Развитие капиталистического способа производства является, по учению классиков, развитием национального богатства, ростом «чистого дохода нации», «чистой национальной прибыли».

Размерами последней определяется и «могущество страны» и её культура; она представляет фонд, доставляющий содержание всему непроизводительному труду, т.е. всему образованному обществу.

Казалось бы, что поскольку резче и ярче вскрывается источник прибыли, постольку рельефнее должна выступить «чистая национальная прибыль». Однако «научный социализм», при помощи разобранных в предыдущих главах предвзятых теоретических предпосылок, поставил дело совершенно иначе.

Во всех экономических сочинениях Маркса мы не найдём установленной классиками категории «чистой национальной прибыли». Она бесследно исчезла.

Прибыль, в качестве потребительного фонда привилегированных классов, по марксистскому учению, существует лишь, как потребление «относительно небольшого числа капиталистов и крупных земельных собственников», и составляет только долю той стоимости, которая отнимается у рабочего класса. Остальная часть // (с. 206) накопляется капиталистами и превращается в общественный постоянный капитал, всё более растущее количество средств производства, как выражение свойственного капитализму стремления к беспредельному развитию производительных сил, в чём и заключается его прогрессивная сторона.

Богатство страны не выражается, значит, в росте «чистой национальной прибыли», как потребительного фонда всего привилегированного общества, а в росте производительных сил страны, не справляющемся ни с чьим потреблением. Поэтому нередко национальное богатство растёт, а «национальное» потребление падает. Капитализм попадает, таким образом, самой своей прогрессивной стороной в вопиющее противоречие, которое предполагает его неизбежное падение.

Это своеобразное противоречие капитализма между национальным производством и «национальным потреблением» констатировано научным социализмом не вчера только. И однако с этим вопиющим противоречием капитализм преспокойно живёт и преуспевает. И что самое главное, те, кто предвещали капитализму скорую гибель от этого противоречия, чем дальше, тем больше приходят к убеждению в жизнеспособности капитализма, обещающей ему ещё продолжительное существование. Самые горячие русские головы констатируют факт, что в России нет ни малейшей силы, способной поколебать капиталистический строй (Бельтов). Самые горячие русские сердца с восторгом восклицают: «Капитализм выведет нас на свет Божий» («Новое Слово»). Эта проповедь ведётся в России одновременно с повальными голодовками. Очевидно, последние или не выражают точно противоречия между капиталистическим производством и потреблением, или они ещё слишком ничтожны и не достигли ещё той степени развития, которая была бы в состоянии преодолеть всю «прогрессивность капиталистических противоречий».

Те, кого капитализм не думает «выводить на свет Божий», начнут, наконец, задаваться вопросом, почему капиталистическое «прогрессивное» противоречие и не думает проявлять своего действия, своей «исторической миссии»? Почему оно ничуть не оказывается «источником беспрерывной неутомимой смены

Раз капиталистическое противоречие так превосходно компенсируется своей прогрессивностью, то, очевидно, последняя удовлетворяет какие то реальные интересы людей. Научный социализм поясняет, что прогрессивность капитализма состоит в развитии им производительных сил до их несовместимости с капиталистическим строем, в создавании им предпосылки для более справедливой общественной общественной формы. Стало быть, эта капиталистическая прогрессивность удовлетворяет, повидимому, // (с. 207) общечеловеческие интересы. Но человечество ещё не дошло до такого состояния, чтобы видеть действия такого рода интересов. До сих пор реальными силами остаются только классовые интересы.

Рост капиталистического прогресса немыслим без роста образованного общества и интеллигенции, армии умственных рабочих. Даже те, которым интересно называть этот класс неимущими, образованным пролетариатом, не могут скрыть того факта, что интеллигенция по своему жизненному уровню приближается к буржуазии (Каутский), т.е. что она так же, как и буржуазия, пользуется привилегированным доходом. Стало быть, рост капитализма означает рост «нового среднего сословия», достигающего с его развитием своего буржуазного уровня жизни.

По мере того, как выставляемое марксизмом капиталистическое «прогрессивное» противоречие всё более будет проявлять своё бездействие, пролетарий всё более будет приходить к познанию, что это противоречие не приводит к гибели капитализма именно потому, что прогрессивная его сторона удовлетворяет реальные экономические интересы образованного общества. Прибыль, взимаемая капиталистами, обеспечивает паразитное существование не только «горсти капиталистов и крупных земельных собственников». Она даёт возможность всему образованному обществу обладать буржуазным уровнем жизни. Образованное общество, вся армия умственных рабочих есть потребитель «чистой национальной прибыли».

По мере этого познания перед пролетарием будет обнаруживаться всё более та общественная сила, которая до сих пор самым старательным образом скрывала свою природу от его глаз и отождествляла себя с ним, - умственный рабочий. Пролетарий познаёт, что он слишком доверчиво отнёсся к этой силе, которая нападает вместе с ним на капитал, но по своим соображениям. Ибо нападение умственного рабочего означает требование «справедливого» распределения национальной прибыли между образованным обществом, которому наносит обиды горсть плутократов, «промышленных феодалов». Оно означает у интеллигенции стремление к достижению своего законного положения в классовом строе, каким всегда пользовались в нём учёные и все, обладающие знанием. По мере того, как пролетарий перестанет окончательно смотреть на армию умственных рабочих, как на союзные «пролетарские батальоны», и посмотрит на неё, как на привилегированный, господствующий над ним класс; по мере этого и тем же самым видоизменится и то социалистическое учение, которое зародилось в период полного доверия к «умственному рабочему». Ясно, что в этот период борьбы, когда враг признавался другом, и экспроприация // (с. 208) рабочего класса, и основа классового господства, и цель борьбы могли быть раскрываемы лишь постольку, поскольку это не мешало специальным интересам умственного рабочего.

*     *     *

Цель пролетарской борьбы научный социализм установил как преобразование товарного производства в социалистическое путём .

У Каутского во многих местах читатель найдёт пояснение, что социалистическая мысль лишь после продолжительных блужданий по дебрям утопизма пришла к тому научному выводу, по которому уничтожение эксплуатации не требует изъятия из сферы частной собственности предметов потребления, как думает грубый первобытный коммунизм, а только средств производства. Нужно предполагать, что, согласно этому взгляду, и «Коммунистический Манифест», провозгласивший просто упразднение частной собственности вообще, не высказал ещё «конечной цели» в её наиболее совершенном виде.

Насколько вышеприведённая формула имеет в виду специальные интересы умственного рабочего? Прямых разъяснений этого вопроса нельзя, конечно, искать в соц.-дем.-ческой литературе, которая предназначается для пропаганды в среде рабочего класса. С неё довольно и тех заслуг, что в этой пропаганде она сумела скрыть от глаз пролетариата специальные интересы умственных рабочих, объявляя их несуществующими, поучая о том, что интеллигенция непричастна к эксплуатации и живёт реализацией своей умственной рабочей силы, популяризируя ту абстрактную экономическую доктрину, которая заключает в себе обеспечение владения образованного общества.

Но «безошибочная» формула научного социализма есть вместе с тем социалистическая формула Родбертуса. Последний, правда, предпочитает употреблять выражение – «переход в руки государства собственности на капитал» вместо – «перехода в руки общества собственности на средства производства»; но читатель найдёт у него, наряду с первыми, и последние выражения. Так как Родбертус объясняет социалистическую формулу образованному обществу, то у него мы найдём непосредственные указания, насколько эта формула может удовлетворять специальные интересы умственного рабочего.

Во «Втором социальном письме» читаем на стр. 114:

… «Судья… врач… учитель… получают доход, при создании которого они не затратили своего труда, который несомненно составляет продукт не их труда. Но все эти лица получают свой доход из того, что экономисты назвали "вторичным разделением богатств", из дохода // (с. 209) других, кто участвует в "первоначальном распределении богатств". Первые получают доход от последних или непосредственно, или посредством государства в качестве вознаграждения за столь же тяжёлые, как и необходимые или полезные услуги, оказываемые ими обществу. Но есть в обществе лица, которые участвуют в первоначальном распределении богатств и из него получают свой доход, не участвуя в его приготовлении и не отказывая взамен его никаких услуг… Здесь участвуют в доходе землевладелец, который ничего не делает, взамен за свой доход; который отдаёт лишь свой кусок земли другому для возделывания и прячет в карман получаемую ренту. Там капиталист получает тот же удобный доход в виде процентов. Предприниматель даже может управлять своим предприятием при помощи оплачиваемых им директоров».

Может иному соц.-д.-ту будет неприятен стиль этого места. Но он должен признать, что содержание его в точности передаёт смысл Эрфуртской программы, по которой «нерабочие» в современном обществе только капиталисты и крупные земельные собственники; и совершенно согласно с общим учением соц.-д.-ии, по которому интеллигенция непричастна к эксплуатации и живёт реализацией своей рабочей силы. На стр. 212 по этому же вопросу говорится следующее:

«Если я утверждаю, что институт частной собсвенности на землю и капитал есть причина того, что у рабочих отнимается часть их продукта, то я этим не хочу, однако, сказать, что умеющие при помощи известного капитала занять производительно большое число рабочих, не должны получать вознаграждения за эту их общественную услугу. Здравый человеческий смысл нельзя в этом отношении ввести в заблуждение. Нужны не только знания, но и нравственная сила и деятельность для того, чтобы в определённом производстве с успехом руководить большим числом рабочих… Этого рода услуг, однако, производительный рабочий сам не оказывает и по природе своего занятия не в состоянии оказать. Но эти услуги абсолютно необходимы в национальном производстве. Поэтому, доколе всякая общественная услуга может заявлять притязание на вознаграждение, никто не станет сомневаться, что капиталисты и земельные собственники, предприниматели и руководители предприятий могут требовать своего вознаграждения за вышеуказанные полезные и необходимые услуги с таким же правом, как всякий другой за услуги другого рода… как например, министр торговли или общественных работ, предполагая, что он выполняет свою обязанность. Далее, эти услуги, так же как и услуги судей, учителей, врачей и т.д. могут получить своё вознаграждение только из продукта рабочих, ибо нет другого источника материального богатства». // (с. 210)

Родбертус, исходя из основного положения соц.-д.-ии о том, что интеллигенция непричастна к капиталистической эксплуатации, взяв за руку соц.-д.-та, доводит его консеквентно до защиты… трудолюбивых предпринимателей. Но грешит ли Родбертус против научной стороны научного социализма? Ни в коем случае. Его социалистическая наука отличается такою же точностью, как и всякая наука. В данном случае, наука защищает ту истину, что отнятие средств производства у собственников земли и капитала не значит отнятие у них, как у умственных рабочих, плодов их умственного труда. Предприниматель – эксплуататор, поскольку он взваливает управление предприятием на своего директора. Но если он лично заведует предприятием и потребляет доход не выше, напр. «товарища» Мильерана, он – умственный рабочий, реализующий свои особенные таланты и способности, как говорит Каутский, или своё умение управлять толпою рабочих, как грубо выражается Родбертус.

Если это разъяснение помогает мирному решению «социального вопроса» между «предпринимателями» и «пролетариями» - Мильеранами, то оно, очевидно, совсем не касается того социального вопроса, который занимается положением «"производительного рабочего", положением, благодаря которому последний, несмотря на все социалистические преобразования, является неспособным, по природе своего занятия», оказывает такие «услуги», как оказывают «товарищи» Мильераны. Государственному социализму Родбертуса, «требующему труда от всякого» члена общества, читатель предъявит веские возражения с точки зрения пролетарского социализма лишь тогда, когда он затронет ту эксплуатацию, которой подвержен пролетарий, т.е. рабочий физического труда, со стороны образованного общества, т.е. со стороны умственного рабочего.

В «4-ом социальном письме», на стр. 86, говорится об этом же вопросе следующее:

«На ту часть национального продукта, которая подлежит распределению в виде дохода, имеет право не только рабочий, шлифующий, напр., беспрестанно кончик иголки, но и всякий, кто занимается научными или художественными работами, кто исполняет постоянные или меняющиеся общественные функции, называемые в настоящее время должностью. Ибо в общем разделении труда последний является таким же сотрудником, как и первый; и если производители материальных благ пользуются произведениями учёных и художников, - и потому ведь только они и в состоянии заниматься исключительно производством материальных благ – то и учёные и художники могут взять на себя исключительно создавание умственных и художественных сокровищ только потому, что они пользуются предметами потребления, которые создаются другими. К потреблению всего призваны все, но // (с. 211) производство предметов потребления, труд остаётся специальностью».

О великом счастье шлифовальщика содействовать, благодаря своей специализации раба, развитию наук и искусств, о великой для него чести участвовать, благодаря той же специализации, в трогательном сотрудничестве с учёными и художниками, обо всём этом экономист, признающий «обобществление», говорит с такою же грубою откровенностью и нахальством, как классики, считавшие вечным капиталистический строй. Вот как истинная социалистическая наука должна толковать соц.-д.-ое учение о том, что «знание – рабочая сила». Обладатели этой рабочей силы, учёные, доставляющие шлифовальщику столько счастья и наслаждения произведениями наук и искусств, вместе с тем его сотрудники, товарищи в разделении труда.

К вышеприведённому месту Родбертус делает следующее интересное примечание:

«Это отношение дало повод к ошибочному стремлению расширить область политической экономии и на всеобщее разделение труда (в обществе) и унизить, таким образом, нематериальные блага до уровня хозяйственных благ. Но… хотя область политической экономии и обнимает те материальные продукты, которые предназначены производителям нематериальных благ, однако, она не обнимает собою услуг, оказываемых взамен последними».

Это определение политической экономии признаёт, конечно, не только Родбертус; его признают и все экономисты; его признают фактически так же и те, которые, по остроумному замечанию того же Родбертуса, говорят в предисловиях своих книг о равнозначности, в экономическом отношении, труда физического и умственного для того, чтобы всем содержанием этих книг, не заключающих ни слова о произведениях умственного труда, доказать противное. Это замечание может относиться и к Марксову трактату, поскольку верно утверждение Зомбартов и Ратнеров, что Маркс считал «производительным» труд умственный, наравне с физическим. С другой стороны, единственная постоянная величина, которой обусловлено существование политической экономии, есть стоимость рабочей силы. Расчёты экономистов реальны, ибо реально постоянство этой величины, - размер заработной платы, удерживаемой господствующими классами на том уровне, который они соблаговолят признать необходимым для поддержания жизни рабочей силы. Эта постоянная величина получается, однако, только потому, что экономисты, следуя опять-таки за реальной действительностью, ограничили её существование только в области производства «материальных благ», т.е. в области физического труда. Таким образом, наука – политическая экономия своею научною основою, значит всею своею общепризнанной сущностью, протестует // (с. 212) против всякой попытки «унижения нематериальных благ до уровня хозяйственных благ»; протестует против всякой попытки унижения «производителей нематериальных благ до такой степени, чтобы к ним можно было применять категорию стоимости рабочей силы»; против всякого требования у них какого либо отчёта в том, сколько они оказывают услуг взамен за получаемый ими в виде материальных благ доход.

Спрашивается, может ли научный социалист, постоянно жалующийся на то, что капиталисты бесповоротно лишили интеллигенцию её господства, которым она обладала в других общественных формациях, может ли он указать нам хотя бы одно покушение капиталистических экономистов на существование политической экономии, так красноречиво протестующей против «унижения интеллигентов». Нет, лишь признаки рисует ему его пылкое воображение, столь впечатлительное к страданием интеллигентов, воспитанных для тёплых местечек и, однако, вследствие анархии производства их не получивших.

Вышеприведённые обстоятельные разъяснения, даваемые Родбертусом образованному обществу, занимают в его первом труде 42 г. очень мало места и сводятся к следующему:

«Чем более сумма ренты (прибавочной стоимости), тем большее число людей может, не прибегая к производительному (в хозяйственном отношении) труду, жить и посвящать себя другим занятиям. Но величина суммы ренты зависит… от степени производительности труда. Отсюда понятно, насколько глубоко затронуты высшие области государственной жизни в хозяйственной жизни. Чем больше производительности, тем богаче может быть умственная и художественная жизнь нации; чем меньше первая, тем беднее вторая».

Как ни откровенно это место, не старающиеся пустить в глаза того марксистского тумана, по которому от накопления прибыли возрастают лишь средства производства, не могущие быть никем потреблены; оно, однако, избегает ставить в непосредственную связь ренту с умственною жизнью нации, ибо констатирование этой связи могло бы вызвать у читателя следующую, обнажённую от всяких прикрас, картину: чем выше национальная прибыль, тем больше потребительный фонд привилегированного образованного общества. Не только капиталисты заинтересованы в эксплуатации пролетария и размерах прибыли, но и всё образованное общество. Ибо рабочий эксплуатируется не для праздной жизни лишь горсти капиталистов, а для паразитного существования всего образованного общества, производителей «нематериальных благ». Жизненный уровень рабочего сводится к минимуму средств существования для того, чтобы «умственные рабочие» не находили никаких пределов при «реализации» в форме дохода «своих особенных талантов и способностей». Рабочий не может // (с. 213) пользоваться никакими плодами роста производительности своего труда, ибо этот рост должен увеличить лишь комфорт жизни привилегированного образованного общества.

Если на развитых Родбертусом принципах, которые в сущности являются «строго научным» выводом из Эрфуртской программы, построить схему коммунистического общества, то получится следующая картина:

«Этот строй совсем не необходимо должен быть коммунистическим до такой степени, чтобы вообще он исключал всякую собственность. Собственность исключается совершенно лишь в том случае, если при разделении национального дохода общественный распределительный принцип зависит исключительно от одной общественной воли, руководимой только соображениями целесообразности». Индивидуальная собственность, напротив, существует, если распределительный принцип «независим от такой одной общественной воли», а «напротив, проистекает из некоторого правового принципа, т.е. из принципа, связанного с соучастием воли индивидуума. В первом случае необходим коммунистический "распределитель", всё равно, представляется ли он в виде С. Симонистского папы, диктатора рабочих, или в виде общественной директории; во всяком случае его не нужно. А именно, можно представить коммунизм во владении землёю и капиталом нации, без коммунизма по отношению к распределению. В таком случае упраздняется лишь собственность, приносящая ренту, а не собственность вообще. Напротив, она тогда именно сводится к своему принципу, к труду, и состоит в индивидуальной собственности рабочего на всю стоимость его продукта». (IV Соц. письмо, стр. 115, 116).

Соц.-д.-тия, под видом того, что всякие разговоры о «будущем строе», сверх общего требования о переходе в руки общества земли и средств производства, были бы лишь утопическими мечтаниями, уклоняется от рассмотрения не только деталей этого «будущего строя» (такое занятие, конечно, совсем непродуктивно), но и от разбора того «правового принципа», который «социалистическое» образованное общество хочет видеть положенным в основу предстоящим обобществлениям. Предоставляя рабочим дома, про себя, одевать в самые прекрасные мечты «будущий строй», она, на деле, всё более суживает свои социалистические планы, свой «социалистический идеал» - сообразно с интересами образованного общества, и, таким образом, получает «научный идеал». Мы уже упоминали, что требование «Манифеста» - «упразднение частной собственности», сузилось, вместе с развитием научного социализма, до требования обобществления только средств производства. Не потому ли, что даже такой несоц.-дем.-ий учёный, как Родбертус, признаёт необходимость именно такого обобществления – // (с. 214) ведь таким образом идеал, несомненно, становится научным. Родбертус, судя по вышеприведённому, очень горячо рукоплескал бы Девилю, заявлявшему в 97 г. в палате, что возмутительную клевету распространяют про социалистов те, кто упрекает их в желании уничтожить частную собственность. Родбертус, несомненно, признал бы своею мыслью следующее заявление Каутского в его «Аграрном вопросе»:

«Цель соц.-дем.-ии не уничтожение частной собственности, а уничтожение капиталистического способа производства. К уничтожению первой она стремится лишь постольку, поскольку оно средство к уничтожению последнего».

Ясно, что тот правовой принцип, который Родбертус кладёт в основу своего коммунистического строя, есть лишь общий вывод из того его учения, о «различных общественных услугах», с которым мы познакомились выше. Это учение защищает, ввиду абсолютной необходимости и полезности услуг врача, учителя, судьи, министра, - абсолютное их право на получаемые ими ныне доходы. Оно показывает абсолютную невозможность доставления этих услуг самим «производительным рабочим», и возможность существования наук и искусств лишь при соответственной, на другом полюсе общественной жизни, специализации шлифовальщика.

Если Родбертус говорит, что в его коммунистическом строе «общественное право решает не только о том, какие общественные потребности должны быть удовлетворены, но и сколько отдельные производители внесли для этого удовлетворения» (там же, 136), то ясно, что это общественное право при этих рассчётах никогда не «унизит дохода производителей нематериальных благ до уровня дохода производителей благ материальных». Если его строй «сводит собственность к её принципу, к труду», если этот принцип заключается в «индивидуальной собственности рабочего на всю стоимость его продукта», то «правовой принцип» предварительно решил, что весь доход, получаемый в настоящее время всеми «умственными рабочими», т.е. всем образованным обществом, есть неотъемлемая его собственность, как неоспоримое вознаграждение за его труд, за его «особенные таланты и способности». Одним словом, этот «правовой строй с коммунизмом на землю и капитал и с частной собственностью индивидуума на стоимость его продукта (стр. 116) есть классовый строй с непосредственным – без участия уполномоченных – господством образованного, владеющего всею культурою общества над всем остальным большинством, обречённым на природную неспособность оказывать "нематериальные услуги". Вековая неволя большинства человечества, обречённого на пожизненный ручной труд, ничуть не разрушается. Однако, капиталистический строй не существует, капиталистов-эксплуататоров нет, "товарный обмен неизбежно прекращается"» (стр. 121). // (с. 215)

Если вам этот вполне возможный случай удастся, говорит, повидимому, Каутский в вышеприведённом его заявлении, мы согласны, ибо мы «стремимся уничтожить частную собственность лишь постольку, поскольку это необходимо для упразднения капиталистического способа производства».

Каким образом осуществить этот социалистический идеал образованного общества?

«В таком обществе разделение труда может сохранить тот вид, какой оно приняло в настоящее время, при собственности на землю и капитал… Все современные предприятия производили бы те же товары, что в настоящее время, предполагая, что преобразование собственности на землю и капитал в общественную собственность последовало бы таким образом, что ренты не были бы отняты у современных их собственников, а переведены в общественный бюджет. Ибо, так как в последнем случае собственность на землю и капитал не упразднялась бы без вознаграждения, а выкупалась, то вначале продолжалось бы прежнее по виду и размерам потребление товаров. И только постепенно, и по мере того, как повышался бы рост национального дохода и потребление трудящихся классов, национальная продукция приняла бы видоизменённое содержание. В противном случае, при упразднении собственности на землю и капитал без вознаграждения, т.е. при внезапной, полной гибели ренты, всё национальное производство подверглось бы разрушительному замешательству» (стр. 117).

Таким образом, так как при «внезапном полном упразднении частной собственности на землю и капитал» подвергается большой опасности национальная прибыль, которая, кто знает, могла бы быть доведена до полной гибели, то единственно возможным и спасительным путём осуществления социалистического идеала является постепенный переход собственности в руки общества с вознаграждением собственников, ибо в этом случае прибыль не упраздняется, а сохраняется, из частной переходит в национальную, и её существование обеспечивается всей силой закона и государственной власти.

С тех пор, как Энгельс где-то заявил, что Маркс очень часто в разговоре с ним высказывал мнение, что дешевле всего обойдётся «обобществление» путём расплаты с бандой капиталистов, - многие соц.-дем.-ы, «не желая быть больше папистами, чем сам папа» (этому принципу соц.-дем.-ия следовала задолго до того времени, как Бернштейн его формулировал), стали окончательно склоняться к единственно научному методу обобществления посредством выкупа. Каутский, напр., говорит в своей «Эрфуртской программе», что «неизвестно» и «нельзя предсказать», наступит ли обоществление путём выкупа или путём конфискации. Это «неизвестно» значило, однако, уже тогда – «всё // (с. 216) равно». Действительно, в своей полемике с Бернштейном, который требует ясного по этому делу ответа, а именно, что «дело не касается ни в коем случае всеобщей, одновременной и насильственной экспроприации, а только постепенной смены, путём организации и закона», - Каутский с напускной наивностью ребёнка отвечает, что «для капиталистов не будет составлять никакой разницы, будут ли они экспроприированы одновременно или один за другим, и произойдёт ли это при посредстве организации и закона или другим путём; это их также мало будет интересовать».

Так как ни в каком случае нельзя предположить у Каутского такой громадной тупости ума, которая позволила бы считать его наивность искреннею, то, очевидно, весь приём полемики является в данном случае своеобразным выражением той мысли, что так как на его взгляд нет никакой разницы между обобществлением путём насильственной экспроприации или путём «постепенной смены силою организации и закона», или даже путём выкупа, то по этому вопросу не может быть никакого серьёзного различия во мнениях между Бернштейном и Каутским.

Итак, в то время, как рабочему предоставляется сколько угодно мечтать о том, как соц.-дем.-ия, по достижению своей цели, превратит человеческое общество в одну семью, где будут господствовать братские коммунистические отношения, - соц.-дем.-ая наука вырабатывает такой безошибочный, строго научный путь обобществления, благодаря которому в «будущем строе» «потребление трудящихся масс остаётся в общем в прежних размерах, повышаясь лишь медленно и постепенно».

Сохранённая вышеописанным способом национальная прибыль попадает , при обобществлении средств производства в социалистическом строе Родбертуса, в руки законных её собственников.

« Как сказано раньше (Родбертус имеет в виду свою теорию стоимости, по которой стоимость всех благ равняется непосредственно затраченному труду + прошлый труд, использованный в средствах производства), земельная рента и прибыль на капитал есть не только продукт того, кто в текущем году возделывает поле, но она также, в том или другом отношении, продукт труда того, кто много лет до того времени провёл ров на этом поле; не только того, кто сегодня управляет мельницей, но и тех, кто много лет тому назад эту мельницу выстроил. Спор ведётся лишь о следующем: во 1-ых, не получит ли земельной ренты или прибыли на капитал такое лицо, которое не прокопало в действительности рва и не выстроило мельницы, или которое не является законным наследником тех, кто это сделал (я устанавливаю тут же наследственное право и прочее свободное распоряжение правами законной собственности)? Во 2-х, спор идёт о том, составляет ли земельная // (с. 217) рента и прибыль на капитал надлежащее вознаграждение за труд проведения рва и постройки мельницы (2-ое Социальное письмо, стр. 109)?

На стр. 225 того же сочинения Родбертус говорит: «Наследственное право… является перед лицом закона таким же священным, как и сама собственность».

Вряд ли когда-нибудь неприкосновенность, вечность наследственного права провозглашалась громче и торжественнее, чем в вышеприведённых словах «учёного, признающего возможным обобществленное хозяйство». И несмотря на это марксисты, столько раз старавшиеся отделить Родбертуса от Маркса, никогда не давали никакого ответа по вопросу о «святости» наследственной собственности. Им даже и в голову не приходит, что та «королевская прусская казарма», в виде которой представляется социалистический строй Родбертуса, есть непосредственное и неизбежное последствие признания ненарушимости наследственной собственности. Ибо неприкосновенность наследственного права при обобществлении средств производства означает не что иное, как неприкосновенность в этом обобществлённом хозяйстве»/а где начало кавычек?!!!!/ возвышающихся одна над другою привилегий образованного общества; неприкосновенность иерархии государственных чиновников и правителей, и необходимость казарменного режима рабочих масс, вознаграждаемых «по тарифу наёмной платы, устанавливаемой властями» (Каутский о Родбертусе).

Требование «упразднения наследственной собственности», которое было выставлено Коммунистическим Манифестом и которое предстоит, для уничтожения неволи, формулировать как упразднение семейной собственности; это требование для марксистов, очевидно просто «устарело», подобно неопределённому и не научному требованию уничтожения частной собственности вообще; и в настоящее время никакая марксистская партия уже не будет столь утопичной, чтобы воскрешать это требование. Против такого воскрешения восставала бы между прочим практическая деятельность самого Маркса в Интернационале. Маркс, проводивший на конгрессах Интернационала резолюции о необходимости перехода в общественную собственность земли, рудников, путей сообщения, считал нужным отклонить на Базельском конгрессе (69 г.) резолюцию Бакунина о необходимости упразднения наследственного права. Он мотивировал это тем, что Бакунин хотел своей резолюцией лишь воскресить учение Сен-Симона (отчёт Гаагской комиссии о деле Бакунина). Но ясно, что отклонением резолюции Бакунина не столько был поражён Сен-Симонистский утопизм, сколько обрадован Родбертус, дрожавший за свою священную наследственную собственность. // (с. 218)

В настоящее время марксизм, в лице напр., Каутского, учащего, что социализм требует уничтожения частной собственности лишь настолько, насколько это необходимо для перехода средств производства в руки общества, предоставляет своим ученикам смотреть как им угодно на неприкосновенность семейной собственности.

*     *     *

Марксисты, разделяя вместе с Родбертусом его основной взгляд, что социализм отрицает лишь частную собственность на землю и средства производства, имея, стало быть вместе с ним в большей или меньшей степени общий «социалистический идеал», принуждены в его практической деятельности, отличавшейся, как известно, очень сильным консерватизмом, видеть лишь отступление от идеала, непоследовательность с точки зрения познанной им истины, остаток классовых интересов его аристократической среды, который он, несмотря на свой социализм, не был в силах отбросить. Марксисты совершенно не в состоянии понять, что этот, «твёрдый, как скала» в своих убеждениях, учёный построил свои социалистические планы, свой социалистический идеал сообразно тем классовым интересам привилегированного общества, которые он будто бы, как думают марксисты, защищал только на практике.

«При всём своём стремлении к беспристрастию», писал Валентинов в 82 г. в «Отечественных Записках», «он, Родбертус, никогда не мог возвыситься до того возвышенного беспристрастия, которое заставляет окончательно разорвать с отжившими и осужденными историей традициями». Несмотря «на глубокий теоретический смысл», «теоретическую проницательность», несмотря «на своё теоретическое признание возможности обобществлённого хозяйства», говорит Каутский, «Родбертус оставался слишком консерватором, для того, чтобы признать дело безхозяйного производителя своим собственным делом».

Санин, почувствовавший историческое призвание углубить марксистскую классовую точку зрения дальше, чем это сделали все жившие до него марксисты, процитировав (в Научном Обоз., 99 г.) вышеприведённое место, остаётся недовольным не только Валентиновым, но и Каутским, ибо последний, прибегая при суждении о Родбертусе к «теоретическому смыслу», уклоняется от последовательного проведения чисто классовой точки зрения. Он, Санин, объясняет колебания Родбертуса между «социалистическим идеалом» и буржуазными стремлениями, положением всего класса феодалов в буржуазном строе. «Углублённая классовая точка зрения» даёт следующую оценку Родбертуса: // (с. 219)

«"Хотя" идеал Родбертуса "и напоминает немного королевско-прусскую казарму",… но всё-таки это идеал, построенный на идее "обобществления"; во всяком случае, тут (в идеале) в высшей степени ярко выступает безусловно отрицательное отношение Родбертуса ко всем видам присвоения прибавочного труда и его стремление устранить все отношения, которые порождают, или по крайней мере, делают возможной эксплуатацию. Однако же мысль Родбертуса не может удержаться на головокружительной для идеолога феодального собственника высоте этого утопического антибуржуазного идеала и обнаруживает неудержимое стремление к падению из заоблачных сфер на грешную землю чисто буржуазных форм жизни».

Читатель, вероятно, не раз замечал, что от углубления марксистской классовой точки зрения русскими учениками фатально получалась лишь более ловкая игра фигляра с шарами, носящими надписи: «классовая борьба», «пролетарская точка зрения» и пр. Так и в данном случае. «Более поверхностная классовая точка зрения Каутского напоминает нам, по крайней мере, что социалистический идеал Родбертуса, несмотря на "обобществление", всё-таки "казарма"», более же глубокая классовая точка зрения» Санина уже прямо заявляет: это идеал безусловного «отрицания» эксплуатации и всех видов присвоения прибавочного труда.

Головокружениям, о которых говорит Санин, очевидно подвержен не Родбертус, а марксисты. Родбертус без устали тыкает пальцем в ту эксплуатацию, на которой он строит свой социалистический идеал; а «ученики», «находящиеся на высоте европейской науки», ошеломлённые выставляемой Родбертусом перспективой исчезновения кулаков, производят с пролетарской точки зрения» оценку: несомненно, «тут безусловное отрицание эксплуатации и присвоения прибавочного труда».

«Наследственная собственность столь же священна, как и индивидуальная собственность». Социалистический строй Родбертуса принимает этот вечный институт человеческого общества, как свою исходную точку. При полном обобществлении средств производства все частные капиталы исчезают, но только для того, чтобы превратиться в общественный национальный капитал. Это значит: частные лица передают в руки государства своё право взимать прибыль со своего капитала; т.е. функция удерживания рабочей платы на уровне необходимых для поддержания рабочей силы средств жизни исполняется теперь организованной в государственный закон волей господствующего над рабочими общества, уполномоченными которого являлись до тех пор частные капиталисты. Постоянное возмещение общественного капитала означает постоянную наличность в руках управляющего общества – государства всей той суммы производимого в каждый данный момент богатства, // (с. 220) которая остаётся после выдачи всей рабочей платы «производителям материальных благ», т.е. той суммы, которая беспрестанно растёт как раз настолько, насколько растёт производительность труда.

Но в обществе нет более капиталистов и наёмников их; «уничтожена всякая возможность эксплуатации». Управляющее общество состоит теперь только из одних рабочих, из армии умственных рабочих, у которых нет другого способа получения своего дохода, как только затрата «своей рабочей силы». Эта их рабочая сила, поясняет Каутский, это их знания, их особенные таланты и способности. Это такая рабочая сила, о стоимости которой не смеет говорить грубая политическая экономия; это рабочая сила, которая не может подлежать никакому учёту.

Индивидуальная собственность священна, и, стало быть, неприкосновенна сумма дохода, получаемая умственным рабочим от реализации его «особенных талантов и способностей». Растущая с каждым шагом развития техники национальная прибыль распределяется «по воле народа» между всем образованным обществом, в виде гонораров и почётных жалований, создавая целую иерархию государственных чинов.

Наследственная собственность священна. Впрочем, уже в силу элементарного, прирождённого человеку, чувства, которое заставляет его любить и заботиться о своих детях, образованное общество свои особенные таланты и способности, все свои знания передаёт только своему потомству, - в этом Родбертус не сомневается. Образованное общество, без сомнения, воспроизведёт своё потомство только в виде такой же, как оно, армии умственных рабочих, всё столь же умных, способных и талантливых, всё столь же всецело сосредоточивших в себе все человеческие знания.

Напротив, все остальные миллионы будут воспроизводить потомство, которое уже по природе невежественно, лишено всяких талантов и совсем «неспособно оказывать человеческому обществу нематериальные услуги». Все эти миллионы окажутся из поколения в поколение способными лишь исполнять ручной труд, лишь работать и восхищаться великими талантами и гениями, рождающимися только в высшем господствующем над ними обществе; окажутся обречёнными на пожизненный, механический труд.

Социалистический строй Родбертуса так далёк от того, что приписывают ему марксисты, т.е. от полного отрицания эксплуатации, что он представляет нам в чистом виде лишь ту основу господства и рабства, на которой покоится современный классовый строй. Именно поэтому то Родбертус и говорил, что он рисует свой коммунистический строй не для того, чтобы противопоставить современному строю лучший, но для того, чтоб на этом коммунистическом строе лучше познать сущность современного. // (с. 221)

Цель пролетарской мировой борьбы есть уничтожение той основы современного господства, которую признаёт священною государственный социализм; той экономической основой классового строя, которая передаёт всё наследие человечества в руки господствующего образованного общества, предоставляя ему воспитывать из поколения в поколение лишь своё потомство, как наследственных владельцев всем человеческим знанием, всей цивилизацией и культурой, а все остальные миллионы обращает в наследственных рабов, обречённых на каторжный физический труд.

Пролетариат путём своей мировой конспирации и диктатуры достигнет господства над государственной машиной не для того, чтобы выводить из затруднения, из анархии и банкротства хозяйственный строй, который не может справиться с переросшими его тесные имущественные рамки производительными силами… Он будет стремиться к господству над властью для того, чтобы захватить имущество господствующего образованного общества, имущество учёного мира; для того, чтобы вырвать наследие человечества из рук владеющего им меньшинства. И, упраздняя наследственную семейную собственность и все частные фонды и средства воспитания, он принудит употребить конфискованное имущество на организацию общественного воспитания, на «обобществление знаний». Только это завоевание, достигнутое путём «деспотического нападения пролетариата на право частной собственности», основной закон классового строя, в силу которого все члены привилегированного меньшинства ещё до рождения предназначаются для господства, а всё потомство большинства обрекается на рабство.

*     *     *

Переход средств производства в руки общества, без нарушения всех остальных священных прав собственности, есть социалистический идеал «умственных рабочих», образованного общества. К этому то идеалу соц-дем-ия в своём развитии сводит цель пролетарской борьбы, превращая этим свой социализм в государственный социализм. Экономическая доктрина Маркса, как мы показали в предыдущей главе, вполне приноровлена к этой цели.

«Научный социалистический идеал», по уверениям радикального социалистического образованного общества, осуществляется уже в настоящее время в западно-европейских демократиях в виде «муни/цн-?!!/палицации» и «национализации» тех предприятий, которые «приносят самую большую прибыль» которыми уже в настоящее время «удобно заведовать государству», или которые, как говорят марксисты, «подготовлены // (с. 222) самим капиталистическим строем» для социалистического хозяйства.

Ортодоксально-марксистская соц-д-ия отклоняет отдельные случаи национализации в Германии, ибо здесь, по её мнению, они «служат лишь целям фиска» и «соединяя в одних руках политический и экономический гнёт», только укрепляют современный строй. Но в таких странах, как Англия, Швейцария, «отдельные случаи национализации» несомненно, ослабляют существующий порядок, его гнёт и эксплуатацию (статьи Каутского в «NeueZeit», 93 г.. О государственном социализме). Там нет места для государственного социализма, как уверяет нас ортодоксальный марксизм; и на совершающуюся в настоящее время в «истинных демократиях» муниципализацию и национализацию нужно, повидимому, смотреть, как на первые ступени «постепенного обобществления средств производства».

Но именно практика современных национализаций во Франции, Англии, Швейцарии показывает, что чем меньше рабочие восторгаются этим «социализмом» (по мнению «социалистической интеллигенции», недостаточная восторженность рабочих к её «социализациям» свидетельствует о политической незрелости рабочего, который даже в демократической школе не может дойти до понимания «социалистического идеала») – чем более безразлично относятся рабочие к достижению этих «социалистнческих ступеней», тем для них лучше, ибо тем большую реальную уступку получат они в условиях своего труда от нового владельца (нации, муниципалитета), который, водворяясь по воле народа, нуждается, для своего введения во владение, в голосе рабочего. Но после своего водворения он сделается столь же недоступным, как и прежний хозяин.

«Отдельные случаи национализации» укрепляют современный классовый строй в Швейцарии совсем не в меньшей мере, чем в Германии. И там и здесь они обозначают одно и то же явление – перевод источника прибыли из частных рук в собственность нации, т.е. привилегированного, - укрепление капитала и эксплуатации, охраняемой теперь новым непосредственным господином – «волею народа». И если соц-д-ия считает один и тот же случай «национализации» в Германии средством фиска, а в Швейцарии уменьшением эксплуатации, то только потому, что в Германии, увеличенный данною национализацией, государственный доход поступает прежде всего в собственность высших сфер привилегированного общества; в Швейцарии же он распределяется «справедливее» между всем привилегированным образованным обществом. Именно поэтому, по учению Каутского, одна и та же реформа – в Германии укрепляет классовый строй, а в Швейцарии подрывает. // (с. 223)

Соц-д-ия заявляет, что в демократии нет места государственному социализму в духе Родбертуса, или другими словами, социалистическая практика соц-д-ии совпадает в демократическом государстве с практикою государственного социализма (ответ Каутского Фольмару в упомянутых статьях). Значит, социализм соц-д-ии есть государственный социализм, осуществляемый в демократии. Это подтверждают своею тактикою английские, французские, швейцарские марксисты, отвергающие всякий незаконный путь борьбы и формулирующие свою цель, как постепенное огосударствление отдельных отраслей производства, по мере возможности, по мере того, как производство само концентрируется. Этим они привлекают в свои ряды радикалов, социалистов – шовинистов и отъявленных антиреволюционных фабианцев, создавая из всех этих элементов «чисто пролетарскую» соц-д-ию.

По мере того, как соц-д-ия делает свой «социалистический идеал» всё более «научным», этот идеал проявляется всё более, как «социалистическое» распределение национальной прибыли между всем образованным обществом, армиею умственных рабочих.

Рабочие не понимают этого идеала в силу своих классовых интересов. Пролетарское движение есть защита людей, обречённых на рабский физический труд. Его цель – освобождение от этого рабства. Пролетарский социализм является поэтому классовою противоположностью социализму умственного рабочего, состоящему из обобществления капитала, в преобразовании его из частного в социалистический, национальный, постоянный общественный капитал.