛАГ в 1953–1954 гг., стало движение сопротивления в Особых лагерях – Речном (на Воркуте), Горном (в Норильске), Степном (в Карагандинской области Казахской ССР) и некоторых других, которое соединило в себе все наиболее распространенные формы протеста: восстание, забастовку и голодовку. Об этих акциях массового неповиновения, в которых участвовали не сотни, а тысячи заключенных, уже немало написано, опубликованные документы позволяют проследить ход событий буквально по дням. Особенностью названных восстаний-забастовок было то, что впервые за всю историю ГУЛАГа заключенные потребовали не улучшения условий содержания, а свободы. Восставшие летом 1953 г. горняки Воркуты выдвинули лозунг: "Уголь – Родине, нам – свободу!". Растерявшееся лагерное руководство не сразу нашлось с ответом. Начальник Речного лагеря генерал-майор А.А.Деревянко, про которого заключенные говорили, что у него не только сердце деревянное, но и голова, пытался увещевать забастовщиков: "Что вам надо? Живете на всем готовом! О вас заботятся, одевают, кормят! Какой еще свободы вам надо?"[18] Другой генерал, бывший начальник Норильстроя А.А.Панюков, услышав, что заключенные Горного лагеря объявили забастовку и выдвинули ряд требований, не мог скрыть своего искреннего недоумения: "Какие у вас могут быть требования? То, что вам положено, вы получите и без требований, а то, что не положено, вы не получите, как бы ни требовали". Естественно, заключенные требовали "неположенного". Например, в женском лагерном отделении Горлага забастовка началась под лозунгом "Свободу народам и человеку!". В каторжном отделении наряду с плакатом "Требуем уважения прав человека!" были вывешены и более радикальные лозунги, такие как "Долой тюрьмы и лагеря!", "Требуем возвратить нас к нашим семьям!" и другие аналогичного содержания. Очень важно отметить, что действия заключенных носили сугубо мирный характер. Участник воркутинского восстания 1953 г. француз Арман Малумян писал позднее: "Это был не бунт и не восстание – это была мирная демонстрация с целью информировать новых хозяев Кремля о том, что происходит в лагерях"[19]. Однако миролюбие не в характере лагерного молоха. Пообещав смягчить каторжный режим и пересмотреть личное дело каждого, лагерное начальство, поддержанное московской делегацией в составе генерала И.И.Масленникова и генерального прокурора Р.А.Руденко, потребовало от забастовщиков безоговорочной капитуляции и выдачи зачинщиков. Первого августа "несговорчивых" расстреляли из автоматов. Кровавая расправа не сломила дух лагерного Сопротивления. Через два года Воркута вновь забастовала, правда, на этот раз обошлось без жертв. /207/

В Горном лагере стихийные протесты начались в 20-х числах мая 1953 г. Произвол лагерной администрации, провокации оперативно-чекистских отделов, террор конвоя – все это вызвало отпор и породило форму сопротивления, которую исследовательница А.Б. Макарова вполне справедливо назвала "восстанием духа". Как и в Воркуте, восставшие не имели оружия, их сила была в единстве, бесстрашии и решительности. Лозунг "Смерть или свобода!" звучал в Норильске в те героические дни на многих языках, так как среди 20 тысяч заключенных Горлага были представители нескольких десятков национальностей. "Або смерть, або життя!", – скандировали западные украинки, взявшись за руки, когда их сбивали с ног струи воды, пущенные под давлением из пожарных шлангов. Восставшие избрали свои представительные органы, которые сумели придать противоборству мирный характер. Более двух месяцев им удавалось поддерживать в зонах нормальное течение жизни и не допускать ни анархии, ни насилия одних заключенных по отношению к другим, что при наличии в лагере уголовников, выявленных стукачей и завербованных провокаторов было не так-то просто. Активными членами забастовочных комитетов были Б.А. Шамаев, Е.С. Грицяк, С.Г. Головко, Ирена Мартинкуте, Бенюс Балайка, Г.С. Климович, В. Недоростков, Р. Загоруйко, Мария Нич, П. Френкель, И. Воробьев и многие другие узники Горлага – представители одного женского и пяти мужских лагерных отделений. Восставшие настаивали на приезде правительственной комиссии, ждали, что их справедливый протест будет услышан и понят верховной властью, но не дождались. Подавить сопротивление удалось не сразу. Дольше всех продержалось 3-е (каторжное) отделение. Последний черный флаг, один из тех, которые были вывешены в лагере в первые дни восстания в знак скорби по погибшим товарищам, был сорван 4 августа 1953 г. Более сотни человек погибли от пуль карателей[20]. Подсчитать точно общее количество жертв среди восставших пока невозможно – карательные органы не спешат раскрывать тайны своих преступлений.

В Норильске и Воркуте заключенные требовали свободу, а в Кенгире, маленьком казахском поселке, они ее завоевали. Пусть ненадолго, всего на 40 дней, но в течение этого времени они были людьми, а не пронумерованным скотом, загнанным в зарешеченные бараки. "Беспорядки" в 3-м лагерном отделении Степного лагеря начались 16 мая 1954 г. Если бы не трагизм последующих событий, то на вопрос о причинах этих беспорядков можно было бы ответить французской поговоркой "ищите женщину". Женщин в мятежном отделении было много – 2407 человек, из них 134 каторжанки. Всего в Степном лагере насчитывалось на 10 июня 1954 г. 22 884 заключенных, из них 2186 находилось на каторжном режиме. Из шести лагерных отделений третье было самым крупным. В нем содержалось 5597 человек. Национальный состав заключенных был достаточно пестрым, но преобладали западные украинцы и бывшие жители прибалтийских республик. Они составляли 69% лагерного населения. Доля русских не превышала 13%. В лагере почти не было заключенных со сроком менее 10 лет, большинство (72%) были осуждены по статье "измена Родине" на 20–25 лет лишения свободы. Совершенно очевидно, что ждать /208/ покорности и рабского повиновения от такого "контингента" лагерной администрации не приходилось. Пытаясь погасить постоянно вспыхивавшие искры нравственного, духовного сопротивления, начальство направило в лагерь этап уголовников в количестве 1400 человек, надеясь с помощью их кулаков и ножей разъединить и деморализовать "политических". Почти половина вновь прибывших заключенных попала в 3-е лаготделение. Однако лагерное начальство сильно просчиталось. Украинские "хлопцы", потерявшие семью, родину и имевшие 25-летний срок, не видели необходимости покорно терпеть издевательства "блатных". Острие их сопротивления направилось против уголовников, которые быстро сдались и пошли на уступки. Однако работала в лагере по-прежнему только 58 статья. Нерастраченная энергия представителей уголовного мира искала выхода. "Блатным" не давала покоя расположенная по соседству женская зона. Забор не казался серьезным препятствием, и 16 мая они решились на штурм. Одновременно сотни других заключенных ринулись вслед за ними с целью защитить женщин, среди которых были их сестры, дочери, землячки, подруги. Насилия удалось избежать, ночь прошла относительно спокойно, и утром мужчины и женщины вышли на работу. Днем, пока заключенные строили обогатительную фабрику, добывали медную руду, работали на деревообделочной фабрике и заводе железобетонных изделий, лагерная администрация спешно заделывала колючей проволокой проходы в женскую зону и возводила новые огневые точки. Как известно, в огневых зонах оружие применялось без предупреждения. Это была провокация, поскольку начальство хорошо знало, как жаждут общения по обе стороны забора. Оно предвидело, что ни вышки, ни колючка не остановят заключенных. В тот же вечер было убито и ранено почти 90 человек. На зверства администрации заключенные ответили погромом служебных и бытовых помещений и отказом выходить на работу.

Телеграммы, ежедневно отправляемые в Москву, сообщали: "Общение между мужчинами и женщинами, неповиновение и невыход всех заключенных на работу продолжаются. Работники лагеря в жилую зону за пределы вахты заключенными по-прежнему не допускаются с предупреждением об опасности для жизни. Участвующие в переговорах представители заключенных ведут себя вызывающе, требуют возвратить в зону трупы убитых, наказать виновных в применении оружия, после чего только они будут вести дальнейшие переговоры". День ото дня обстановка накалялась, лагерная зона превратилась, по сути, в осажденную крепость, внутри которой, благодаря организующей деятельности созданной комиссии, соблюдался, по свидетельству очевидцев, образцовый порядок.

26 мая в Совет Министров СССР и ЦК КПСС поступила докладная записка о массовом неповиновении заключенных 3-го лагерного отделения Степного лагеря. В ней картина сопротивления описывалась очень упрощенно, существенно преуменьшалось количество бастующих, и акцент делался на требовании заключенных разрешить им свободное общение с женской зоной. В тот же день на место происшествия вылетела комиссия в составе заместителя министра внутренних дел С.Е. /209/ Егорова, начальника ГУЛАГа И.И. Долгих и начальника Управления по надзору за местами заключения Прокуратуры СССР Н.В. Вавилова. В комиссию от заключенных, возглавляемую К.И. Кузнецовым, 1913 года рождения, бывшим подполковником Красной Армии, побывавшим в немецком плену, входили также Э.И. Слученков ("Глеб"), Ю.А. Кнопмус, М.С. Шиманская, А.Ф. Макеев, Г.И. Келлер, А.А. Авакян, А.В. Михайлевич, Л.К. Супрун и некоторые другие. На одной из первых встреч этих двух комиссий Кузнецов от имени заключенных изложил следующие просьбы (именно просьбы, а не требования, так как комиссия старалась демонстрировать лояльность): "а) привлечь к ответственности виновников применения оружия 17 мая. Также расследовать все факты применения оружия, имевшие место в 1954 г.; б) не применять репрессий к членам комиссии заключенных [...]; в) просить правительство о снижении срока наказания осужденным на 25 лет, а также изменить отношение к семьям заключенных, осужденных по статье 58; г) отменить ссылку для лиц, освобожденных из спецлагерей; д) установить оплату труда заключенным наравне с вольнонаемными рабочими [...] ввести восьмичасовой рабочий день для всех заключенных; е) просить правительство отменить приговоры лагерных судов по статье 58; ж) разрешить свободное общение мужчин с женщинами; з) ограничить право администрации в вопросах трудовых дисциплинарных взысканий [...]; и) установить льготные условия по зачетам для женщин; к) просить приезда в лагерь члена Президиума ЦК КПСС или секретаря ЦК"[21]. Как видим, диапазон запросов заключенных был весьма широк и отнюдь не ограничивался требованием свободного общения между зонами.

Простаивающие предприятия, угроза срыва государственного плана заставляли лагерных управленцев идти на уступки. Начальник ГУЛАГа И.И. Долгих не скупился на обещания "пересмотреть", "учесть", "обеспечить" и т.д., но бастующие, зная привычку работников МВД обманывать заключенных по поводу и без повода, не верили и требовали пригласить представителя ЦК КПСС, ждали "товарищей Ворошилова, Маленкова или Хрущева". Для лагерного начальства это, пожалуй, главное требование заключенных было абсолютно неприемлемым. Ведь обратиться к обитателям партийного Олимпа с просьбой приехать в лагерь и поговорить с заключенными, это значило расписаться в своем полном бессилии. Героев, готовых рискнуть собственной карьерой ради нескольких тысяч человек, среди работников ГУЛАГа никогда не было. Выход, как всегда, искали в репрессиях.

Тем временем в лагере люди жили, любили, отправляли богослужения, заключали браки, ставили спектакли, танцевали, лечили больных, пекли хлеб, писали воззвания и листовки, налаживали радиосвязь. "Так шли дни, и мы чувствовали себя свободными людьми", – вспоминал это легендарное время бывший узник Степлага И.Пинчуков, работавший в тот период в лазарете. Как гласит пословица: "Хочешь мира – готовься к войне", и заключенные к ней готовились. Они ковали холодное орудие – ножи, пики, сабли, изготавливали из бутылок ручные гранаты, начиняя их известью, строили оборонительные сооружения, минировали баррикады. Вооружалась и другая сторона. 15 июня в адрес Кенгира был отправлен эшелон с пятью танками Т-34 1-й мотострелковой /210/ дивизии МВД СССР им. Ф.Э. Дзержинского. Операция по наведению порядка в 3-м лаготделении готовилась с учетом всех требований военной науки. Особое значение придавалось таким моментам, как внезапность, быстрота, смелость, и, самое главное, недопущение огласки. Признав, что "все меры разъяснительного характера в отношении неповинующихся заключенных исчерпаны", комиссия МВД и Прокуратуры СССР приняла решение сломить сопротивление силой. С этой целью в ночь с 25 на 26 июня против заключенных одновременно и внезапно были брошены 1600 солдат и офицеров, 98 служебно-розыскных собак с проводниками, три пожарных автомашины и пять танков Т-34. Побоище продолжалось полтора часа. По официальным данным, в ходе "операции" со стороны восставших получили ранения 106 заключенных, 46 человек были убиты или скончались от ран. Среди солдат и офицеров потерь не было, 40 человек получили ушибы и телесные повреждения.

8 августа 1955 г. Верховный суд Казахской ССР приговорил наиболее активных участников лагерной комиссии к расстрелу. К.И.Кузнецову высшую меру заменили 25 годами ИТЛ. 12 марта 1960 г. Верховный Суд СССР принял постановление о его освобождении и полной реабилитации.

Восстания в Особых лагерях – это поистине "оптимистическая трагедия". Несмотря на то что сопротивление везде было жестоко подавлено, оно позволило десяткам тысяч людей утвердиться в сознании, что режим (лагерный или государственный) не всесилен. Сопротивление возможно при любом режиме, сила нравственного противостояния зависит лишь от тебя самого.

Диссидентское и правозащитное движение 1950–1980-х гг. оказало значительное влияние на характер сопротивления политических заключенных. Они больше не были одиноки в своей борьбе с карательной машиной. Солидарность с узниками совести проявляли тысячи людей во всем мире. Сведения о голодовках протеста, коллективных заявлениях, забастовках передавались на волю, становились достоянием гласности. Друзья и единомышленники, остававшиеся на свободе, организовывали широкие кампании в защиту прав политических заключенных. Несмотря на строгости лагерного режима, многим осужденным удавалось каким-то образом переправлять на волю статьи и сообщения, содержавшие информацию о местах лишения свободы. Находившийся в Мордовских политических лагерях А. Гинзбург смог передать на волю магнитофонную запись, в которой говорилось: "…Мы надеемся выдержать. Нас поддерживает [...] гнев, протест, солидарность всех честных людей земли, отстаивавших достоинство человека, демократию, мир. В их решительном "нет" современному варварству я вижу реальную гарантию соблюдения прав человека здесь и во всем мире"[22]. За это заявление, попавшее к американскому корреспонденту и ставшее известным мировой общественности, Гинзбурга наказали переводом во Владимирскую тюрьму. Но ни репрессии, ни ужесточение режима не могли заставить политических заключенных отказаться от борьбы за свои права, за права человека. /211/

В 1974 г. узники Мордовских и Пермских политических лагерей решили объявить день 30 октября Днем политзаключенного в СССР. Как сообщалось в политическом бюллетене "Хроника текущих событий", "в этот день заключенные намерены были объявить однодневные и двухдневные голодовки. Известны некоторые требования, которые предполагали выдвинуть 30 октября голодающие. Среди этих требований: признать статус политзаключенного; отделить от политзаключенных военных преступников и уголовников; отменить принудительный труд и обязательное выполнение нормы; отменить ограничения в переписке, в том числе с заграницей; отменить ограничения в посылках и передачах; выделить медицинскую службу из подчинения МВД; обеспечить политзаключенным полноценное медицинское обслуживание с участием врачей-специалистов, в том числе иностранных; увеличить число свиданий с родственниками, разрешить свидания с друзьями; обеспечить возможность творческой работы литераторам, ученым, художникам; разрешить регистрацию браков; разрешить говорить на родном языке в лагерях и на свиданиях"[23]. Нет сомнений, что заключенные хорошо понимали утопичность выдвигаемых требований. Но все-таки выдвигали и отстаивали их. Они боролись за свободу, которую понимали гораздо шире, чем свобода от колючей проволоки. Они боролись за Свободу и победили в этой борьбе. Признанием одержанной победы стало решение Верховного Совета России от 18 октября 1991 г., которое внесло в государственный календарь памятных дат День 30 октября, названный "Днем памяти жертв политических репрессий". Сегодня правозащитники напоминают нам, что 30 октября – это не только день поминовения безвинно погибших, но это также "день борьбы за человеческое достоинство, за интеллектуальную свободу, день борьбы с произволом и насилием"[24]».

Источник: Книга для учителя. История политических репрессий и сопротивления несвободе в СССР. - М.: Изд. обьединения "Мосгорархив", 2002. – С. 198-212. (Сайт «Фонд Андрея Сахарова». (http://memory.sakharov-center.ru/tb/0Main2.asp?BookPartID=803).