Годы реакции. Ослабление сил. Черные списки. Упадок деятельности Союза. Внутрисоюзные распри.

Но не только победы, не только годы бурного подъема переживал нефтепромышленный пролетариат в своей борьбе. Вместе с победами, вместе с временами обычного подъема и больших достижений, пролетариат нефтяного Баку переживал также и крупные поражения, и годы мрачного упадка, растерянности, пассивности и отступлений. Как волны разбушевавшегося моря сменяются успокоением его, так и движение пролетариата то вздымалось наподобие[1] грозных валов и опрокидывало все на своем пути, то наподобие отливов - отходило назад, успокаивалось и замирало.

Черная реакция оправившегося от испуга и растерянности правительства повисла густым туманом над Россией в 1906 и 1907 г.г. и огромной волной омерзительных еврейских и студенческих погромов и разгоном рабочих организаций прокатилась по всей России, докатившись до Баку.

Здесь, на Кавказе, в частности в Баку, эти черные дни наступили несколько позже; здесь рабочим удалось дольше держать в трепете и страхе кавказское начальство и капиталистов, и в то время, когда в центре России, в Москве, Питере и др. крупных промышленных городах, были разогнаны, разгромлены, загнаны в подполье возникшие в дни величайшего подъема российского пролетариата рабочие организации, у нас, в Баку, рабочие продолжали свой натиск, профсоюзы переживали пору своего величайшего подъема и расцвета.

Но и для Баку наступила темная ночь, и над Баку нависала грозная туча: праздник на улице наступил для полиции, охранки и нефтепромышленников. Почувствовав, что в России удалось сломить рабочее движение, местная полиция и нефтепромышленники распоясались вовсю, показали свой настоящий звериный лик и свои капиталистические клыки.

Особенно наскоки нефтепромышленников на рабочих усилились в связи с плохими делами на нефтяном рынке, в связи с некоторым падением цен на нефть.

Обеспокоенные этим обстоятельством, господа промышленники начали срочно принимать решительные меры к сохранению своих баснословных барышей, что невозможно было сделать без нажима на рабочих; этот невероятный нажим начался в форме урезки былых достижений рабочих в области заработной платы и рабочего дня и в форме, так называемой, рационализации производства, сокращения подсобных предприятий, мастерских и заводов и сокращения целого ряда рабочих.

Большая часть заказов на материалы промышленниками стала сдаваться российским заводам и заграницу, что повлекло за собой закрытие целого ряда механических заводов в Баку, работавших исключительно на нефтяную промышленность.

Благодаря этому, огромное количество рабочих - до 6 т[ысяч] человек - было сокращено и составляло резервную армию безработных.

Эта армия безработных несомненно понижала боевое настроение работавшей армии, так как предприниматели теперь очень мало церемонились со своими рабочими, имея возможность в каждую минуту, взамен выброшенных рабочих, найти сотни желающих работать по любой расценке из армии безработных

Полицейские репрессии, аресты, ссылки, экономический нажим предпринимателей, увольнение огромного количества рабочих, наличие армии безработных и проч[ее] - не могли способствовать боевому настроению нефтепромышленных рабочих.

Состояние духа рабочих было тяжелое, подавленное, даже гнетущее.

Это, конечно, не означало, что рабочие не проявляли себя и не отстаивали своих прав.

Они отстаивали себя, дрались жестоко с предпринимателями, устраивали забастовки, предъявляли требования и т.д. Но эти забастовки уже и количественно, и качественно были меньше таковых же в прошедшие годы. Напор был не так силен, сила сопротивляемости значительно ослабела.

Этим и объясняется то обстоятельство, что до 60% всех забастовок, возникших в 1908 году, окончились полной неудачей, поражением рабочих, и лишь ничтожная часть их - 6% - окончилась победой рабочих.

Сопротивляемость рабочих резко понизилась, в то время, как наступление предпринимателей усилилось.

Несмотря на такую тяжелую атмосферу, нефтепромышленные рабочие находят в себе силы и поднимаются до прежнего героизма и энтузиазма, объявляя первого мая 1908 г. грандиозную первомайскую стачку.

В этой стачке по всем районам участвовало 70% всех рабочих, т.е. больше, чем в первомайской стачке 1907 года, что объясняется, по словам Фролова, тем обстоятельством, что в 1907 году перед первым мая, 18 апреля, была объявлена всеобщая забастовка, которая повлияла на забастовку 1-го мая.

Но эта блестящая первомайская забастовка была чем-то вроде лебединой песни бакинских нефтепромышленных рабочих, которые с этого момента замолкли на несколько лет.

Интересно отметить, что в 1908 году некоторые нефтепромышленники в своей борьбе с рабочими прибегли к методу локаута, который раньше совершенно не практиковался и не был известен.

В рабочей среде начали появляться отвратительные, уродливые явления, как-то: штрейкбрехерство, подлизывание, угодничанье перед администрацией; случаи пьянства приобрели массовый угрожающий характер; появились отдельные лица и банды, совершавшие налеты, ограбления, экспроприации под громкими названиями «групп анархистов», боевых групп «Красное знамя» и проч.

Полиция производит аресты наиболее сознательных, передовых рабочих и крупных работников-партийцев - руководителей рабочих, а фирмы им охотно помогают в этом грязном деле, составляя, так наз[ываемые] черные списки, в которые попадают все сознательные, передовые рабочие.

Особенно этим делом отличается услужливая администрация фирмы «Нобель», которая пачками составляет эти черные списки, рассылает их по всем своим предприятиям, со строгим предупреждением - не принимать таких-то лиц на службу в Т[оварищест]во.

Господа Нобель воспитали не одну сотню угодливых, податливых рабочих и, особенно, служащих, которые считали их своими благодетелями и служили им верой и правдой. Эти господа ненавидели всякие забастовки, всякие смуты, презирали руководителей и вождей, считая их смутьянами, которые мутят народ. Такой слизи, такой накипи было не мало, и они оказывали упорное сопротивление революционным действиям рабочих, внося разложение и деморализацию в рабочие ряды.

Деятельность союза, не так давно бившая ключем, начала постепенно спадать и проходила в упадок, собрания стали собираться все реже и реже, количество членов союза уменьшалось с каждым днем, его финансовые дела приходили в упадок, жизнь союза замирала. Рабочие выходили из Союза целыми группами, оправдывали свой уход тем, что союз не помогает материально, и что он бессилен защищать их от предпринимателей.

К концу 1908 года из 9 тысяч членов в союзе осталось около 3 1/2 тысяч, причем и эти несколько тысяч в большинстве своем являлись либо неаккуратными плательщиками членских взносов, либо совсем не вносили их, продолжая на бумаге числиться в союзе и не подавая заявления о своем выходе.

Работа руководящей группы затруднялась с каждым днем, так как собрания уполномоченных или общие собрания членов созвать было невозможно, потому что они не могли состояться из-за неявки на них членов союза.

Помимо этих общих причин, внутри союза начались неурядицы, споры и дрязги, обвинения одной части работников другой части в различных поступках, разрушающих союз. Особенным усердием отличался «Кочегар» [Самарцев], редактор газеты «Гудок», которая не являлась больше органом союза нефтепромышленных рабочих, так как не отражала мнении и линии этого союза.

«Кочегар» вел ожесточенную борьбу против руководителей союза, особенно против Алеши Джапаридзе, обвиняя его в диктаторстве, в нежелании отчитываться перед членами союза, в том, что тов[арищ] Алеша Джапаридзе и другие руководители союза ведут партийную линию в союзе и тем губят союз.

«Кочегар» был ярым сторонником нейтральности союза, т.е. независимости его от какого-бы то ни было партийного влияния и руководства; он доказывал, что, благодаря спорам партий друг с другом они раскалывают рабочих, борятся за свое влияние и тем разрушают союз, тратят союзные деньги на партийные нужды, и т.д.

Этот же самый «Кочегар» в провале знаменитого совещания с нефтепромышленниками обвинял не правительство, не нефтепромышленников, а политические партии, считая, что они являются виновниками срыва этого совещания. Вот что он пишет сейчас же после совещания.

«И вот, исходя из всего этого, спрашивается, можно ли допускать - отдавать дальше свои дела каким бы то ни было партийным группам? Ответим конечно, нет. До тех пор, покуда сами рабочие, в лице своих союзов, не возьмутся за свои дела и будут свои интересы доверять разным партийным граммофонам, мы всегда будем терпеть одни поражения от организованного противника - класса собственников. Пусть не пройдет даром эта кампания и послужит еще раз уроком для нас.

Пусть знают все рабочие, как политиканствующие компании провалили общее дело, они принесли его в жертву богу-болтуну».

В таком же озлобленном, брюзжащем тоне он повел кампанию против руководителей союза, обвиняя их в ослаблении союзной работы, в утечке членов, финансовых затруднениях, в инертности рабочих и пр[очих] смертных грехах, доходя в своем злопыхательстве и злобе до невероятных обвинений отдельных руководителей в нечистоплотности, в нечестности и т.д.

Конечно, эта грязная клевета и ложь не имели под собой никаких оснований и были опровергнуты актами ревизионных комиссий, обследовавших финансовое состояние союза.

Но, так или иначе, в связи с общим упадком союзной деятельности и общим настроением рабочих, кампания, поднятая «Кочегаром» и его друзьями и сторонниками, привела к перевыборам старого правления и выборам нового.

Несмотря на отчаянные репрессии, несмотря на упадочное настроение рабочих и их отход от профессиональных союзов, последние ведут героическую борьбу за свое существование и всячески поддерживают жизнь в умирающих организациях, прилагая нечеловеческие усилия к оживлению их.