В 1973 году я работала на Могилёвской швейной фабрике имени Володарского, на потоке (конвейере) № 9 цеха № 3. Шила верхнюю одежду: куртки и пальто. Коллектив был чисто женский, много молодежи. Я делала петли для пуговиц в самом конце конвейера. Затем одежда, после незначительных доработок (подглаживание и тому подобное) проходила ОТК (Отдел технического контроля), где проверялась на качество, и передавалась в Отдел сбыта. Каждая швея на конвейере регистрировала номер предмета одежды, с которым она работала. Однако оплачивались нам только те вещи, которые достигали Отдела сбыта. Эта деталь важна для понимания причин конфликта, возникшего на фабрике тем летом.

В конце июля наш 9-й поток вернулся из коллективного отпуска. Я как малолетка ещё догуливала свой отпуск, так что моя смена (всего было 2 смены) работала без меня. Обычно в этом случае на место отсутствующей швеи сажали резервную. Но в этот раз начальник смены почему-то так не сделала. Когда я вышла на работу, было уже ясно, что к дню получки отставание не ликвидировать: слишком много накопилось на стеллажах вещей без петель. Рядом со мной посадили ещё одну швею, а кроме того стали уговаривать весь поток выйти поработать в субботу. Мы опасались за судьбу своей зарплаты, почему большинство и согласились отработать сверхурочно, но – в ночь с пятницы на субботу.

И вот день получки наступил. 8 или 9-го августа в обед в цехе появилась кассир. Я обедала одной из последних и, едва вошла в цех, сразу уловила неладное. Швеи собирались небольшими группами и оживлённо обсуждали происшедшее: получку всё-таки срезали. У меня вообще получилась насмешка, в расчетном листке было указано 50% от того, что я заработала.

Кто-то произнёс слово «забастовка», и очень быстро стачечное настроение стало преобладающим. Все расселись по своим местам, но к работе не приступили. Не включили и конвейер. Я ощущала необычайность происходящего, но не столько из-за объявления забастовки (года за три до этого, когда я ещё училась в школе, из-за плохих условий труда бастовал ряд цехов на Могилёвском автозаводе – МоАЗе), сколько из-за того, что нас обманули.

Мастер пошла к начальнику смены и сказала ей, что поток забастовал. Та схватилась сначала за голову, потом за телефон – наш цех был расположен на значительном расстоянии от основной производственной площадки, так что на реакцию со стороны «высших сфер» требовалось некоторое время. Но уже через полчаса-час в 3-м цехе собралось всё фабричное начальство: однорукий директор, ветеран Великой Отечественной войны – он у нас был единственный мужчина; профорг, парторг, комсорг и так далее. Все собрались в центре цеха у стеллажей, окружив плотным кольцом прибывшую «знать». Началось импровизированное собрание, которое было полным антиподом своих казённых собратьев, созываемых по воле какого-либо начальства.

Женщине пойти на забастовку нелегко, на ней ведь лежит основная тягота забот по дому и голодные дети. Но уж если она сделала этот шаг, то решимости и напора ей не занимать. Вот почему не начальницы во главе с единственным мужчиной, а именно работницы перешли в наступление. От желающих высказать руководству накопившиеся претензии не было отбою. Вспомнили и дурную организацию труда, когда из-за отсутствия одной-единственной резервной машинистки оказалась без вины виноватой целая смена, и нехватку подходящей по тону и основе гарнитуры (отделочной нитки), что иногда вело к вынужденному браку. Возмущались напрасными жертвами, ведь людей уговаривали на сверхурочную работу, обещая, что это решит проблему.

Выступила и я, сказав среди прочего: «Вы мне не только за выполненную работу не доплатили. Вы даже доплату по несовершеннолетию не начислили. То есть, у вас и документация запутана!»

Директор с подчинёнными лишь отбивался да уверял, что во всём разберётся. К бастующим то и дело заглядывали работницы с 2-3 этажей, где размещались другие потоки. Хотя там продолжалась работа, но претензий у нас к ним, как и у них к своей получке, не было. Несколько часов продолжалось бурное собрание, только к концу смены, получив клятвенное обещание, что сполна получат заработанное, мы согласились на следующий день возобновить работу. Пришедшим работницам вечерней смены мы с гордостью сказали, что бастовали.

Директор сдержал слово: в течение нескольких дней мы получили недоплаченные суммы. Никто за участие в стачке не пострадал. Но организация труда на фабрике продолжала хромать. Через месяц я уволилась и устроилась на фабрику-ателье. Там директор сформировал молодёжную бригаду, в которую вошли я и несколько моих приятельниц с фабрики Володарского. Но на новом месте бастовать нам уже не пришлось – начальство не давало повода.

Та забастовка произвела на меня огромное впечатление. Если бы мы тогда струсили и не бросили работу, то ничего бы не добились. За свои права надо бороться, а борясь – побеждать. Я усвоила это на всю жизнь.

Записал В. Большаков