Та общественная сила, скрыть которую составляет первую задачу марксизма, - классовый интерес образованного общества в момент развития крупной промышленности, интерес класса привилегированных наёмников, умственных рабочих в капиталистическом государстве, - выступает со своеобразною яркостью и силою в буржуазной России.

Русское революционное движение за последнее тридцатилетие прошло через две, с виду прямо противоположные, крайности: от самых ярких надежд и самых широких планов полного общественного преобразования оно дошло до самых крайних пределов социалдемократического поссибилизма, покоющегося на том убеждении, что полному общественному // (с. 224) преобразованию предстоит осуществиться лишь «в дали веков».

Русский национальный социализм 70 г.г., хотя и дошёл до самой невероятной утопии, которую и оставил в наследство отъявленным ретроградам, позднейшим русским народникам, был, тем не менее, непосредственным выводом из той идеи, которая проповедывалась рабочему классу на Западе. Если русский национальный социализм сводился к делу преобразования общины в социалистическую организацию, то это своё утопическое предприятие он выводил прямо из той проповеди Интернационала, которая призывала деревенское население к образованию коммунистических ассоциаций; из тех резолюций марксистов, которые требовали от государства передачи общинных, церковных, государственных земель в руки рабочих ассоциаций и запрещения продажи их частным лицам (Резолюция конгресса марксистов-социалдемократов в Штутгарте 70 г. См. Мейер в «Эмансипационной борьбы четвёртого сословия»).

Наконец, научный социализм в лице Маркса непосредственно признал возможной и уместной попытку русского социализма преобразовать общину в социалистическую ассоциацию, - попытку «русских людей найти для своего отечества отличный от западно-европейского путь развития» (в письме в редакцию «От. Зап.» и в предисловии к русскому изд. Ком. Маниф. 82 г.).

Если социалисты 70-х г.г. мечтали о достижении социалистического строя путём борьбы русского передового общества, русской интеллигенции, то опять таки эта утопия вполне согласовалась с проповедью Интернационала, призывавшего к пролетарской борьбе всех «умственных рабочих», в том числе даже попов и офицеров (Ум. Раб. ч. 1, ст. 147-148), вполне согласовалась с идеей немецких марксистов того времени, идеей достижения общими усилиями рабочих и «бюргерства» - «социалдемократической республики», как «общей им цели» (там же, стр. 138).

Стало быть, грехи русского национального социализма являются, вместе с тем, и грехами научного социализма. Поэтому Р.С.Р.П., несознающая этого греха, но желающая быть верной ученицей научного социализма, заявляет в своём Манифесте 98 г., что она, «как направление социалистическое, продолжает традиции всего предшествовавшего движения в России» (там же, стр. 114).

Если на Западе рассматриваемые утопические мечтания совсем не воплощались в жизнь, то не потому, чтобы у научных социалистов был недостаток в этих утопических стремлениях, а потому, что реальная жизнь, реальная общественная сила – интерес пролетария, развиваясь, попросту выбрасывала за борт все эти утопические мечтания. // (с. 225)

В России же социалистические идеи и планы воспринимались очень широко, но лишь для того, чтобы создать некую нужную для общества фикцию, фикцию «единого русского социалистического народа», долженствующую заглушать ту реальную общественную силу, которую этой басней кормить нельзя.

Отсюда, конечно, следует тот прямой вывод, что научный социализм вовсе не опередил своим учением общественного развития до такой степени, что всем его сторонникам приходится ждать, пока последнее достигнет той высоты, до которой дошли гиганты мысли, - «все ученики». Наоборот, научный социализм лишь черепашьим шагом тянется вслед за общественным развитием; соглашается на утопию там, где дело слишком сложно, а затем, простым отречением от этой утопии, без познания её сущности, сразу достигает всей своей «научной безошибочности».

Русское образованное общество в 60-х г.г. мечтало о своём освобождении из под азиатского режима таким же путём, каким это освобождение долгое время совершалось в западноевропейских передовых странах, т.е. путём простой демократизации государства для защиты «прав человека», причём «социальный вопрос» совершенно не затрагивался. Но в эту эпоху вражда между образованным обществом и его уполномоченными, капиталистами, достигла уже в цивилизованном мире высокой степени развития. В продолжение нескольких всего лет по уничтожении крепостного права, эта вражда, это «капиталистическое противоречие» дали о себе знать и в России. Под охраной и с помощью сильной власти здесь быстрее, чем где-либо, происходила фаза «первоначального накопления» и выростало бесчисленное множество кулаков. С другой стороны, не медленнее капиталистического прогресса, выростали многочисленные ряды интеллигенции, умственных рабочих. Азиатский режим и господство кулака не могли удовлетворить передовое общество: ему преподносились слишком уж простые яства, а кулак наносил интеллигенту одни лишь обиды. Русская передовая интеллигенция в 70-х г.г. широко начинает воспринимать западно-европейский социализм.

«Все плоды гигантского развития производительных сил присваиваются относительно небольшим числом крупных землевладельцев и капиталистов… Класс капиталистов становится в резкое противоречие с обществом».

Никто не оказался столь восприимчивым к этим положениям марксизма, являющимся ещё до сих пор аксиомами в соц-д-х программах, как народники-социалисты. Русские народники так глубоко и последовательно продумали эти аксиомы, что в результате получился полнейший абсурд и известные народнические утопии «о мёртворождённости капитализма в России». // (с. 226)

«Увеличение потребления», поясняет В.В. соц-дем-кую аксиому: «совершается только в среде кучки богатеющих фабрикантов и аферистов всякого рода» (Судьбы капитализма, стр. 15).

«Кучка фабрикантов и землевладельцев, командующих среди необъятного пространства (напр. России), представляет до того нелепую и безобразную картину,… что мы должны отвергнуть… необходимость для каждой страны достигнуть развития общественной формы труда непременно капиталистическим путём» (там же, стр. 21).

Научный социализм постоянно проповедует:

«Капитал всё более становится общественной силой, которая, как вещь и как власть капиталиста при помощи этой вещи противопоставляется обществу. Противоречие становится всё более вопиющим и подразумевает уничтожение этих отношений» (Кап. III).

Это безошибочное познание Николай-он поясняет так:

«Это совершенно равносильно тому,… когда общество, видя разрушительное влияние обезлесения, сыпучих песков, оврагов и проч., не может оставаться равнодушным и относиться "объективно" к разрушительному проявлению стихийных сил, а стремится урегулировать проявление их настолько, чтобы они не оказывали разрушительного влияния».

Сводя господствующие классы к «горсти», которая в России оказывалась настолько меньше, насколько не развился ещё класс капиталистов, западно-европейский социализм позволял объединить всё остальное население России в такую цельную массу, которая представлялась враждебной по отношению к имеющему, по теории, только наступить господству капиталистических эксплуататоров, и которая являлась «единым русским народом», неразъединённым никакими имущественными неравенствами; тем самым демократическим народом, борьба которого на Западе, под руководством буржуазных демократов, вручала господство передовому буржуазному обществу.

Задавшись целью свести дело пролетариата, дело захвата им имущества владеющих классов, к делу преобразования способа производства, западно-европейский социализм внушил русским социалистам мысль о том, что все беды на Западе проистекают из того, что люди там трудятся врозь а не ассоциациями; что в этом отношении Россия счастливее, вследствие своей отсталости, вследствие того, что в ней удержалось первобытное коммунистическое владение землёю, что эту форму владения остаётся лишь развить в социалистическое производство. И научный социализм не только не восставал против всех утопических выводов, а напротив одобрял их и припоминал, что Россия может «лишиться самого прекрасного случая, который когда-либо предоставляла народу история, чтобы избежать // (с. 227) всех перипетий капиталистического строя» (Из письма Маркса в Отеч. Зап.).

Научному социализму никогда, до окончательного поражения народников-революционеров, и в голову не приходило призывать их к тому, чтобы поднять в России знамя пролетариата. Он так же, как и народники был убеждён в том, что в России к тому времени пролетарий ещё не народился. Когда перед бунтарями-народниками, вопреки их воле и ожиданиям, выростали рабочие батальоны в крупных центрах, научный социализм и не думал объяснять им, что это и есть та переворотная сила, которой революционер никак не мог открыть в России; что это и есть тот классовый интерес, который ведёт к революции и к которому и должно свести всё движение. Нет, эта сила всё должна была выступать как частица «единого социалистического народа», не смеющая разрывать его и долженствующая подчиняться воле «единого народа» до тех пор, пока он не потерпит окончательного фиаско.

Коммунизм Маркса не предохранил пролетария в эпоху февральской революции от того, чтобы он не был обманут буржуазией. Скорее он создал возможность этого, определяя коммунистам задачу завоевания демократии и соединения демократических сил.

По отношению к прошлому движению в России, научный социализм допустил и одобрил попытку образованного общества достигнуть своей свободы и господства путём борьбы «единого народа», незнающего пролетариев, благодаря существованию общины, - этого, по признанию царских министров (Витте), «оплота самодержавия и противовеса против переворотных стремлений».

Русские соц-дем-ты начали своё дело тем, что разбили народническую утопию Но они пришли к отрицанию её таким же путём, как и народовольцы, народоправцы и современная интеллигенция вообще, т.е. они познали в народничестве его «вредные для освободительного движения предрассудки», - и только. Соц-д-ты осудили народнические предрассудки», - и только. Соц-д-ты осудили народнические предрассудки, как таковые, как следствие недомыслия и заблуждения. Они не понимали, что такого рода предрассудки существуют не только в силу человеческого незнания, а прежде всего, в силу интересов руководящих привилегированных классов, у которых и нет другой возможности господствовать над волею масс, как только при помощи внушаемых им предрассудков. Уничтожая народнические предрассудки, как таковые, соц-д-ты не вскрыли классового интереса, создавшего их, и потому дали возможность этому интересу, по отречении от старой народнической утопии, создать новую, более соответствующую видоизменившимся условиям; таким образом, марксисты сами сделались выразителями нового «учения», необходимого для непознанной ими общественной силы, выступавшей раньше под видом народничества. Эта непознанная сила – интерес привилегированных // (с. 228) «наёмников», состоящий в том, чтобы растущая национальная прибыль не оставалась в руках «горсти магнатов», а «справедливее» распределялась по всем карманам образованного общества.

Стремление русского образованного общества – не давать растущей беспрерывно прибыли сосредотачиваться в руках «горсти» и охраняющего её абсолютизма – создало народническую утопию и все её «предрассудки», имеющие целью вывести на борьбу за интересы образованного общества «единый русский социалистический народ». Утопия состояла в том, что интерес интеллигенции, которая живёт за счёт эксплоатации рабочего класса и стремится установить в полном размере это своё право в классовом строе, был признан силой социалистической, желающей гибели классовому строю. И вот эту утопию марксизм исповедует до сих пор в полном её размере, несмотря на то, что уничтожил народнические предрассудки. Хотя соц-д-ия и принуждена признать, что, с развитием капиталистического строя, интеллигенция пытается отказаться от революции; или, как говорит Каутский, образованный пролетариат становится «вследствие своей разрозненности, неспособным к борьбе с капитализмом», но несмотря на это, по основному марксистскому положению (знания есть рабочая сила), интеллигенция непричастна к эксплуатации. Марксизм, таким образом, обеспечил интеллигенции полный простор для внушения рабочему классу своих стремлений, в виде безошибочных аксиом научного социализма.

Вот почему Манифест Р.С.Д.П. с полным правом мог сказать о русской соц-д-ии, что она продолжает прежнее социалистическое движение. Сила, обуздывающая социальную революцию, - непознанная, - господствует в настоящее время не менее, чем в эпоху народничества. Тогда она обуздывала переворотную, революционную силу – пролетарское движение, под предлогом невозможности в России капитализма; в настоящее время она обуздывает её под предлогом недоразвития русского буржуазного строя.

Народничество раз навсегда отрезало прошлому революционному движению всякий путь к тому, чтобы оно перешло в непосредственную революционную борьбу русского пролетария. В эпоху последовавшей затем реакции оно удерживало всеми силами русского революционера от всякого соприкосновения с пролетариатом, при помощи страшного обвинения в отречении от идеалов отцов. В настоящее время марксизм не позволяет пролетарию даже призадуматься о непосредственном своём стремлении к социальному перевороту, доказывая всею силою своего научного авторитета неосуществимость подобного стремления в современной России и необходимость предварительной парламентской выучки.

Революционная интеллигенция 70-х г.г. могла призывать к революции, к всенародному восстанию, к низвержению государственной // (с. 229) власти и установлению вместо неё свободной, неимеющей с существующей властью ничего общего – народной воли; могла отвергать всякие либеральные паллиативы и компромиссы и отрекаться от официального общества; могла доводить свою борьбу до крайних пределов, потому что народилась она, как отрицание пролетарской борьбы, только потому, что предохранила себя от пролетарской революции всей народнической утопией. Но стоило только русским революционерам отречься от этой народнической утопии и признать движение рабочего класса в России единственной революционной силой, как весь демократический революционизм народника, стремившегося к немедленному общественному перевороту, моментально, в силу интересов образованного общества, переродился в соц-дем-кий поссибилизм.

После признания действительной переворотной силы – пролетарского интереса – интересы образованного общества, его освобождение не могут быть иначе достигнуты, как только установлением этапов пролетарской борьбы. Рабочему нужно внушить безошибочную истину научного социализма, что для его освобождения необходима такая ступень общественного развития, которая для образованного общества означала бы достижение им своего господства.

В момент зарождения русского соц-дем-тизма, в русской Польше существовала партия «Пролетариата». Она, исходя из марксистского учения, пыталась выразить рабочую борьбу в революционных формах, не устанавливая переходных ступеней политического развития; она пропагандировала захват власти рабочим классом, не принимая в расчёт национальных рамок.

По мнению русских соц-д-ов, это направление никоим образом не могло быть союзником для русского марксизма. Плеханов нападает на партию «Пролетариата» за её зловредный бланкизм, т.е. по тем же мотивам, по которым теперь Бернштейн нападает на Плеханова. Даже то обстоятельство, что «польские бланкисты» назвали свой орган органом международного социализма, свидетельствовало, по мнению Плеханова, об их доктринёрстве и пренебрежении к рамкам отдельных государств. Завоевание пролетариатом политической власти нельзя толковать таким образом, что рабочие своею революционной организацией, независимо от национальных рамок, достигнут господства над государственной машиной. Нет, соц-дем-ое завоевание политической власти для пролетариата достигается в отдельных странах, а именно: 1) завоеванием демократии и всех переходных политических ступеней и 2) постепенным политическим воспитанием рабочих масс в парламентской школе для их господства. Партия «Пролетариат» в Польше, как незаконнорожденный вид марксизма, не освободившийся от бланкистских идей, должна была погибнуть. К травле, которой подвергся «Пролетариат» // (с. 230) за свой «космополитизм» со стороны всего шовинистического польского общества, присоединились нападки первых русских марксистов, повидимому, за тот же космополитизм.

Зато, как радостно встретили русские марксисты польских соц-д-ов, мечтающих о тред-юнионистском движении в русской Польше! Когда же к соц-д-му движению польские патриоты присоединили свой лозунг: «восстановление Польши от моря до моря», и движение стало строго соблюдать национальные рамки, тогда оно сразу было признано настоящим польским марксизмом и только тогда завоевало у Плеханова полное одобрение и благоволение.

Всё учение народников о положении капитализма, хотя и было осмеяно, однако не исчезло, а послужило в руках соц-д-ии доказательством недоразвитости русского капитализма и следующей отсюда необходимости переходных ступеней экономического и политического развития.

Соц-д-ия, в лице «Группы Освобождения Труда», надеялась ещё, что достаточно одной проповеди в рабочих организациях, необходимости конституционного строя для русского пролетариата, чтобы было продолжено революционное движение и террористическая борьба. Когда эта надежда обманула, что было для соц-дем-ии доказательством неспособности русского рабочего отозваться прямо на проповедуемый ему социализм и нужную для его осуществления политическую свободу, соц-дем-ия приступает к систематическому воспитанию рабочих в духе социализма. Но и из этой работы не получилось политического движения рабочих; в результате кропотливой работы, получились отдельные рабочие, воспитанные в таких же интеллигентов, как и соц-д-ие пропагандисты, т.е. оторванные от рабочей массы и не оказывающие на неё никакого влияния. Тогда русская соц-д-ия (см. брош. «Об агитации»), ставящая себе задачею развить сознание рабочих о необходимости политической свободы, познала необходимость предварительно «заинтересовать рабочих в политике», развивая борьбу за их насущные нужды, борьбу, которая тут же столкнётся с полицией и правительством и покажет рабочим наглядно, насколько невозможно более значительное завоевание при существовании абсолютизма. Так как борьба за насущные нужды рабочего есть, таким образом, лишь средство для того, чтобы «заинтересовать» его в политике, то очевидно, дело пойдёт тем быстрее, чем мельче требования рабочих, чем они понятнее для массы, чем справедливее в глазах всякого человека.

Все эти факты развития русской соц-дем-ии отражаются в собственной голове её в очень интересном виде. Марксистская интеллигенция всегда, конечно, желала достигнуть для рабочего класса всего что было можно. Кто мог бы в этом сомневаться? Все трудности, какие она встречает при своих усилиях овладеть рабочим движением и направить // (с. 231) его в сторону, желательную для себя, т.е. для «умственного рабочего», представляются ей, как суровая экономическая действительность, как недоразвитость капитализма, влекущая за собой невежество рабочих, и всё более внушают ей убеждение в необходимости постепенного развития буржуазного строя.

Наконец, соц-дем-ия в России достигает цели, и Лондонский конгресс, выслушав отчёт о петербургской стачке, провозглашает, что русский пролетариат проснулся. Но ведь стачечное рабочее движение давным давно существует в России. Почему же только Петербургская стачка 1896 г. могла засвидетельствовать факт пробуждения русского пролетария? Рабочее движение 70-х г.г. могло свидетельствовать лишь о том, что русский народ проснулся, ибо пролетарию не разрешалось тогда существовать в России. Хотя стачки происходили в 80-х годах и в начале 90-х, но они не могли, однако, свидетельствовать о возникновении классового сознания у русских рабочих, ибо это сознание, олицетворением которого служила, конечно, тогдашняя русская соц-д-ия, стачками вообще не интересовалось, а сводило в то время всё к тому, что «первой задачей рабочего движения в России является борьба с абсолютизмом» (Проект программы 85 г., цит. по Аксельроду).

Русская соц-д-ия, определившая таким образом, сообразно интересам интеллигенции, момент и форму пробуждения русского пролетариата, - выдает это дело своих рук за неумолимые законы капиталистического развития, создавая себе одновременно возможность выставлять все дальнейшие перспективы рабочего движения (парламентская школа), как такую же законоособразную /не «законосообразную» ли?!!!/, неумолимую неизбежность.

*     *     *

Поскольку русская соц-д-ия встречала непреодолимые трудности в «невежестве русских рабочих», постольку она всё более и более чувствовала свою победу над мыслью русской интеллигенции. Препятствием служили лишь пагубные народнические предрассудки, которые так трудно было вытравить из умов передового общества. Но соц-дем-ия была уверена, что раз это удалось, её господство над мыслью радикального общества обеспечено; целые массы русской интеллигенции сделаются чисто-марксистскими, а стало быть, и сразу чисто-пролетарскими. Истребление народнических предрассудков являлось первою обязанностью, и этому делу нужно было помогать всеми силами, помогать безусловно, кем и как это истребление ни производилось бы. Поэтому, когда «Критические Заметки» подали сигнал к нападению на народников, ортодоксы-марксисты даже и не предполагали, что им нужно бы позаботиться об «отделении пролетарских интересов» от интересов г. Струве. Таким образом, публицист, которому вскоре предстояло // (с. 232) самым бесцеремонным образом лягнуть ногой весь «диалектический материализм», теорию трудовой стоимости и все другие «доктринёрские учения ортодоксов», сделан был, по переведении его на «строго-классовую точку зрения», отцом современного русского марксизма.

Русский марксизм, благополучно миновав все ошибочные формы марксизма, вроде марксистского бланкизма партии «Пролетариата», счастливо достиг своего настоящего, безошибочного выражения. И оказалось, что это безошибочное выражение – не подпольная революционная доктрина, а официальное течение передовой русской публицистики и науки, способное развить все свои основные положения на глазах царских цензоров.

Марксизм, по исследованию Струве, есть прежде всего объективная истина, светом которой могут и должны пользоваться, как затем сказал Novus (тот же Струве) в «Нов. Слове», различные общественные интересы.

«Можно быть марксистом, не будучи социалистом… Прогноз Маркса для марксиста-учёного необязателен»… Напротив, «марксизм подрезывает крылья пламенным мечтаниям социализма» (Крит. Зам.).

Вот по каким мотивам сделался Струве отцом русского марксизма. Такой марксизм с беспощадным реализмом доказывает одно основное положение, которым заканчивается книга, что на русской почве «обобществление труда – бóльшая утопия, нежели крепостное право». Вывод этот скоро подтвердил и ортодокс Бельтов, поучая, что в России нет никакой «фактической внутренней силы, способной сдвинуть её с того пути, на который она вступила в 61 г.» (стр. 257). Этим поучением не столько, конечно, была поражена народническая утопия, сколько было обрадовано и успокоено всё русское господствующее общество.

Из строго научного марксизма Струве следует, что все бедствия России проистекают из недоразвития в ней капитализма, из бедности страны. Повальные голодовки являются результатом того, что русский «крестьянин производит очень мало хлеба», применяя первобытные орудия. Необходимо развитие земледельческой культуры, которая будет иметь благодетельные последствия для всего русского крестьянства. В сравнении с рессурсами страны, с «ёмкостью её территории», слишком недостаточною, благодаря существованию натурального хозяйства, - в России слишком силён рост населения, и, как его неизбежный результат, является перенаселение, перенаселением. (Основному закону Мальтуса Маркс, по исследованию Струве, вовсе не противоречит). // (с. 233)

Так как «социальный прогресс» неизбежно следует за «экономическим», то основным указанием для «разумной политики» должно быть следующее: «Из капиталистической бедной страны Россия должна сделаться богатой капиталистической страной; и автор всей своей книгой противополагает народническим планам направления политики сообразно самобытным основам, свою политику западничества, безусловной европеизации России».

Ортодокс Тулин в «,Материалах» взялся доказать, что все недоразумения, которые вызывают «Критические заметки», проистекают из того, что автор не договаривает своих положений, в основе своей, несомненно, марксистских. До основных выводов Струве о желательности и законности капитализма можно дойти и не сходя с консеквентной классовой точки зрения. И вот Тулин «договаривает до конца», «дополняет» мысли Струве, так чтобы в результате получилась из них уже несомненная «идеология бесхозяйственного производителя». Например, требуется доказать, что безусловно нужно стремиться к прогрессу земледельческой культуры. Нельзя говорить, что она благодетельна для «крестьянства», ибо крестьянство состоит из двух классов: из сельской буржуазии и пролетариев, экспроприируемых «однолошадных». Первой нечего показывать благодетельность капиталистического прогресса; что касается вторых, то с классовой точки зрения следует сказать таким образом: этот прогресс для них желателен, ибо делая из них «вольных как птица пролетариев», он проясняет их ум («и его идеолога-народника») и раскрывает перед ним действительные общественные отношения[1]. И вообще желательность и законность капитализма нужно доказывать не ради его самого, а ради того, что он создаёт своих могильщиков и составляет предпосылку для более совершенного общественного строя.

В первой части своей статьи Тулин, процитировав народника 78 г., который жалуется на то, что «народ» сделался либеральным паспортом. С горечью смеётся над беспомощностью народников. Тулин не замечает, что всею своею статьёю он создал лишь марксистский паспорт с подробным пояснением, как можно им пользоваться. Отныне всякий, кому желательна, по каким бы то ни было мотивам, «европеизация России» и «капитализм», свободно может заявлять, что ему это нужно только, как «предпосылка коммунистического строя».// (с. 234)

Струве, получив надёжное свидетельство того, что классовая точка зрения и идеология «бесхозяйственного производителя» в России состоит в том, чтобы «дополнять» его (Струве) учение, по которому мужик голодает потому, что мало производит хлеба, а сильно размножается, - решил смело и консеквентно «стать на классовую точку зрения». В своём ответе: «Моим критикам», следующем за статьёй Тулина в тех же «Материалах», он принял окончательно точку зрения «бесхозяйного производителя», причём не понадобилось исключать ни одного из основных положений «Критических заметок». Так в своём ответе критикам он ещё раз заявляет, что «производство недостаточно по отношению к растущему населению», что «крестьянство разоряет не капитализм, а техническая нерациональность земледелия», и прибавляет, что «объяснять факт перенаселения классовым расчленением было бы совершенно противно духу учения Маркса».

Струве стал на классовую точку зрения, и все марксисты в России пришли к согласию в вопросе о причинах русских повальных голодовок: в них совершенно невиновен капиталистический классовый строй. Даже в отчёте русских соц.-д.-ов Лондонскому конгрессу говорилось, между прочим, что совершенно реакционно видеть причину русских голодовок в развитии капиталистического строя. Обстоятельное объяснение голодовок «с классовой точки зрения» мы находим в сентябрьской книжке «Нового Слова».

«Одни, как Николай-он», говорится там: «видят причину упадка крестьянского хозяйства в развитии капиталистической формы производства вообще и в области земледелия, в частности. Как будто капитализм создал те отсталые способы производства, ту рюриковскую ещё соху, которая во всей неприкосновенности унаследована нами от крепостного права. Как будто капитализм был причиной той экспроприации крестьянства, которая легла в основу освободительного акта. Как будто капитализм создал тот рост населения, который обозначается в нашей литературе – довольно эвфемистически-именем малоземелия, и который побуждает земледельческое население бежать из своих домов, куда глаза глядят: в город, на фабрику – в Сибирь. Мы имеем здесь частью естественные причины (рост населения), частью исторические причины – наследие крепостного права, которые предстоит осилить ещё развитию земледельческого капитализма… Россию тогда перестанут посещать голодовки, когда она станет страной настоящего развитого капитализма и утратит образ и подобие "натурально-хозяйственной страны"» (Стр. 268-269).

Еслиб редакторы «Нового Слова», которые говорят о себе в той же статье, что для них решающим моментом являются интересы «представителей труда, т.е. городского и сельского пролетариата», если бы они развивали свою неоценимую деятельность на Западе, то они, вероятно, // (с. 235) сказали бы в духе вышеприведённого: как будто капитализм оставляет при жизни домашнюю промышленность с её устарелыми орудиями. Как будто капитализм создал тот рост населения, который даёт излишек, не находящий себе работы и помещающийся, по необходимости, в рабочих домах; тот избыток населения, который в Италии приведён к отчаянному положению, доводящему его до бунтов. Пусть читатель не думает, что мы делаем слишком рискованные предположения. Итальянские корреспонденты «NeueZeit» доказывают во многих статьях этого органа, что отчаянное положение итальянских рабочих масс – результат не капитализма, а его недоразвития.

Для «настоящего» марксиста «капитализм» не есть современный капиталистический строй, а нечто идеальное – «крупная капиталистическая промышленность» сама по себе; вся же остальная общественная жизнь, вне её совершающаяся, характеризуется некапиталистическими отношениями. Очевидно, народники, обособлявшие капиталистическое производство от народного производства, создали своеобразным путём предпосылку для «настоящего марксиста», и их научные труды пригодились.

Но настоящие марксисты не всегда бывают так наивны, как в вышеприведённых словах, где приходится отвечать на такой щекотливый вопрос, как – кто виновник русских повальных голодовок. В других случаях они, конечно, умеют думать реальнее. Некоторые из них, напр. г. Струве в статьях «Научного Обозрения» против Ильина, обращают внимание своих товарищей на важный вопрос: достаточно ли рабочих рук имеет для своего развития русский капитализм, ибо от решения этого вопроса зависит решение другой проблемы: нужны ли России внешние рынки? Струве решает последнюю в том смысле, что настоящее положение русского крестьянства вполне заменяет внешний рынок, доставляя капитализму достаточное число рабочих рук освобождением излишнего земледельческого населения.

Стало быть, все те условия которые статья «Нового Слова» выставляет, как причины русских голодовок: «малоземелье, чрезмерность населения, бегство в город, на фабрику, в Сибирь», составляют необходимую потребность русского капитализма, - не недоразвившегося капитализма, а того идеального капитализма, за который стоит «Новое Слово». При отсутствии внешних рынков, эти недоразвившиеся условия – просто спасение для капиталистического прогресса. Эти условия – счастье и для г. Струве в том смысле, что не будь их, он окончательно согласился бы с Ратнером в необходимости внешнего рынка и, признавая недостаток рабочих рук в России, в согласии со всем патриотическим русским обществом, указал бы кому следует на настоятельную необходимость массового привлечения трудолюбивых кули к русской промышленности. Таким образом, те народные бедствия, которые доводят // (с. 236) до повальных голодовок, есть явление неразлучное с капиталистическим прогрессом в России.

«Избавление от них (голодовок) можно ждать, говорит «Новое Слово»… только от дальнейшего развития капитализма, которое обозначает и развитие производительных сил, т.е. рост производительности земледельческого труда, который теперь не в состоянии прокормить земледельца» (Там же стр. 270).

«Настоящие» марксисты с помощью формул научного социализма производят такой туман, где явления, смысл которых ясен для ребёнка, обращается на пользу всеспасительного капиталистического прогресса.

Если остановиться на том вопросе, в состоянии ли труд современного русского «земледельца» прокормить его самого, то прежде всего, конечно, увидишь тот факт, что Россия это страна, вывозящая хлеб. Россия вывозит хлеб и во время повальных голодовок, т.е. «Россия» заявляет, что если сотни тысяч русских землевладельцев, не имея хлеба, умирают с голоду, то это ещё не значит, что она произвела меньше хлеба, чем ей нужно; напротив, в то время, когда тысячные массы русских «земледельцев» по недостатку хлеба гибнут с голоду, у «России» имеется излишек хлеба, который она должна обменять на другой вид богатства, такой, в котором «Россия» действительно нуждается. Какое же это богатство и кто его потребитель? Вот для того, чтобы русская «мыслящая личность» не слишком беспокоилась рассмотрением смысла «народных бедствий», «настоящий марксизм» создаёт следующую известную, успокаивающую совесть «мыслящей личности» формулу: целью капиталистического производства является не потребление, а производство, развитие производительных сил, которое только и создаёт для будущего возможность более справедливого общественного строя.

«Настоящий марксизм» забывает прежде всего, что капиталистический строй есть строй классовый, ввиду чего, только призванная оправдать этот строй, наука может говорить об одном общественном национальном потреблении. И даже такие ужасы, как русские голодовки не в состоянии напомнить ему о том основном законе классового господства, который прежде всего установил на все времена классового строя два вида «общественного потребления» - потребление эксплуататоров и эксплуатируемых. Этот закон в следующем: во всякой форме классового строя производство имеет целью потребление господствующих классов. Капиталистическая форма, доводя классовое господство до его апогея, доводит этот закон до его совершенства. И там, где до апогея доходят сами «капиталистические противоречия», т.е. в России, этот закон обнаруживается в виде таких ужасов, как повальные русские голодовки. // (с. 237)

Согласно этому закону, раньше, чем сохранить жизнь массы рабов, рабочую силу, нужно удовлетворить все прихоти всех призванных к господству, т.е. всего благовоспитанного общества.

Два мира, которые создавал этот закон на протяжении исторического развития классового господства, здесь проявляются в наиболее совершенном виде. В одном из них, в мире большинства, обречённого на рабство физического труда, человек, - как будто и не существовало всей вековой борьбы с природой, - живёт в безвыходном и более отчаянном положении, нежели дикарь на первой ступени общественной жизни.

Другой из этих двух миров – высшее интеллигентное общество, отделяет себя от первого так основательно, такою всё более углубляющеюся пропастью, что иногда ему кажется, будто тот, со всеми своими ужасами, помещён совсем не на земном шаре. Здесь все человеческие завоевания, всё человеческое знание служат для того, удовлетворять самым утончённым, самым прихотливым потребностям «мыслящей личности».

При сравнении России с Западом не трудно, конечно, констатировать недоразвитие России. Но «настоящий марксизм» вообразил, что познание этого недоразвития недоступно уму обыкновенных смертных; что оно достояние лишь «пролетарских идеологов» - марксистов. Представляя себе все руководящие классы в тисках народнических предрассудков, он воображает иногда, что его лозунг «европеизации России» есть нечто такое, о чём никто никогда в России и не думал, откуда и проистекают все бедствия его «родины». Он уверен поэтому, что этот лозунг есть само «решение социального вопроса» в России, совершенно забыв, в чём состоит этот вопрос.

Ему совершенно в голову не приходит, что русский «социальный вопрос» заключается именно в том, почему такая прекрасная вещь, как «европеизация России», которой желают, конечно, все русские патриоты, может осуществляться лишь путём ежегодного поголовного умерщвления тысяч человеческих существ.

«От повальных голодовок Россия избавится лишь с развитием западноевропейской культуры», учит марксизм. Взглянем на «развитие капиталистической культуры» с той стороны, куда не допускают нас марксистские шаблоны. Развитие в России капиталистической культуры предполагает развитие в России отечественной науки, познание этой наукой всех натуральных богатств страны и применение их к эксплуатации всех изобретений новейшей техники, стало быть, приобретение русской нацией соответствующих знаний. Но распространение и приобретение знаний в классовом строе совсем не есть распространение знаний между людьми вообще. Культура составляет исключительную собственность господствующего общества, благодаря чему оно и господствует. // (с. 238) Приобретение и распространение знаний капиталистической наукой влечёт за собой, поэтому, нечто прямо противоположное открытию тайн природы для человека. Оно доводит лишь до высшей точки развития классовое расчленение нации, - лежащее в основе современного господства, - на господствующее образованное общество с одной стороны, и на обречённое на рабство физического труда большинство – с другой. Чем развитее капиталистическая страна, тем это расчленение ярче, резче и нагляднее. С развитием крупного капиталистического производства, для рабочего, сводимого им к роли придатка к машине, само производство, построенное теперь на научной технике, становится такою же тайною, какою всегда были для него абстрактные философские науки и все мистерии политики и управления. Эта тайна доступна лишь образованному меньшинству и его потомству.

Развитие капиталистической культуры означает рост армии умственных рабочих – привилегированных наёмников государства, рост образованного общества, которое в классовом строе и немыслимо в ином виде, как только класс привилегированный, господствующий, пользующийся всеми плодами развития производительности национального труда.

Капиталистическая культура или его носитель, образованное руководящее общество, в деле упразднения русских повальных голодовок, даже по достижении высокой степени развития, может сделать вообще лишь то, что для части своих рабов, гибнущих ныне с голоду массами, оно найдёт такое производительное применение, которое удержит при жизни их рабочую силу; остальную же часть, по образцу Западной Европы, оставит в том же положении, в котором она находится в настоящее время, для создания «необходимой капиталистическому прогрессу постоянной резервной промышленной армии». Но раньше, чем сыграть даже эту столь скромную роль, капиталистическая культура предварительно создаёт паразита, ибо образованное общество и не является на свет иначе, как в образе привилегированного слоя, и первой его общественной «услугой» является потребление национальной прибыли. Привилегия образованного общества на всех ступенях национальной жизни, во всех рангах его иерархической организации должна быть безусловно удовлетворена в каждую минуту, независимо от того, сколько голодных смертей она требует.

Обеспечение этого паразитизма образованного общества – основное назначение современного государства, основная его обязанность. Очевидно русскому абсолютизму удалось выработать достаточно удовлетворительную систему обеспечения привилегии образованного общества, и, что ещё важнее, он обещает в будущем ещё более полное удовлетворение, ибо он, как могущественная держава, вполне основательно надеется на громаднейший рост национального дохода. Поэтому // (с. 239) самое передовое, самое радикальное течение русской литературы, современный марксизм, желающий дальнейшего усовершенствования этой системы обеспечения, учит всех смотреть на народные бедствия, на повальные русские голодовки, как на явление, в котором никто не повинен и которое вытекает из неумолимых законов естественного развития; как на явление, упразднить которое не в состоянии никакие человеческие усилия, а, стало быть, и никакие бунты эксплуатируемых масс.

Радостное ощущение, испытываемое образованным обществом от роста национального дохода, т.е. от роста средств для его паразитного существования, отражается в голове его передовых представителей, «настоящих марксистов», как безусловно желательное дальнейшее развитие капитализма в России, несмотря на повальные голодовки. И подобно тому, как субъективистские марксисты – народники отмечают тщательнейшим образом малейшую фразу, высказанную когда-либо Марксом в пользу того взгляда, по которому образованное общество в состоянии уничтожить «противоречия капиталистического строя», а русское общество, в частности, может их предотвратить; подобно тому, «настоящие марксисты» не прозевали у «учителя» ни одной строчки, которая может служить доказательством законности капитализма.

Наряду со Струве другим родоначальником «настоящих марксистов» явился Туган-Барановский; ему и принадлежит честь того открытия, что учение Маркса о распределении национального продукта, рассмотренное нами в предыдущих главах, может служит/не нужно ли поставить «ь»-?!!!/ прекраснейшим средством успокоения совести русской «мыслящей личности», тревожимой повальными голодовками.

Рассмотрев различные теории, стремящиеся раскрыть причину промышленных кризисов, Туг.-Барановский решительно отвергает те, которые видят эту причину в недостаточном потреблении масс, и склоняется в сторону Сея и Рикардо, согласно которому общее перепроизводство немыслимо, а излишек одних товаров доказывает лишь, что других товаров произведено недостаточное количество. Эту верную, по убеждению Туган-Барановского, мысль Сея и Рикардо не сумели, однако, доказать.

Но если рассмотреть общественное производство по схемам Маркса, которые, по уверениям Туган-Барановского, «не заключают в себе никаких произвольных допущений», то окажется, что весь II-й том Капитала доказывает лишь то, что Сей и Рикардо хотели, но не сумели доказать. Если Николай-он утверждает, что «вступившее на ложный путь» русское производство уменьшает национальное потребление, то в этом нет ничего удивительного, так как, по законам капиталистического развития, богатство страны – её постоянный капитал – может расти, хотя национальное потребление падает. // (с. 240)

«Числовой пример» из «Промышленных кризисов», который мы помещаем в примечании[2], может служить, по мнению Туган-Барановского, иллюстрацией того своеобразного хода капиталистического развития, при котором усиленный хозяйственный прогресс в России сопровождается ужаснейшими голодовками. Этот «числовой пример» утверждает, что национальное потребление падает, потому что национальная прибавочная стоимость вместо того, чтобы быть потребляемой целиком, как раньше, обращается капиталистами, - по причине их ненасытности в накоплении богатств, - в новые орудия для нового производства. Отсюда ясно, сколь неоценимы для Туган-Барановского Марксовы схемы капиталистического развития. Если допустить, что национальное потребление в настоящее время в России падает, то вовсе не потому, что сокращается доход рабочего класса: напротив, из «незаключающих в себе никаких произвольных допущений» схем Маркса следует, что даже в такие моменты (русские голодовки) доход рабочего класса растёт (см. примечание). С помощью Марксовых схем Туган-Барановский благополучно превратил русские голодовки, на которые указывал Николай-он, в страдания сберегающих русских капиталистов, которые обречены на эти страдания, вследствие присущего им порока – алчности, стремления к обогащению, порока однако, столь целесообразного с точки зрения всего исторического развития.

Открытия Туган-Барановского не ограничиваются только вышеприведённым. Помещённая на стр. 419 схема № 3 представляет «накопление капитала при неизменном числе рабочих и неподвижном состоянии техники».Оказывается, что при таких условиях капиталистический строй успевает, однако, произвести новую стоимость. «В конце 2-го г. Произведено всего продукта 800, а в конце 3-го года… 834,1». Ясно, что стоимость в 34,1 производится не трудом, не реальною тратой рабочей силы, а получается в некотором смысле… «автоматически».

Читатель видит, что у Туган-Барановского не только в 99 г., в момент его «измены марксизму», но и в 94 г., в момент его выступления в ряды «настоящих марксистов», всегда существовал такой «источник ценности», который с тратой рабочей силы ничего общего не имеет. В последнее время, когда Туган-Барановский громогласно заявил марксистскому миру о существовании такой прибавочной стоимости, которая // (с. 241) происходит не из эксплуатации рабочих, а из простого, и во всяком человеческом хозяйстве необходимого, учёта «производительности орудий труда», «производительности сил природы», из учёта «редкости благ», - ортодоксы, казалось, вступают в самую ожесточённую борьбу с еретиком. Но несмотря на бесконечное число критических статей об «измене» Туган-Барановского, ни один ортодокс даже мельком не указал на главный козырь еретика. Этот козырь, которым он в своей известной статье «Научного Обозрения» (май 1899 г.) привёл в тревожное состояние всех марксистов, состоит в том, что из марксова учения о распределении общественного продукта (разобранные нами схемы капиталистического производства) совсем «автоматически» проистекает стоимость, которая не создаётся тратою труда, а получается «полезным его применением», «никому ничего не стоющим» (Маркс); такая стоимость, которая лишь ждёт, пока не народятся бернштейнианцы и не скажут о ней, что это стоимость, созданная машинами, природою или же «редкостью благ». Этот козырь остаётся в руках Туган-Барановского, и еретик хорошо знает, что сами ортодоксы – его враги, позаботятся о том, чтобы козырь не был обнаружен и орудовал всё так же успешно, как и до сих пор.

Заподазривать Маркса? Ни за что! Уж лучше пусть исполнятся все мечтания бернштейнианцев, чем допустить сомнение в пролетарской чистоте и безгрешности Маркса. Ибо, - не правда ли, господа ортодоксы? – что стало бы с нашей собственной пролетарской чистотой, раз последняя подвергается сомнению в самом Марксе?

Итак, другой отец настоящих марксистов, по преимуществу в экономической области, достиг этого звания не потому, что принял Марксову «натуралистическую теорию трудовой стоимости», а лишь потому и постольку, поскольку убедился, что Марксова теория стоимости не исключает, а напротив оставляет место и для теории полезности, что Марксово учение о постоянном общественном капитале доказывает то, что хотели, но не сумели доказать по вопросу о народных бедствиях Сей и Рикардо.

Ортодокс Ильин, не будучи в состоянии понять всех операций Тугана-Барановского, провозгласил его «настоящим учеником» (в статьях «Нового Слова» об «Экономических романтиках») и так был тронут его открытиями, помещёнными в «Промышленных кризисах», что с тех пор сделал задачею своей жизни популяризацию II-го тома «Капитала» и исследования русской действительности с развитой там точки зрения. Но так как он ортодокс, то следует ожидать, что он снабдит учение Т.-Барановского ортодоксальными фразами и перспективами.

Куда денется в России всё растущая национальная прибавочная стоимость, спрашивают марксисты-народники. Вот недогадливый народ, // (с. 242) восклицает Ильин с презрением. У него, как у неомарксиста ортодокса, имеется такой – для всех классов, для всей его родины – приятный ответ на поставленный вопрос, что за него неомарксисту полагается, повидимому, гораздо большая, чем старому народническому ученику, благодарность со стороны потребителя национальной прибавочной стоимости, со стороны русского буржуазного образованного общества, всё паразитное существование которого окутывается марксистским учением, как непроницаемым покрывалом. Национальная прибыль в России, как учит неомарксизм, превращается в постоянный национальный капитал, идёт на приобретение новых средств производства[3], на развитие предпосылки будущего, более справедливого строя. Ответ неомарксиста, таким образом, соединяет в себе вполне корректно, как и всегда, высшее беспристрастие и авторитетность объективной науки с негаснущей пылкостью пролетария.

В капиталистическом производстве, повторяет до бесконечности неомарксист, растёт всё более противоречие между расширяющимся производством и немного или вовсе не растущим потреблением. Но это растущее противоречие и служит доказательством и залогом преходящего характера капиталистического способа производства и залогом неизбежного его перехода в высшую общественную форму. Таким образом, благодаря ортодоксии Ильина, учение Т.-Барановского разукрашено и окрылено. В таком виде оно, в конце концов, сводится вот к чему: повальные русские голодовки неизбежны потому, что в неразвитой России, в интересах будущего социалистического строя, необходимо строить как можно больше фабрик и заводов.

Целью капиталистического производства является развитие производительных сил до высоты несовместимой с современными общественными отношениями. Капиталистическое производство неуклонно стремится к этой своей цели, к переходу в высшую общественную форму. Однако нельзя не признать, что по временам оно капризно сворачивает с надлежащей дороги.

В последней своей полемической книге против Бернштейна Каутский доводит до нашего сведения, что самая передовая капиталистическая // (с. 243) страна – Англия, бывшая некогда мастерской крупной капиталистической промышленности, гоняющейся по всему миру за рынками для реализации своей прибавочной стоимости, и насаждающей, таким образом, повсюду капиталистическую культуру, эту необходимую предпосылку социалистического строя; что из такой мастерской Англия вдруг превратилась в простой торговый дом, денежное хранилище, и, -что ещё важнее – из мастерской, не находящей у себя потребителя национальной прибыли, вдруг превратилась в своего рода Tiergartenviertel (аристократическая часть Берлина) по отношению к своим колониям, т.е. в потребителя прибавочной стоимости, взимаемой не только с островов Великобритании, но и со всех её колоний. Эта попытка в характеристике исторической роли капитализма ограничивается, понятно, у Каутского исключительно одной Англией, ибо она диктуется немецким патриотизмом, требующим для Германии, наравне с Англией, законного участия в промышленной гегемонии на мировом рынке. Германия, насколько возможно, избегает позорной роли паразитного потребителя прибавочной стоимости, стягиваемой со всех концов земного шара. «Все плоды» человеческой промышленности присваиваются «относительно небольшим числом капиталистов и крупных земельных соственников».

Германия далека от положения современной Англии, потому что она к такому положению только стремится. Каутский этого признать не может. Но какой-нибудь русский марксист, хотя бы, скажем, Плеханов, подозревающий, что немецкий «пролетариат перестал быть революционным» (статья в «NeueZeit» против Бернштейна), признает, пожалуй, что с надлежащей дороги сворачивает не только Англия, но отчасти уже и Германия. И всё-таки ортодоксия не погибнет: поколебленная развитием Англии, она спасается в России; ибо кто же посмеет усомниться в том, что бесчисленные русские марксисты желают капиталистического развития по каким-либо иным, несоциалистическим мотивам.

Капитализм есть законное явление, поскольку он развивает производительные силы человечества. Но именно он, не справляясь ни с чьим потреблением и имея своей единственной целью производство ради производства, является машиною parexellence для развития производительных сил человечества.

Марксисты несомненно доходят до некоторого религиозного настроения по отношению к таинственности капиталистического прогресса, который как раз в том своём противоречии, которое оскорбляет самую мысль человека, и несёт залог лучшего будущего.

Этой религии, созданной «новейшей наукой», не мешало бы принять во внимание некоторые соображения, о которых наука старается молчать. // (с. 244)

Производительность труда растёт по мере того, как перед человечеством раскрываются тайны природы и растёт его господство над нею. Этим господством он обязан своему человеческому организму, умственной деятельности.

Как же обращается с этой стороной деятельности человека «машина для развития производительности труда»?

Капиталистический строй, несмотря на то, что он является такой таинственной машиной, не перестаёт быть строем классовым и проявляет лишь законы последнего в наиболее ярком и совершенном виде.

Органом человека призвано пользоваться только избранное наследственное меньшинство. Все остальные миллионы должны быть лишены возможности приводить в деятельность этот свой орган, обречены служить человеческому обществу только движением своих животных органов – физической силой своих мышц и самой элементарной стороной своей нервной системы, какая требуется для мышечного труда – труда рабов. Именно поэтому, всё потомство привилегированного меньшинства, все его члены и обладают «особенными талантами и способностями», ибо человеческий ум имеет в данном случае задачей не только познать природу, но и господствовать над рабами. Господство и создаёт сферу приложения умственной деятельности для всего потомства образованного общества.

Как бы отдельные члены его ни были обижены природой насчёт «особенных талантов и способностей», они, тем не менее, найдут сферу их проявления в таких областях, которые специально для этого и существуют: или в области поддержания общественной организации «порядка и спокойствия», или в сфере «защиты отечества», или в сфере создания и прививки соответственных религиозных и нравственных начал своим рабам. «Воспитание юношества» должно доставлять лиц привилегированных, которые в глазах рабов являлись бы высшими существами, с особенными талантами, присущими им с самого рождения. Целые отрасли государственных, социальных наук изобретают формулы господства. Благодаря такому «умственному труду» господствующих классов, классовый строй продолжает здравствовать.

Большинство человечества из поколения в поколение, ещё до своего рождения признано неспособным проявлять свою умственную деятельность. Ещё до рождения его мозги признаны годными лишь для исполнения рабского труда.

И вот общественный строй, осуждающий на бездействие в миллионах человеческих существ тот орган, которым человек господствует над природой, ничуть не справляясь с тем, сколько великих умов, гениев таится в этих миллионах; строй, уничтожающий в корне источник господства // (с. 245) человека над природой; строй, проводящий этот свой основной закон, путём поголовного ежегодного умерщвления сотен тысяч людей во время страшных голодовок, - этот строй слывёт у «передовой науки» машиною для развития производительных сил человечества.

*     *     *

Мы старались бегло отметить в развитии русского марксизма те основные моменты, благодаря которым он сделался официальным передовым течением русской буржуазной публицистики, радикальным выражением стремлений образованного общества к «европеизации России» и развитию в ней всеспасительного капитализма.

В полном согласии с этой основной «теоретической мыслью», марксистская практика, как мы указали в 1-ом письме, пыталась в подпольной жизни выставить целью рабочего движения – достижение того политического строя, который существует на Западе, т.е. завоевание конституции, что по отношению к рабочему движению должно означать свободу союзов и стачек, «участие в управлении страной».

В то время, как русская соц-дем-ия, как свидетельствует брошюра «Об агитации», надеется, что, при первом серьёзном столкновении рабочего движения с правительством, неизбежно должно произойти видоизменение политического режима; в то время, когда она уьеждена, что благодаря развиваемому ею в России рабочему движению на манер европейского, азиатский режим попадает в безвыходное противоречие, - в действительности происходит нечто для соц-д-ии неожиданное, но фатально неизбежное, с чем она вынуждена примириться: экономический и культурный прогресс наряду с политическим регрессом.

Русская соц-д-ая мысль, выставляющая образцом политического движения германскую соц-д-ию, становящуюся «единственной партией порядка», или австрийскую соц-дем-ию, уверяющую, что среди господствующей национальной неурядицы, она представляет собой единственную государственную силу, способную вдохнуть новую жизнь австрийской империи (Дашинский, Каутский), - эта соц-дем-ая мысль неспособна поколебать ни на иоту даже такого органа господства, как русское самодержавие. Соц-дем-ое подпольное движение принуждает лишь абсолютизм своими толчками развивать культурный прогресс. Европеизация России, проповедуемая марксизмом, происходит бесспорно, но под крепнущими и расширяющимися крыльями абсолютизма, который становится, таким образом, как абсолютный германский, нормальной политической формулой развития буржуазного строя.

Указываемое соц-дем-ией «безвыходное противоречие» между развиваемым ею тред-юнионизмом и азиатским режимом во много раз покрывается полнейшей целесообразностью и необходимостью существования // (с. 246) русского абсолютизма ради интересов всего образованного общества. В самом деле, какая другая власть, как не самодержавная, была бы способна так прекрасно обеспечить доход образованному обществу, при условии, что это обеспечение достигается путём ежегодных повальных голодовок.

Пока в подпольной России господствует соц-дем-ая мысль, государственная власть может быть спокойна. Она не настолько наивна, чтобы видеть в современных русских революционерах тех, за кого они себя выдают, т.е. представителей всех русских пролетариев. Она убедилась, что из голову русских революционеров-социалистов исчезла мысль о необходимости коренного социального преобразования и о непосредственном низвержении государственной власти; и не по мере того, как уменьшились народные бедствия, а по мере того, как они росли, по мере того, как развивалась русская культура, как возрастала «национальная прибыль», как она становилась всё больше, шире, слаще/не пропущена ли запятая?!!!/ утончённее. Она знает соц-дем-ую формулу, по которой пролетарием считается не тот, у кого нет средств к жизни, а тот, у кого нет средств производства, и кто способен понять этот недостаток (Каутский в «Аграрном вопросе»). Она видит, что сообразно этой формуле, революционеры выдвигают лишь минимальные претензии неимущих, «справедливость которых очевидна для всякого честного человека», которые, значит, и удовлетворить не трудно; она видит, что по этой формуле такая степень отсутствия имущества, как хроническое голодание, вовсе не является пролетарским достоянием, и что все ужасы голодовок совсем не связаны с капиталистической эксплуатацией и не могут, следовательно, повлиять на претензии русских пролетариев, на ход и характер подпольной революционной жизни. Прежде чем эти голодающие стали появляться на горизонте стачечных взрывов, в виде «босяков», соц-д-ая формула давным давно создала для них кличку изменнического «люмпенпролетария», дабы он не нарушал перспективы приличного русского тред-юнионизма. Формула, значит, весьма тщательно позаботилась о том, чтобы у русского революционера даже мысль не появлялась о взрыве того вулкана, на котором покоится классовый строй России.

Между тем русские рабочие поднимаются на борьбу в виде всё учащающихся массовых взрывов. Соц-дем-ия не желает и неспособна создать сознательно организованного выражения этого стремления масс в борьбе. Её формулы, представляющие собою выражение интересов «умственного рабочего», обуздывают эту борьбу. Они насильственно ставят ей пределы, поучая, чьл, при нынешних политических условиях, может быть речь лишь о незначительных уступках; настоящие же завоевания будут сделаны только по достижении политической свободы, путём профессиональных союзов и парламентской борьбы. Целью // (с. 247) борьбы она насильственно выставляет политическую свободу, вследствие чего борьба за реальные интересы рабочих является чем то второстепенным, не свидетельствующим ещё о «классовом самосознании» борющейся массы.

Польские рабочие, столько раз и так широко откликавшиеся на 1-ое мая, упорно защищая выставленные ими требования, ясно говорили, что они хотят сделать из этого дня – день борьбы за свои реальные нужды. То же самое говорят в настоящее время и русские рабочие. Но соц-дем-ия делает из этого дня «праздник», «демонстрацию», «праздничные шествия», которые затем можно было бы истолковать в Польше – в пользу «независимого государства», а в России – в пользу конституции.

Своими взрывами рабочие массы требуют от своих сознательных элементов создания боевой организации, которая объединила бы разрозненные взрывы, создала бы планомерное массовое движение соединённых крупных центров за всё более возрастающие реальные требования и претензии рабочих в условиях их труда. Такой своей боевой организации, служащей их интересам, рабочие дождаться не могут, хотя за это дело сложили уж столько трупов на улицах Лодзи, Ярославля, Риги…

Сознательные силы поднимаются из рабочей массы, входят в соц-д-ие организации и толкуют рабочим формулы «умственного рабочего», разрисовывая перед ними в Польше все прелести «независимой республики», а в России – благодеяния будущего парламента.

Боевая организация, служащая реальным интересам рабочего, может быть создана лишь тогда, когда из движения будет исключена обуздывающая его сила – интерес «умственного рабочего»; когда пролетарское движение будет провозглашено, не как соц-дем-ая борьба против «горсти капиталистов», а как борьба с буржуазным строем, с господствующим образованным обществом.