История профсоюзов

Айнзафт С. Первый этап профессионального движения в России (1905-07). Вып. 1

Большаков В.П. О том, чего не было

Большаков В.П. Что ты можешь противопоставить хозяину

Бухбиндер Н.А. Зубатовщина и рабочее движение в России

Вольский А. Умственный рабочий. - Междунар. Лит. Содр-во, 1968

Галили З. Лидеры меньшевиков в русской революции

Гарви П.А. Профсоюзы и кооперация после революции (1917-1921)

Дмитревский В.И. Пятницкий

Дойков Ю.В. А.А. Евдокимов: Судьба пророка в России

Железные люди железной дороги

Ионов И.Н. Профсоюзы рабочих Москвы в революции 1905-1907 гг.

Краткая история стачки текстильщиков Иваново-Кинешемской Промышленной Области

ЛИИЖТ на службе Родины. - Л., 1984

Магистраль имени Октября. - М., 1990

Никишин А. 20 лет азербайджанских горнорабочих. - Баку, 1926

Носач В.И. Профсоюзы России: драматические уроки. 1917-1921 гг.

Носач В.И., Зверева Н.Д. Расстрельные 30-е годы и профсоюзы.

Поспеловский Д.В. На путях к рабочему праву

Рабочие - предприниматели - власть в XX веке. Часть 2

Сивайкин Е.А. Молодёжная политика профсоюзов...

Станкевич И.П. Базовый семинар для рядовых и новых членов профсоюза

Че-Ка. Материалы по деятельности чрезвычайных комиссий

Чураков Д.О. Бунтующие пролетарии

Шулятиков В.М. Трэд-юнионистская опасность. - М., 1907

Pirani S. The Russian Revolution in Retreat, 1920-24


/ Главная / Архивохранилище / Библиотека / Исследования и публицистика / Поспеловский Д.В. На путях к рабочему праву

Глава 7. От Зубатова до Шляпникова

2012-11-03

(Глава 6)

Глава 7. От Зубатова до Шляпникова

Профсоюзы в канун Октябрьского переворота

Хотя с началом 1-й мировой войны стачки и были запре­щены правительством, никаких особых преследований, во всяком случае, за экономические стачки, видимо, не проис­ходило. В первые годы войны общее число стачек было не­малое. По данным фабричной инспекции, за 1915 год по всей России было 928 забастовок, из них в Петрограде - 126. Количество же бастующих рабочих в это время равнялось 389.587, то есть почти 10% всех фабрично-заводских рабо­чих России. Следует также указать, что почти все забастовки военного времени носили чисто экономический характер. Вероятно, спад политических забастовок по сравнению с кануном войны свидетельствует о наличии среди рабочих патриотических настроений и, одновременно, - о незначи­тельном влиянии на них пораженцев - большевиков и от­носительно сильном — эсеров и меньшевиков, большинство из которых заняло оборонческую позицию. Надо особо под­черкнуть, что большинство находившихся в Швейцарии эмигрантских революционных деятелей — таких, как Ленин, Мартов и Чернов — заняли пораженческую позицию, и в то же время часть большевиков, находившихся в России, перешла на оборонческую позицию. Из эмигрантов знамени­тыми оборонцами стали социал-демократы Плеханов и Потресов.

Как мы уже говорили, рабочие профессиональные союзы начали сходить на нет еще накануне 1-й мировой войны. По некоторым подсчетам, в действующих профсоюзах в это время состояло всего лишь около 14—15 тысяч человек, и во время войны их роста, скорее всего, не наблюдалось. По-видимому, отчасти это можно объяснить сформированием в сентябре 1915 года так называемого Центрального воен­но-промышленного комитета в Петербурге и промышлен­ных комитетов в других районах страны, в которые должны были входить также и рабочие представители. Целью этих комитетов, в которых кроме рабочих заседали представи­тели правительства, крупные предприниматели и представи­тели общественности от Земгора (самоуправления земств и городов), было развитие оборонных производств вообще и снабжение армии боеприпасами, в частности.

Предоставление рабочим представителям возможности заседать в высшей общественно-государственной комиссии и решать судьбы армии и промышленности трудно переоце­нить. Как признается в своих мемуарах глава большевистского подполья в годы войны Шляпников, большевикам пришлось приложить все имеющиеся силы, чтобы сорвать выборы в Центральный военно-промышленный комитет. Но и это удалось им только в первом круге выборщиков. 90 голосов против 81 проголосовали против участия рабочих в военно-промышленном комитете[1]. При этом Шляпников, конечно, умалчивает о подоплеке всего дела, которое вскрылось петроградской газетой "День", опубликовавшей 5 октября письмо в редакцию будущего председателя рабо­чей группы в военно-промышленном комитете Гвоздева. Гвоздев был меньшевиком и умеренным оборонцем. В своем письме в редакцию он осуждал небрежность, прояв­ленную военно-промышленным комитетом по отношению к взятым на себя обязательствам. Дело в том, что комитет раздавал приглашения на собрание выборщиков направо и налево и без должного внимания. В результате, например, на Путиловском заводе некоторые приглашения оказались в руках тех, кто никакого отношения к рабочим не имел. В то же время ряд рабочих приглашения не получил. Это было поводом для объявления недействительными итогов перво­го голосования выборщиков, о котором пишет Шляпников. Проведенное повторное голосование, в котором приняло участие 176 выборщиков, в подавляющем своем большин­стве высказалось за участие в военно-промышленном коми­тете. И эта рабочая депутация в Центральном военно-про­мышленном комитете действовала до самой Февральской революции[2].

Резолюция большевиков призывала рабочих бойкотиро­вать военно-промышленный комитет:

"Производительные силы буржуазного общества, — гово­рилось в ней, — переросли узкие рамки современных нацио­нальных государств. В монархических и республиканских странах власти и дипломатия подчинены всецело хищниче­ским империалистическим интересам господствующих клас­сов. Кто из них первый напал — вопрос не существенный и не могущий определить тактику пролетариата. Главный враг каждого народа — в его стране. На завоевание власти путем гражданской войны должны быть направлены усилия про­летариата. Пролетариат зовет к созданию Временного прави­тельства после низвержения Самодержавия и к созыву Учредительного собрания".

Заканчивалась эта резолюция следующими призывами:

"Во-первых, речи быть не может об участии представи­телей рабочих в Центральном военно-промышленном коми­тете; во-вторых, участие было бы фальсификацией воли пролетариата, изменой его революционному интернациона­листическому знамени; в-третьих, рабочие-уполномоченные должны громогласно заявить об отказе участвовать в каких бы то ни было учреждениях, способствующих войне"[3].

Эта резолюция была выработана от имени тех 90 депута­тов первого круга выборщиков, которые проголосовали 27 сентября 1915 года против участия в военно-промышленном комитете. Но, как мы уже сказали, двумя месяцами позднее рабочие в этот комитет вошли.

О настроениях рабочих того времени есть ряд свиде­тельств. Например, большевик Ф. Лемешев в своей статье "На Путиловском заводе в годы войны" пишет:

"В годы войны злобой дня был спор с патриотами, вопрос о войне. И опубликованное в печати письмо Плеханова и Кропоткина в защиту обороны страны с национальных пози­ций ввело многих рабочих в заблуждение. При Путиловском заводе имелся театр, который находился в руках у админи­страции завода. Перед каждой постановкой духовой ор­кестр играл "Боже, Царя храни" и гимны всех союзных держав, кроме Марсельезы. Как-то мы собрались посмотреть новую пьесу и попробовать сорвать исполнение патриоти­ческих гимнов. Раздались звуки гимна, все встали, а наша группа осталась сидеть на местах и кричала: "Долой царский гимн! Не место ему в рабочем районе!" Нас было меньшин­ство. Администрация театра попросила нас выйти из зала. Уходя, мы все же пытались протестовать, но публика нас не поддержала"[4].

А это ведь была рабочая публика самого передового в годы 1-й мировой войны Путиловского завода.

А. Ефимов тоже жалуется в своих воспоминаниях на не­популярность большевиков в рабочей среде. Он пишет о петербургском металлическом заводе в 1915 году. Это как раз то время, когда создавался военно-промышленный комитет. Ефимов пишет о том, что в этот период рабочие почти не откликались на пропаганду большевиков. И толь­ко с появлением среди рабочих усталости от войны, пример­но к концу 1915 - началу 1916 года, большевикам, наконец, удалось завербовать отдельных рабочих. "К маю 1915 года общее количество рабочих на заводе было около 6 тысяч, — пишет далее Ефимов. — Руководящей мастерской была мо­дельная, которая была оплотом большевизма, ибо из общего количества 60 рабочих в ней было 7 членов партии, не счи­тая сочувствующих. Одно из наших собраний было перед 1 мая, другие — летом 1915 года. Настроение рабочих в период первого года войны было таково, что мечтать о прове­дении каких-либо политических забастовок в виде протеста не могло быть и речи"[5].

Итак, 7 большевиков на 60 рабочих. Вот положение 1915 года. Однако позиция рабочей депутации в новом военно-промышленном комитете не была монолитной в смысле патриотизма и оборончества. В то время как Гучков выступал безоговорочно за войну до победного конца, с контрибуциями и репарациями, председатель рабочей груп­пы, меньшевик Гвоздев смотрел на положение дел иначе. В частности, он сделал следующее заявление:

"Для рабочих России нежелателен разгром ни России, ни Германии. Мы стоим на точке зрения защиты и самообо­роны, но не нападения на Германию. Насущной является организация всех живых общественных сил России для борьбы с нападающей Германией и для борьбы с нашим страшным внутренним врагом — самодержавием. Для до­стижения этих двух целей необходимо деятельное участие в работах военно-промышленных комитетов. В настоящее время социальная революция не на очереди. Пока власть должна перейти из рук правительства в руки буржуазии"[6].

Иными словами, Гвоздев занимал в вопросе развития революции классическую марксистскую позицию. Так как время для пролетарской революции еще не настало, считал он, можно и даже нужно вступать в блок с буржуазией. Буржуазия же настроена патриотически, значит нужно гово­рить о нападающей Германии и об обороне России. Как мы знаем, эту же позицию в 1917 году займут впоследствии Керенский и оборонческое крыло Совдепа. Что будет спо­собствовать размагничиванию и деморализации армии, так как настроенная патриотически русская армия была ориен­тирована на победу, а не на оборону. Оборонческая позиция приведет к падению России и победе революции.

Рабочая группа военно-промышленного комитета своего существования с Февральской революцией не окончила, а наоборот, по парадоксальным причинам развилась как бы в свою противоположность — второй петербургский Совет рабочих и солдатских депутатов. Иначе говоря, с рабочей группой произошло близкое тому, что случилось в 1905 го­ду с комиссией Шидловского, ставшей впоследствии базой петербургского Совета рабочих депутатов. В связи с этим любопытно отметить, что, несмотря на распоряжение пра­вительства не устраивать забастовок, рабочая группа воен­но-промышленного комитета объявила в 1917 году тра­диционную однодневную забастовку в память 9 января, "Кровавого воскресенья". В ответ на это правительство, арестовало рабочую группу, как пошедшую против воли правительства.

Но дело было не только в забастовке самой по себе. Ра­ботавший в полицейских архивах царского режима поэт Александр Блок проливает на этот арест совершенно иной свет. В обнаруженном им секретном докладе некоего гене­рала Глобачева говорится о существовании революционных заговоров думских либеральных групп против царя. "В данный момент, — сообщается в докладе, — находятся в наличности две исключительно серьезные общественные группы, которые самым коренным образом расходятся по вопросу о том, как разделить шкуру неубитого медведя (то есть царского правительства). Первую из этих групп составляют руководящие дельцы парламентского прогрес­сивного блока. Их задача состоит в том, чтобы заручиться хотя бы дутыми директивами народа, для чего войти в сно­шение с сохранившей всю свою революционную физионо­мию, но явно отклонившейся от руководящих кругов старо­го интернационала рабочей группой. Дав время рабочей массе самостоятельно обсудить задуманное, представители рабочей группы, лично и через созданную ею особую пропа­гандистскую коллегию, должны организовать ряд массовых собраний по фабрикам и заводам столицы и, выступая на таковых, предложить рабочим прекратить работу в день открытия заседания Государственной Думы 14 февраля по старому стилю и под видом мирно настроенной манифеста­ции проникнуть к входу в Таврический дворец. Здесь, вызвав на улицу председателя Государственной Думы и депутатов, рабочие в лице своих представителей должны громко и открыто огласить принятые на предварительных массовых собраниях резолюции с выражениями их катего­рической решимости поддержать Государственную Думу в ее борьбе с ныне существующим правительством. Опасения рабочей группы по поводу противодействия со стороны ина­комыслящих подпольных социалистических течений — от­пали, потому что социал-демократические группы большевиков-объединенцев и интернационалистов-ликвидаторов не склонны ни противодействовать, ни способствовать их затее, а занимают выжидательную позицию. Во главе второй груп­пы стоят не менее жаждущие власти — Гучков, князь Львов, Третьяков, Коновалов и Федоров".

В своем комментарии Блок предполагает, что именно это сообщение полицейского генерала было причиной ареста рабочей группы вскоре после этой забастовки. Очевидно, он не без основания считал, что если бы действия полиции были вызваны одной лишь забастовкой 9 января, то арест должен бы был состояться сразу после или даже накануне забастовки. И действительно, в секретном отчете даже гово­рится, что группа Гучкова, Львова, Третьякова, Коновалова и Федорова организовывала и подготавливала демонстрации рабочих столицы через посредство якобы гвоздевской ра­бочей группы военно-промышленного комитета. Во время демонстрации они хотели заявить депутатам Думы свое тре­бование "незамедлительно вступить в открытую борьбу с ныне существующим правительством и верховной властью и признать себя впредь, до установления нового государ­ственного устройства, — Временным правительством".

В сообщении Блока дальше говорится, что Гучков был уверен, что в рабочей группе военно-промышленного коми­тета, состоявшей из 15 человек, несомненно должен был быть агент полиции. И он не ошибся в своем убеждении. Таким агентом оказался некий Абросимов — единственный из пятнадцати, кто остался на воле. Не кто иной, как Абро­симов уверял впоследствии, что рабочая группа стремилась к насильственному перевороту, оправдывая, таким образом, ее арест. Справедливости ради нужно подчеркнуть, что ни­каких иных, кроме отчета генерала Глобачева, данных о том, что эта группа стремилась к захвату власти или к пере­вороту, нет. В связи с этим также интересно отметить, что Протопопов в свое время докладывал Царю об опасности образования рабочей секции в военно-промышленном коми­тете. Мало того, он даже прямо писал о том, что группа чем-то напоминает ему "организацию Хрусталева-Носаря 1905 года"[7].

Таким образом, если верить этому полицейскому внут­реннему отчету, единственные, кто тогда серьезно обдумы­вал государственный переворот, были лишь люди либераль­но-буржуазных кругов. Уж вовсе не революционная демо­кратия. Это еще раз опровергает большевистский миф о подготовке переворота 1917 года социалистами и, прежде всего, большевиками. Как бы там ни было, а предсказание будущего группы Гвоздева по аналогии с организацией Хрусталева-Носаря 1905 года оказалось пророческим. Од­ним из первых мероприятий Февральской революции был поход революционной толпы к Петропавловской крепости, где находилась в заточении рабочая группа во главе с Гвоз­девым. Когда их освободили и привели в Таврический дво­рец, где заседала Дума, то на базе этой группы тут же был создан 2-й петербургский Совет рабочих и солдатских депу­татов. Конечно, с добавлением в состав других представите­лей социалистических партий. Интересно, что когда в петер­бургский Совет рабочих депутатов были проведены выборы, то большевики получили там только 10% мест. Иными сло­вами, в период Февральской революции популярность боль­шевиков по сравнению с другими социалистическими пар­тиями среди рабочих масс была весьма скромной. И по пред­варительным прикидкам на ожидавшихся свободных выбо­рах в феврале 1917 года за них проголосовало бы от силы 3—4 процента населения. Однако в ходе революции, меж­ду февралем и октябрем, картина начала резко меняться. После возвращения в Россию в апреле 1917 года Ленина большевики проявляют себя как целенаправленная, сплоченная партия с сильным, не колеблющимся руководством. Это было большим преимуществом. Страна нуждалась в сильном руководителе, и ни одна другая партия не в состоя­нии была такого руководителя выдвинуть.

Так все выглядело внешне. На самом же деле рост попу­лярности большевиков среди рабочих в ходе 1917 года объяснялся, прежде всего, безответственной и беспринципной пропагандой, обещаниями, которые ответственные руково­дители правительства просто не могли давать. Дело в том, что с Февральской революцией на заводах начинает нару­шаться трудовая дисциплина и выдвигаются такие требова­ния (например, сокращение рабочего дня при одновремен­ном повышении зарплаты), о которых заранее было ясно, что они невыполнимы. В уже цитированной книге Мани Гордон говорится, что, добившись 8-часового рабочего дня, рабочие в 1917 году на самом деле работали не больше 4-5 часов в сутки, так как, с одной стороны, рухнула общая дисциплина, а с другой - масса времени уходила на всевоз­можные митинги, профсоюзные заседания, цеховые комите­ты и т. д. Требовать в этих условиях резкого повышения заработной штаты было просто преступно. Пришедшие к власти (во всяком случае, в поздний период Временного правительства) эсеры и меньшевики не могли согласиться на эти безответственные требования, — чем пользовался Ленин, утверждая, что это — эксплуатация рабочих и что правительство реакционно.

В связи с этим нужно особо отметить позицию петроград­ского Совета. Как мы знаем, главным политическим факто­ром в нем были меньшевики. В результате Совет колебался между реализмом и крайними требованиями. Одной из первых его резолюций от 5 марта 1917 года (по старому стилю), принятой большинством голосов, был призыв к рабочим вернуться к станкам и прекратить забастовки. Но, как оказалось, не только для того, чтобы восстанавливать производство, наверстывая упущенное. Этого меньшевикам было мало. Нужно было вернуться к станкам, чтобы по первому сигналу вновь прекратить начатые работы. Но и этого было, как бы, недостаточно, поэтому резолюция со­провождалась призывом Совета "к немедленному созданию и укреплению рабочих организаций всех видов, как опорных пунктов для дальнейшей революционной борьбы за полную ликвидацию старого режима и за классовые идеалы проле­тариата"[8].

Через 5 суток после этой резолюции с демагогическими призывами к восстанию и борьбе за свои права петроград­ский Совет вступает в переговоры с петроградским обще­ством заводчиков и фабрикантов и подписывает совместное соглашение о введении 8-часового рабочего дня, а также ор­ганизации на заводах и фабриках фабзавкомов и примири­тельных камер. Фабзавкомы, по словам Дмитриева, факти­чески существовали уже с первых же дней после Февраль­ской революции, когда руководители многих заводов разбежались и рабочие начали работу без администрации. (Насколько она была производительна — это другой во­прос.) А чтобы обеспечить на производстве какой-то поря­док, рабочие сами организовали фабрично-заводские коми­теты. Когда же администрация стала возвращаться, часть из нее рабочие к работам не допустили. К остальным же "в помощники" были приставлены комиссары - члены завод­ских комитетов - следившие за администрацией и за всем, что делалось на заводе[9].

О провинции у нас меньше данных, чем о Петербурге и Москве. Но, по-видимому, ситуация там была для больше­виков еще менее обнадеживающей. Вот как большевик С. Пумников описывает в своих воспоминаниях "От февра­ля к октябрю" обстановку в Самаре в 1917 году:

"В советы пришло большинство эсеров и меньшевиков. Власть передали комитету народной власти, состоявшему из эсеров, меньшевиков, буржуазии и кулацкого крестьянско­го совета. Под влиянием соглашателей революционная борь­ба начала спадать. Рабочие стали от нас отходить, а солдаты стали себя именовать эсерами"[10].

Старый участник меньшевистской партии П. А. Гарви раскрывает более глубокую подоплеку взаимоотношений меньшевиков с возрождающимися профсоюзами. В частно­сти, он пишет, что институт рабочих групп при обществен­ных военно-промышленных комитетах использовался мень­шевиками еще до Февральской революции, чтобы создать из них суррогат профсоюзов:

"Если не считать разгромленных, нелегальных партгрупп меньшевиков, большевиков и эсеров и отдельных, уцелев­ших от разгрома профсоюзов, — вспоминает Гарви, — то рабочие группы, бойкотировавшиеся большевиками, осо­бенно центральная рабочая группа в Петрограде, были един­ственными связанными с рабочей массой организациями, организующими центрами надвигавшейся революции. Сове­ты рабочих депутатов, руководимые меньшевиками, вынуж­дены были выполнять те функции, которые нормально при­надлежат профсоюзам".

Гарви объясняет популярность меньшевиков среди рабо­чих в начале 1917 года именно тем, что меньшевистская партия признавала самодовлеющую ценность профсоюзного движения как самостоятельной равноправной ветви единого освободительного классового движения пролетариата. Мень­шевики способствовали развитию именно независимого профессионального движения. Гарви также подчеркивает, что меньшевики руководствовались целью сохранить един­ство рабочего класса, раскалывавшегося между меньшеви­ками, большевиками, эсерами и кадетами. Для этого, по мнению меньшевиков, нужно было деполитизировать про­фессиональное движение, способствовать развитию в рабо­чем движении самостоятельного профессионального духа[11].

Понятно, что это полностью противоречило всей направ­ленности большевиков. По мере общей поляризации собы­тий 1917 года нейтральность меньшевистской концепции, очевидно, как-то размагничивала рабочее движение, создава­ла ощущение, что в нем нет руководства и направленности. И поскольку потребность в генеральной линии для профес­сиональных союзов была, а самой линии не было, то этот вакуум, в условиях, где вакуум недопустим, постепенно начали заполнять большевики. Осенью 1917 года можно было уже говорить о большевизации и совдепов и профсою­зов. Например, в сентябре 1917 года из 23 членов исполкома петроградского Совета профсоюзов 17 были большевиками. Однако вернемся к процессу возрождения профессио­нальных союзов. Как пишет Гарви, сразу же после Февраль­ской революции начали создаваться (часто из остатков раз­громленных профсоюзов) инициативные группы. Инициато­рами были ячейки меньшевиков, эсеров и большевиков, которые, в отличие от 1905 года, начали прямо призывать к созданию профессиональных союзов. В течение марта—мая 1917 года в Москве, Петрограде и других городах происхо­дили собрания и конференции по учреждению профсоюзов и местных главных управлений отраслевых профсоюзов, а также центральных бюро профсоюзов по данному горо­ду или области. 15 марта в Москве состоялось собрание 22 правлений отраслевых профсоюзов, на котором было сфор­мировано московское Центральное бюро профсоюзов. Такое же бюро было создано и в Петрограде. Только за первые два месяца революции в Петрограде и Москве было образовано свыше 130 союзов, а по всей России — более двух тысяч. По данным министерства труда на 1 сентября 1917 года в Петрограде было 34 профсоюза, в которых состояло более 500 тысяч членов. Это значит, что каждый четвертый житель Петрограда или почти каждый трудящийся был членом профсоюза. Гарви замечает, что бурный числен­ный рост профсоюзов часто не отражал роста их реальной силы. Масса трудящихся оставалась стихийной и неоргани­зованной. В этой ситуации только совдепы и фабзавкомы оказались наиболее приспособленными и в новой револю­ционной обстановке как бы взяли на себя роль профсоюзов. А поскольку совдепы и фабзавкомы были более политизи­рованы, то в ряде совдепов промышленных городов — та­ких, как Петроград, Москва, Иваново-Вознесенск, к осени 1917 года инициатива оказалась в руках большевиков, и профсоюзы все больше и больше стали принимать больше­вистскую ориентацию. Иначе говоря, события развивались в соответствии с первоначальными проектами Ленина о профсоюзах как приводном ремне большевизированных совдепов. Когда в июле месяце 1917 года собралась III Всероссийская Конференция профсоюзов, по данным Гарви, в России насчитывалось 967 профессиональных союзов и 51 центральное бюро от промышленных областей и городов с общим числом членов примерно полтора миллиона чело­век. Это значит, что за какие-то 4 месяца существования российской демократии около 30% всех промышленных рабочих страны вступило в профессиональные союзы. И вся эта гигантская масса все еще находилась под идейным влия­нием меньшевиков. Ее ядро, по словам Гарви, составляли такие старые, влиятельные профсоюзные деятели, как мень­шевики Колокольников, Гриневич, Кольцов, Гарви, Астров, Татарчуков, Кефали и Волков. Однако уже на этой конфе­ренции начала ощущаться поляризация. Меньшевики раз­личных толков, правые эсеры и бундовцы объединились в группу сторонников единства, которая важнейшим факто­ром профсоюзного движения считала профессиональные интересы. Большевики же, "новожизненцы" (т. е. группа Горького, редактировавшая "Новую жизнь"), "межрайонцы" (группа, которая пыталась объединить большевиков и меньшевиков), эсеры-интернационалисты (впоследствии ле­вые эсеры) и так называемые индустриалисты составили группу интернационалистов, которая главным фактором в профессиональном рабочем движении считала политику. Среди этой группы интернационалистов, которая в целом была под большим влиянием большевиков, наиболее выде­лялись Милютин, Рязанов и Лозовский, которые в то время еще не присоединились к большевикам, а также большевики Озол, Шмидт и Шляпников.

И все же, как мы уже говорили, на этой конференции пре­обладающее влияние имела группа "единства" и, в частно­сти, меньшевики. Например, за резолюцию меньшевика Гри-невича об общих задачах профсоюзов, которая во главу угла ставила чисто профессиональные интересы, проголосовало 103 делегата при 79 воздержавшихся, принадлежавших к группе интернационалистов. А резолюция большевика Милютина была отклонена 70 голосами против 65. Резолюция по докладу большевика Глебова-Авилова о взаимоотноше­нии профсоюзов с фабзавкомами также была отклонена большинством в 76 голосов против 63. В итоге прошла ре­золюция меньшевиков Гарви и Астрова. В своих резолю­циях меньшевики учитывали военную ситуацию и напряжен­ность революционного положения в стране и призывали не прибегать без крайней надобности к забастовкам. Забастов­кам, согласно специальной резолюции, принятой большин­ством, должны предшествовать попытки мирного разреше­ния конфликтов. Большевики же настаивали как раз на обратном, все время, направляя конференцию на принятие крайних мер, нарушающих мир и способствующих разжига­нию внутренней борьбы[12].

Всероссийский центральный совет профессиональных союзов (ВЦСПС), созданный на III Конференции и состояв­ший из 19 членов группы "единства" и 16 — группы "интер­националистов", был в руках меньшевиков. Однако в исполкоме ВЦСПС, состоявшем из 5 меньшевиков и 4 боль­шевиков, преимущество меньшевиков было незначитель­ным, Гарви в связи с этим пишет: "Политические разногла­сия внутри меньшевизма ослабляли его позиции в профес­сиональном движении и профцентре, сводя на нет слабое большинство в один голос. В это же самое время полити­чески разношерстные элементы, тяготевшие к большеви­кам, все более подпадали под влияние большевизма и усваивали его основной политический лозунг — взрыв коалиционного правительства и переход власти в руки Советов. Решения III Конференции перестали быть общей платформой всего профдвижения, втянутого в водоворот острой политической борьбы. В самом рабочем классе и в его профорганизациях, происходил стихийный сдвиг влево"[13].

Что же касается рабочих, то они просто запутались и не знали, кому верить. И у них были все основания для коле­баний. Меньшевистские руководители профсоюзов не реша­лись принимать решительных мер против большевиков, считая их братьями по революции. Большевики же самым наглым образом обманывали рабочих. Так, 18 октября 1917 года, то есть за 7 суток до Октябрьского переворота Троцкий заявил в Петроградском совете, что ни большеви­ки, ни Петроградский совет не готовят в ближайшем буду­щем никаких военных переворотов и заговоров. А Каменев при этом добавил, что он подтверждает каждое слово Троц­кого. Это успокоило членов совета и рабочих, так как было известно, что Каменев против захвата власти большевика­ми, против военного переворота.

Справедливости ради нужно заметить, что у Троцкого были некоторые основания для подобных заявлений. За два дня до этого, на собрании партийного городского комитета, было заявлено, что из 19 районов Петрограда более или менее по-боевому настроены рабочие только в 8 районах. Причем 3 из этих 8-ми районов не имели прямого отношения к территории Петрограда. Это были национальные группы латышей, эстонцев и финнов. А об атмосфере в остальных районах историк С. Мельгунов сообщает, что отношение к вооруженному восстанию было неопределенное или даже отрицательное. На следующий день, сообщает далее Мель­гунов, 16 октября, на расширенном заседании ЦК с пред­ставителями от городского и окружного комитетов больше­виков, военной организации, Советов, профессиональных союзов и фабрично-заводских комитетов вновь была под­вергнута обсуждению тайная резолюция от 10 октября о насильственном свержении Временного правительства. Воло­дарский, передавая общее впечатление, говорит о том, что на улицы никто не рвется, но по призыву Совета явятся все. "Совета, а не большевиков", — возражает ему член Цент­рального бюро ВЦСПС Шмидт и добавляет, что настроение таково, что активных выступлений ожидать не приходится. Шляпников от союза металлистов его поддерживает и гово­рит о том, что выступление — непопулярно, и даже слухи о нем вызывают среди рабочих панику. Володарский согла­шается и говорит о том, что если вопрос ставится как вопрос завтрашнего дня, то для этого ничего нет, массы в не­доумении от призыва к перевороту.

Как известно, большевики приноравливали переворот ко дню II съезда Советов всей страны. Но когда Центральный исполнительный комитет Советов получил от местных со­ветов резолюции по подготовке ко II съезду, в частности, по вопросу "Какую власть они хотели бы видеть?", стало ясно, что идея переворота непопулярна. Из 169 пришедших резолюций только 6 поддержали стереотипную формулу большевиков; 31 резолюция требовала перехода власти в руки Советов (под Советами подразумевалась коалиция всех социалистических партий), а 58 резолюций требовали создания однородного демократического правительства, то есть правительства с представителями от любой демокра­тической партии, победившей на выборах[14].

Мельгунов дальше сообщает, что массового участия под­линных рабочих в операции 25 октября (7 ноября н.с.) отменить было никак нельзя, хотя главными исполнителями восстания, в теории, должны были быть фабрично-заводские комитеты. Работа на фабриках и заводах в день восстания, утром, даже не была остановлена. И только в партийных ко­митетах, вспоминает рабочий Балтийского судостроитель­ного завода Мартынов, происходили совещания. 235 рабо­чих-балтийцев приняли в той или иной степени участие в боевых действиях захвата власти 25 октября. От других-заводов было еще меньше участников. Так, например, Путиловский завод, имевший якобы 1500 организованных красногвардейцев, смог фактически выставить лишь отряд в 80 человек, бравший Зимний дворец. Куда рассеялись 10 тысяч краногвардейцев, числившихся в одном Выборг­ском районе, нам не известно. А всего организаторы восста­ния в своих партийных рапортах записали 50 тысяч красно­гвардейцев. То есть ложь сопутствовала советской власти с самого начала. Можно сказать, из лжи коммунисты роди­лись.

Левый меньшевик Суханов был непосредственным на­блюдателем событий 25 октября в Петрограде. Его жена была большевичкой и на их квартире происходило тайное заседание 10 октября, принявшее решение о захвате власти. Так вот, в своих мемуарах, не опровергнутых ни советской властью, ни Лениным, и напечатанных в Советском Союзе в начале 20-х годов, Суханов подсчитал, что в общей сложно­сти в захвате власти в Петрограде приняло участие не боль­ше 20 тысяч человек. В эту цифру входят 5 тысяч кронштадтских матросов, несколько тысяч распропагандирован­ных большевиками солдат петроградского гарнизона и, вероятно, несколько тысяч рабочих. Таким был энтузиазм рабочего класса в октябрьских событиях. И это при общем тяжелом экономическом положении рабочих, потому что благодаря все возрастающей разрухе и революционной си­туации 1917 года резко увеличилась безработица. К началу октября 1917 года по Петрограду было уже более 5 тысяч безработных, в то время как в начале года их количество не превышало тысячи. Казалось, они должны были бы быть недовольны и поддерживать власть, обещающую им полную занятость и владение заводами.

"Мир — хижинам, война — дворцам", "Фабрики — рабо­чим, земля — крестьянам", — таковы были лозунги боль­шевиков. Несмотря на все эти обещания и отсутствие на­стоящей контрпропаганды со стороны меньшевиков и эсе­ров, реакция рабочих была весьма умеренной, часто неопре­деленной, колеблющейся. Хотя, как мы знаем, по официаль­ной большевистской версии Октябрьский переворот прохо­дил от имени Съезда Советов, на самом же деле Съезд со­брался только после 10 часов вечера 25 октября (7 ноября) и был поставлен перед свершившимся фактом. Резолюцию же по вопросу об одобрении Октябрьского переворота застигнутый врасплох Совет, окруженный до зубов воору­женными красногвардейцами, принял только незначитель­ным большинством голосов. В основном это были больше­вики и их союзники левые эсеры.

Надо особо подчеркнуть, что II Съезд Советов совершен­но не отражал расстановку сил в стране. Среди депутатов было непропорционально много представителей Петроградского и Московского советов, и в то же время были плохо представлены советы провинциальные, где влияние эсеров было гораздо больше, чем в Петрограде и Москве, а настрое­ния — не такие пробольшевистские. Мы уже говорили, что накануне Октябрьского переворота рабочие не горели энту­зиазмом его совершить. Гарви пишет о том, что ко времени переворота в Совете петроградских профсоюзов руководя­щая роль уже принадлежала большевикам и близким к ним элементам, Он объясняет это отчасти стихийным полевением рабочих масс, разочарованных медлительностью Временного правительства. Дело в том, что от революционной ситуации всегда ожидают каких-то чудес, например, максимального разрешения всех конфликтов, и если оказывается, что изме­нения проводить трудно, быстро наступает разочарование, и массы становятся благодатной мишенью демагогической пропаганды. Временное правительство раньше никаких чу­дес не обещало и потом не занималось демагогией. Больше­вики же с самого начала сулили "молочные реки и кисель­ные берега". К тому же агитировать рабочих против меньше­виков было нетрудно, поскольку меньшевики работали в правительстве, которое в глазах рабочих действовало слиш­ком медленно и заботилось о них слишком мало. Что ка­сается исполнительного комитета ВЦСПС, то Гарви пишет:

"В связи с фактически паритетным составом большеви­ков и меньшевиков в этом исполкоме, деятельность его, была ко времени Октября фактически парализована и ника­кого участия этот центральный орган ВЦСПС в Октябрьском перевороте не принял. Но большевистские члены исполни­тельного комитета ВЦСПС Глебов, Авилов, Шмидт и другие, а также близкие к большевистским верхам Рязанов, това­рищ председателя ВЦСПС, Лозовский, секретарь, были по­священы в заговор большевиков и полностью содейство­вали ему".

То есть большевики, фактически, действовали тайком от того исполнительного органа, членами которого они состояли. Что еще раз показывает их нечестность и бесприн­ципность. Они самовольно использовали помещение петроградского Совета профсоюзов в качестве штаб-квартиры военно-революционного комитета. А находившееся в руках большевиков и руководимое Шляпниковым правление пет­роградского Союза металлистов ассигновало 25 октября (7 ноября) 50 тысяч рублей военно-революционному коми­тету, организованному на предмет переворота. В Москве часть штаба восстания находилась в здании московского Союза металлистов. Когда 26 октября, то есть на другой день после петроградских событий, в Москве узнали о выступле­нии в Петрограде, правление профсоюзов, сочувствовавших перевороту, избрало ревком из 9 лиц, подчиненных не обще­городскому исполкому профсоюзов, а общегородскому ревкому. Этот ревком действовал в тылу верных Времен­ному правительству войск в интересах повстанцев[15].

 

ВИКЖЕЛь против Ленина и большевиков. Собрание уполномоченных

Первой из профсоюзных организаций, всполошившихся по поводу незаконного захвата власти большевиками, ока­зался ВИКЖЕЛь (Всероссийский исполнительный комитет железнодорожного профессионального союза), в составе ру­ководства которого были сторонники буквально всех демо­кратических партий России того времени, от кадетов до большевиков включительно. ВИКЖЕЛю сразу же удалось выпустить резолюцию о незаконности однопартийной дикта­туры, требовавшую создать коалиционное социалистическое или демократическое правительство. Уже 29 октября, то есть через 4 дня после переворота, ВИКЖЕЛь выпустил манифест "Всем! Всем! Всем!" В котором, в частности, го­ворилось;

"В стране нет власти. Каждая из борющихся сторон стре­мится создать свою власть силой оружия. Идет братоубий­ственная война. И в то время, как внешний враг угрожает свободе народа, демократия решает свои внутренние споры кровью и железом. Необходимо создать новое правительство, которое пользовалось бы доверием всей демократии и обладало бы моральной силой удержать эту власть в своих руках до созыва Учредительного собрания. Такую власть можно создать только путем разумного соглашения всей демократии, но никоим образом силою оружия".

Это подтверждают и октябрьские бюллетени ЦК партии большевиков, напечатанные в архивном отделе журнала "Пролетарская революция" № 1, 1921: "В случае неисполне­ния требования создать коалиционное социалистическое правительство с представителями всех социалистических партий, от народных социалистов до большевиков включи­тельно, — читаем мы в бюллетене № 2 за октябрь 1917 го­да, — железнодорожный союз ВИКЖЕЛь угрожает всеобщей забастовкой".

Интересно отметить двойственный подход почти во всех акциях и действиях социалистов и профсоюзов. Одно дело - правые и совершенно другое — большевики. Во время т.н. Корниловского мятежа (не будем обсуждать сейчас вопрос о том, мятеж это был или что-то другое), когда выделенные Корниловым войска двигались с фронта на Петроград, союз железнодорожников объявил забастовку и остановил про­движение поездов, чем обеспечил победу большевиков в октябре 1917 года. Когда же большевики узурпировали власть, ВИКЖЕЛь только грозил объявлением забастовки и с большой готовностью шел на переговоры с ними. 29 ок­тября, то есть в тот же день, к вечеру, когда был опублико­ван манифест "Всем! Всем! Всем!", в помещении ВИКЖЕЛя собрались представители враждующих сторон и нейтральных организаций: большевики, социал-демократы всех оттенков, левые эсеры, эсеры, представители ЦИКа (Центрального Исполнительного Комитета), Совнаркома, городской Думы, Совета крестьянских депутатов и Комитета спасения. Един­ственной партией, которая трезво смотрела на обстоятель­ства и не пошла ни на какие переговоры с большевиками, была партия правых социалистов, так называемые народные социалисты, среди руководителей которой был и историк Мельгунов. Среди требований, которые предъявил большевикам ВИКЖЕЛь, а с ним и согласительная комиссия из представителей центральных комитетов всех партий, а также ЦК союза железнодорожников, ЦИКа и представителей почтово-телеграфных служащих, было следующее: во-пер­вых, переход всех полков от военно-революционного ко­митета большевиков в распоряжение городской Думы, во-вторых, разоружение рабочих и подчинение войск Керен­скому, в-третьих, освобождение людей, арестованных воен­но-революционным комитетом, в-четвертых, роспуск воен­но-революционного комитета[16].

Впоследствии эти требования будут называться требова­ниями оборонцев в согласительной комиссии. Большевики, конечно, на эти условия не пошли. Левые эсеры, меньшеви­ки-интернационалисты и меньшевики объединенных интер­националистов поддержали большевиков. Тогда Централь­ный Комитет объединенных меньшевиков признал един­ственным выходом из создавшегося положения образование однородного министерства из всех социалистов, начиная от народных социалистов и кончая большевиками. Однако Центральный Исполнительный Комитет Съезда Советов, находившийся к этому моменту уже в руках большевиков, предложил компромиссное решение: чтобы в правительство вошли только представители тех социалистических партий из Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, которые признают завоевания Октября, то есть власть Сове­тов (а на самом деле большевиков), декреты о земле, о мире, о рабочем контроле и вооружении рабочих. Иными словами, надлежало признать все ту же большевистскую власть.

Бюллетень ЦК РСДРП большевиков № 6 о переговорах с ВИКЖЕЛем пишет следующее:

"Центральный исполнительный комитет Советов поста­навливает: продолжать переговоры о власти со всеми совет­скими партиями и настаивает на следующих условиях согла­шения: правительство ответственно перед ЦИК, и ЦИК рас­ширяется до 150 человек. К этим 150 добавляется 75 деле­гатов от губернских и краевых Советов, 80 делегатов от войсковых частей и флота, 40 — от профсоюзов, 25 — от всероссийских профессиональных объединений, 10 — от ВИКЖЕЛя, 5 — от почтово-телеграфных служащих и 50 со­циалистических делегатов от петроградской городской Ду­мы. Дальнейшие условия: в правительстве не меньше по­ловины мест должно быть предоставлено большевикам. Министерства труда, внутренних дел и иностранных дел должны быть предоставлены большевистской партии. Пра­вительство ставит своей задачей систематическое вооруже­ние рабочих по всей России. Настаивает на кандидатурах Ленина и Троцкого".

Резолюция принимается ЦК почти единогласно, только 6 было против и один воздержавшийся. Подкрепленный этой резолюцией ЦИК народный комиссар почты и теле­графа увольняет всех служащих, которые поддерживали позицию ВИКЖЕЛя и выступали против признания боль­шевистской власти. Это было одно из первых проявлений красного террора против инакомыслящих. Например, в Иваново-Вознесенске после 5 часов ареста все бастовавшие почтово-телеграфные служащие дали подписку, что будут исправно выполнять свою работу.

О следующем шаге большевиков информирует нас бюл­летень № 7: "В ЦК большинством 34-х голосов против 24, — сообщается в нем, — принята резолюция Ленина и Троцкого против свободы печати". Протестуя против нее, наркомы Ногин, Рыков, Милютин, Теодорович, Рязанов и Дербышев сложили с себя полномочия. В своем заявлении они требо­вали образования коалиционного правительства из всех советских партий. Образование чисто большевистского пра­вительства, по их словам, грозило вступлением на путь террора и отстранением от дел массовых пролетарских ор­ганизаций. То есть мы видим, что даже среди высших боль­шевистских деятелей значительная часть была за коалицион­ное социалистическое правительство, понимала лозунг "Вся власть — Советам!" именно как коалицию социалистиче­ских партия, а не как монополию большевиков.

К этому же времени относится и документ, подписанный большевистским народным комиссаром труда, председате­лем профсоюза металлистов и будущим вождем рабочей оппозиции Шляпниковым. «Мы стоим на точке зрения необ­ходимости образования социалистического правительства из всех советских партий, — сообщается в нем, — то есть боль­шевиков, меньшевиков и эсеров. Мы считаем, что только образование такого правительства дало бы возможность за­крепить плоды героической борьбы рабочего класса и рево­люционной армии в октябрьско-ноябрьские дни. Мы пола­гаем, что вне этого есть только один путь - сохранение чисто большевистского правительства средствами полити­ческого террора. На этот путь вступил Совет народных комиссаров. Мы на него не можем и не хотим вступать. Мы видим, что это ведет к отстранению массовых пролетарских организаций от руководства политической жизнью, к уста­новлению безответственного режима и к разгрому револю­ции и страны. Нести ответственность за эту политику мы не можем и потому слагаем с себя перед ВЦИКом звание на­родных комиссаров»[17].

Как мы уже говорили, покинутые специалистами по профсоюзному делу из интеллигентов, не имеющие опыта самостоятельной работы, молодые профессиональные союзы рабочих в этот момент растерялись. Гарви в связи с этим пишет:

"Октябрьский переворот и политически взорвал хрупкий всероссийский центр профсоюзов, опиравшийся на слабо еще оформленные профсоюзы. Лозовский и Рязанов, в нару­шение устава ВЦСПС и специального постановления испол­кома, вошли в новый центральный исполком Совдепов, от половины ВЦСПС. Лозовский столь же самолично и са­мочинно принял участие от имени ВЦСПС в совещаниях, устроенных по инициативе ВИКЖЕЛя для переговоров о создании правительства из представителей социалистиче­ских партий. 20 ноября (по старому стилю) была сделана попытка собрать пленум ВЦСПС, которая была сорвана большевиками, частью не явившимися, частью его покинувшими"[18].

Викжелевские переговоры затягивались. ВИКЖЕЛь при­влекал все больше симпатий рабочих. К нему стекались по­становления рабочих, поддерживавшие требование коали­ционного социалистического правительства. 13 ноября пред­ставитель армейских фронтовых комитетов Перекрестов заявил, что власть должна быть однородно социалистиче­ской, без большевиков. Но главное — немедленное соглаше­ние. Затем в ВИКЖЕЛь стали стекаться рабочие делегации от профсоюзов города Петрограда с выражением поддержки его позиции.

Рабочие Обуховского завода требовали немедленного за­ключения соглашения в городской Думе, требовали не слов, а дела. "К черту ваших вождей, и Ленина, и Керенского, и Троцкого, — говорили они, — мы из-за них погибаем". Деле­гация Балтийского завода отправилась в военно-револю­ционный комитет, требуя прекращения гражданской борьбы какими угодно средствами. На совещании при ВИКЖЕЛе 13 ноября фактически удалось договориться о составе пра­вительства, в которое входили большевики, в числе других социалистических партий, но не были включены Ленин и Троцкий. Положение было до того острое, что Каменев и Рязанов, которые представляли в этой подкомиссии ВИКЖЕЛя большевиков, согласились на исключение Ленина и Троцкого из коалиционного социалистического прави­тельства. На это Ленин отреагировал внутренним переворотом 14 ноября, о котором мы только знаем, что в этот день было принято постановление, запретившее свободу печати и вызвавшее протест в среде большевистского руководства.

Если верить члену ЦК А. Бубнову, то дело происходило таким образом. Бубнов обратил внимание Ленина на то, что Каменев согласился на исключение Ленина из состава буду­щего коалиционного правительства. Ленин набросал проект резолюции и стал вызывать к себе всех членов ЦК пооди­ночке, предлагая им подписать ее. Когда большинство чле­нов ЦК подписалось, Ленин предъявил эту резолюцию меньшинству, но уже как ультиматум, в котором, он вкрат­це излагал серию неслыханных нарушений дисциплины, совершенных представителями меньшинства ЦК, и как главное — якобы саботирование линии большинства, под­твержденной в резолюции от 2 (15) ноября. После долгих прений и ряда выступлений представителей меньшинства, ЦК (а по существу Ленин) потребовал от меньшинства пись­менного ответа на вопрос, будет ли оно впредь без всяких условий и отступлений подчиняться дисциплине партии. Если нет, то ЦК созовет съезд партии, который должен будет ре­шить, какую линию принимает партия. Если съезд поддер­жит меньшинство, то ему и будет передана власть, если нет — меньшинству придется покинуть ряды партии.

Иначе говоря, Ленин опять шел на раскол внутри больше­вистской партии. Из членов ЦК подали в отставку с моти­вированным заявлением Каменев, Зиновьев, Милютин, Ры­ков, Ногин, а из народных комиссаров, членов ВЦИКа — Рязанов, Ларин, Детышев, Теодорович, Арбузов, Юренев, Федоров, Шляпников. Они-то и выпустили уже известную нам резолюцию, предупреждавшую, что, отстаивая монопо­лию большевистской партии и власти, Ленин ведет страну к террору и разгрому революции. Ленин же, совершив внут­ренний переворот в ЦК и в своей партии, расширил Совет народных комиссаров, включив в него 6 представителей левых эсеров, преподнеся это как доказательство соглаше­ния с ВИКЖЕЛем. Справедливости ради нужно сказать, что ВИКЖЕЛь требовал широкого представительства всех со­циалистов в Совнаркоме, а не во ВЦИКе. Затем Ленин предпринял меры для ликвидации ВИКЖЕЛя путем созда­ния параллельной конференции железнодорожных рабочих, назначенной на 19 декабря (1 января по новому стилю) 1918 года. Конференция дала неожиданные результаты. Большинство оказалось против Ленина. Предложение вы­брать его почетным председателем конференции большин­ством голосов было отвергнуто. Все попытки включить созданную большевиками неофициальную Конференцию во всеобщую конвенцию ВИКЖЕЛя также не увенчались успе­хом. 273 голосами против 261 Конференция проголосовала за созыв Учредительного Собрания, после чего большевистское меньшинство решением народного комиссара пу­тей сообщения Елизарова объявило Конференцию распущен­ной, и вместо этого утвердило в качестве официальных и законных представителей профсоюза железнодорожников коалицию, состоявшую из большевиков, левых эсеров и нескольких меньшевиков-интернационалистов. Сам Союз был переименован из ВИКЖЕЛя в ВИКЖЕДО (Всесоюзный исполнительный комитет железнодорожников). Социали­сты, не поддерживавшие большевиков, из него были исклю­чены.

Такая техника раскола профсоюзов путем создания па­раллельных большевистских групп, а потом передачи этим группам полномочий как бы всего профсоюза, стала этало­ном для действий большевиков на следующие годы. Неко­торые союзы, в частности, союз печатников в какой-то степе­ни, сохранились до 1920 года, но в основном, профсоюзное движение, как свободное и добровольное, фактически было ликвидировано в эти первые месяцы прихода Ленина к власти и объявления им диктатуры пролетариата[19].

На захват профсоюзов большевиками рабочие ответили попыткой создания параллельных организаций. Покинутые интеллигенцией рабочие пытались создать свою собственную новую организацию. В Петрограде она называлась: Собрание уполномоченных от фабрик и заводов. В начале 1918 года Собрание стало выпускать по субботам и воскресеньям - свою газету, сначала в Петрограде, а затем и в Москве. В Петрограде она называлась "Вечер Петрограда" и "Утро Петрограда", в Москве — "Вечер Москвы" и "Утро Моск­вы". Инициативная группа Собрания сложилась в январе 1918 года, а само Собрание — в марте.

О том, какая это была организация, на каких позициях стояла и какие настроения отражала, хорошее представление дает опубликованная в журнале "Континент" № 2 брошюра из личной библиотеки Александра Исаевича Солженицына. Это — брошюра-отчет (от 18 марта 1918 года) о Чрезвычай­ном Собрании уполномоченных фабрик и заводов города Петрограда, состоявшемся с 13 по 15 марта 1918 года, в которой приведены отрывки из выступлений рабочих пред­ставителей от разных заводов, а также текст  принятой ре­золюции. Вот что, в частности, говорится в отчете о первом заседании 13 марта:

"Профессиональные союзы разрушены, занимаются орга­низацией хозяйства, а не защитой интересов рабочего класса. Советы сделались судейскими палатами, акцизными учреж­дениями, полицейскими участками и прочим. Эти органы теряют право говорить от имени рабочих. Нам необходимо принять меры к восстановлению и возрождению наших ор­ганизаций".

И далее:

"Собрание констатировало, что деятельность существую­щих рабочих организаций извращена. Профессиональные союзы... в качестве органов защиты интересов рабочего класса теряют значение. Заводские комитеты заняты захва­том предприятий. Работа кооперативов встречает внешние препятствия. Что касается Советов депутатов, то они превра­тились в органы правительственной власти и потеряли ха­рактер классового представительства пролетариата. Рабочие остались без органов защиты".

Брошюра-отчет не только хорошо передает настроение ра­бочих в те дни, являясь как бы оперативным репортажем с места событий, но и много говорит о провокационной дея­тельности большевиков и о борьбе с ними рабочих. В каждом выступлении с мест ~ разочарование, боль, стремление бо­роться. Вот представитель Трубочного завода сообщает, что заводской комитет, захваченный большевиками, ведет себя по отношению к рабочим возмутительно, грозит пулеметами и прочим. Представитель завода Нобеля, со своей стороны, добавляет: "Рабочие постановили — работ не производить и металла с завода не выпускать. Когда был поднят вопрос на заводе о перевыборах в заводской комитет, большевики обратились в районный Совет, а те — в Смольный. Оттуда приказ — перевыборов не допускать". И заключает свой от­чет следующими словами: "В прошлом году рабочие крича­ли — "Долой Николая!", теперь рабочие кричат — "Долойбольшевиков!" Представитель завода Речкина сообщает: "На заводе перелом в настроении рабочих. Но выборы на совещании не удалось произвести до сегодняшнего дня, из-за апатии рабочих". Другой представитель завода Речкина, товарищ Жучко, говорит: "Недавно рабочие поехали за получкой. Им ответили: "Обратитесь в учредиловку, вы ведь за нее голосовали, пусть она вам и платит". Представи­тель от Балтийского завода Измайлов идет дальше и так оце­нивает обстановку: "До сих пор большевики играли домини­рующую роль на заводе. В шрапнельной и других мастер­ских работали учетчики, которые относились к заводу, как к тюрьме. Эти люди цеплялись за лозунг "Долой войну!" и потому были большевиками, а теперь война кончилась, и они разбегаются с заводов. А население, кадровые рабо­чие, не были, в сущности, большевиками".

Очень интересное, характерное признание, говорящее о том, что кадровые рабочие большевиками никогда не были. Большевиками, как мы уже говорили, в лучшем случае, были распропагандированные вчерашние крестьяне, толпы люмпен-пролетариата, неквалифицированные разнорабочие. Тот же Измайлов далее сообщает: "Недавно мы предприня­ли анкету "Кто за Совет народных комиссаров?", "Кто за общий и единый революционный фронт?" За Совет комис­саров, то есть за большевиков, высказалось 113 человек. За объединение демократии, то есть коалиционное прави­тельство — 1899". Значит, сторонников большевиков на одном из самых больших и старых заводов России — Бал­тийском — оказалось меньше 10%. Тем не менее, из выступ­ления же Измайлова мы знаем, что "Исполнительный коми­тет на заводе остался пока большевистским".

Представитель от паровозных мастерских Николаевской железной дороги Баранов обрисовывает обстановку в сле­дующих словах: "Рабочие сильно волнуются при известии об эвакуации правительства, — говорит он в связи с наступ­лением немцев и вестями о переводе правительства из Петрограда в Москву. — Политическое настроение резко изменилось. Большевиков бойкотируют, о социалистической революции больше не говорят. День 12 марта (н. с.) называли не годовщиной, а кончиной революции". Его под­держивает представитель Путиловского завода, который говорит о фарсе национализации: "Власти говорят, что, на­ционализировав завод, они сделали его собственностью ра­бочих, но на самом деле, — говорит представитель Путилов­ского завода, — рабочие тут ни при чем. Правительственное правление назначено сверху Шляпниковым. Авторитета в глазах масс оно не имеет". В сообщении Смирнова, пред­ставлявшего Центральный Совет печатников, высказывается даже волнение по поводу того, что большевики так дискре­дитировали идею социализма, что среди рабочих наблюдает­ся резкое поправение. "В районах, где было сильно влияние большевизма, — говорит он, — рабочие теперь бросаются с левого на правый фланг. Надо выяснить и указать рабочим путь не правый и не левый, а соответствующий их интере­сам". Далее он с тревогой говорит о том, что это шарахание может вызвать приход к власти правых и буржуазии.

Такого рода заявления, конечно, не случайны. Это — ре­зультат многолетней пропаганды революционных партий, в том числе тех же меньшевиков. Несмотря на большеви­стский переворот, главную опасность рабочие видят не сле­ва, а все еще справа. И это трагично, именно в этом сказа­лась, прежде всего, беспомощность рабочего класса и даже крестьянства в период Гражданской войны. Ни те, ни другие не встали на сторону тех, кто действительно боролся с боль­шевизмом, В глазах рабочих и крестьян эти элементы отно­сились к буржуазно-помещичьему классу — врагу номер один. Затуманенные пропагандой, рабочие все-таки не виде­ли всей глубины опасности со стороны большевиков. Это подтверждает в своих мемуарах и Гарви, когда он говорит, что главная причина нетвердости меньшевиков в их дей­ствиях против большевиков — уверенность меньшевиков в недолговечности большевистской власти. Этот успокоитель­ный миф в отношении левого фланга и был, пожалуй, глав­ной причиной того, что большевикам удалось не только со­хранить, но и укрепить свою власть.

Однако следует указать, что не все на Собрании уполно­моченных придерживались этого мифа. Например, предста­витель аптекарских служащих подчеркивает, что критика власти не есть еще борьба за власть, и к власти, по его мне­нию, стремятся пока только большевики. Очень ценное для того времени замечание. Миф об опасности справа был всег­да для большевиков спасением, и они умело этим пользо­вались. Кроме того, только большевики стремились по-на­стоящему к захвату власти. Остальные же партии были растеряны и психологически не готовы к борьбе.

Представители печатников обращают внимание на необ­ходимость восстановления свободы печати, так как считают, что это есть одна из первых гарантий свободы и самосохра­нения для рабочих. Собрание принимает следующую резо­люцию:

"С самого октябрьского переворота большевики поста­вили одной из важнейших задач — борьбу со свободным словом. Все газеты, критиковавшие их деятельность, были объявлены контрреволюционными, конфисковывались и закрывались. Правительство, именующее себя рабоче-кре­стьянским, боится свободного слова и особенно охотно ду­шит именно социалистические газеты, те самые, которые читают рабочие и крестьяне. Никогда еще не был так заду­шен голос всей частной, независимой печати, как в эти страшные дни, Как царское правительство особенно стало бояться правды во время войны, так особенно боятся правды народные комиссары теперь, когда их безумная и преступная политика отдала Россию во власть завоевате­ля".

Речь идет, конечно, о Брест-Литовском мире, о предатель­стве большевиков.

О прямом терроре, применяемом большевиками и их вооруженными частями по отношению к собраниям рабочих, сообщают представители разных заводов и заводских рабо­чих организаций. Например, представитель патронного за­вода Смирнов говорит:

"Выборгский район всегда считался красным районом. Рабочая масса всегда дружно откликалась, когда ей предла­гали какое-нибудь дело. Теперь же рабочее население тер­роризировано красной гвардией. Не так давно на нашем заводе был такой случай. Обсуждался на общезаводском собрании вопрос об эвакуации. Рабочий Кузьмин в своей речи употребил по адресу красной гвардии слово "зараза". Через несколько минут вооруженные красногвардейцы ворвались в помещение завода, щелкая затворами винтовок, грозя штыками, произвели панику в собрании, на котором было много женщин, бросились на Кузьмина, ранили его штыком и поволокли в штаб красной гвардии". В заключе­ние Смирнов говорит; "Под влиянием обстоятельств, о ко­торых все здесь говорили, рабочие правеют".

Уполномоченный от трубочного завода Зотов сообщает о том, что произошло там, на одном из собраний рабочих:

"По окончании первого отчета, — говорит он, — мы стали докладывать собранию о первом заседании Собрания упол­номоченных. Когда прочитана была предложенная Собра­нием уполномоченных Декларация, начальник красной гвардии выхватил Декларацию из рук читавшего и стал допытываться, кто он и из какой мастерской. Возмущенные рабочие бросились на начальника. Чтобы спасти его от воз­можных насилий, оратор потащил его на трибуну. Оказав­шись в безопасности, начальник стал звать красную гвардию с пулеметами. Рабочие бросились разбивать стекла. Красно­гвардейцы прибежали с винтовками и решили арестовать президиум. Президиум не арестовали все же, но оратора по­вели в штаб гвардии, где ему грозили расстрелом. Из штаба ему удалось бежать".

Говорилось на этом Чрезвычайном собрании и о том, как большевики добиваются командных постов в фабзавкомах и в руководстве профсоюзов. В частности, некий Крохов от Обуховского завода рассказал следующее: "Заводской ко­митет был у нас всегда эсеровский, но большевики фальси­фицировали выборы, и теперь они в комитете в большин­стве. Уже 4 месяца назад вынесли недоверие заводскому ко­митету, но это не помогает, они смеются, когда им выносят недоверие. Разогнали на заводе все организации. Были у нас разные комиссии, для разных целей созданные. Была демо­билизационная комиссия и другие. Большевики все разру­шили".

"Заводские комитеты, — сказал уполномоченный Богда­нов от другого завода, — стали несменяемыми и опираются на пулеметы. Профессиональные союзы стали органами, зависимыми от власти. Когда пройдет социалистический мираж, начнут наступать предприниматели, а рабочие встре­тят их безоружными".

Заседания уполномоченных фабрик и заводов Петрограда происходили накануне III Съезда Советов. Поэтому в Декла­рации, принятой уполномоченными, много говорится об от­ношении к Советам. Вот, вкратце, текст этой Декларации:

"25 октября 1917 года большевистская партия в союзе с партией левых эсеров, и опираясь на вооруженных солдат и матросов, свергла Временное правительство и захватила власть в свои руки. Мы, петроградские рабочие, в большин­стве своем приняли этот переворот, совершенный от нашего имени и без нашего ведома и участия, совершенный накану­не II Съезда Советов, которому предстояло сказать свое слово по вопросу о власти. Более того, рабочие оказали под­держку новой власти, объявившей себя правительством ра­бочих и крестьян, обещавшей творить нашу волю и блюсти наши интересы. На службу ей встали все наши организации. За нее была пролита кровь наших сыновей и братьев. Мы терпеливо переносили нужду и голод. Нашим именем рас­правлялись со всеми, на кого новая власть указывала, как на своих врагов. И мы мирились с урезыванием нашей сво­боды и наших прав во имя надежды на данные ею обещания. Но прошло уже 4 месяца, и мы видим нашу веру жестоко посрамленной, наши надежды грубо растоптанными. Новая власть называет себя Советской, рабочей и крестьянской, а на деле важнейшие вопросы государственной жизни решают­ся помимо Советов. ВЦИК вовсе не собирается или соби­рается за тем, чтобы безмолвно одобрить шаги, самодержав­но предпринятые без него народными комиссарами. Советы, не согласные с политикой правительства, бесцеремонно раз­гоняются вооруженной силой. И всюду голос рабочих и кре­стьян подавляется голосом делегатов, якобы представляю­щих 10-миллионную армию, дезорганизованную больше­вистской политикой, существующую только на бумаге, частью демобилизованную, частью самовольно обнажившую фронт и разбежавшуюся по домам. На деле всякая попытка рабочих выразить свою волю в Советах путем перевыборов пресекается. И не раз уже петроградские рабочие слышали из уст представителей новой власти угрозы пулеметами, ис­пытали расстрелы своих собраний и своих манифестаций. Нам обещали немедленный мир, демократический мир, за­ключенный народами через головы своих правительств, а на деле нам дали постыдную капитуляцию перед германски­ми империалистами. Нам дали мир, при котором мы не знаем даже точных границ своего рабства, потому что большевистская власть, столько кричавшая против тайной ди­пломатии, сама практикует худший сорт дипломатической тайны и уже покидает Петроград и до сих пор не сообщает полного и точного текста всех условий мира, самовольно распоряжаясь судьбами народа, государства и революции. Нам обещали хлеб, а на деле дали небывалый голод. Нам дали Гражданскую войну, опустошившую страну и вконец разоряющую ее хозяйство. Под видом социализма нам дали окончательное разрушение промышленности и расстройство финансов. Нам дали расхищение народного достояния и накопленных капиталов людьми с ненасытным аппетитом. Нам дали царство взяточничества и спекуляции, принявших неслыханные размеры. Нас поставили перед ужасом медлен­ной безработицы, лишив нас всяких способов действитель­ной борьбы с ней. Профессиональные союзы разрушены. Заводские комитеты не могут нас защищать. Городская Дума разогнана. Кооперативам ставят помехи. Нам обещали свободу. А что мы видим на деле? Где свобода слова, собра­ний, союзов, печати, мирных манифестаций? Все растоптано полицейскими каблуками, все раздавлено вооруженной ру­кой. Мы дошли до позора бессудных расстрелов, до кровавого ужаса смертных казней, совершаемых людьми, кото­рые являются одновременно и доносчиками, и сыщиками, и провокаторами, и следователями, и обвинителями, и су­дьями, и палачами. Мы, рабочие петроградских фабрик и заводов, требуем от Съезда, во-первых, отказа утвердить кабальный, предательский мир, во-вторых, постановления об отставке Совета народных комиссаров, в-третьих, не­медленного  созыва Учредительного Собрания и передачи ему всей власти для прекращения  Гражданской войны, воссоздания единства свободных народов России, организа­ции промышленности, сельского хозяйства, транспорта и продовольствия, собирания сил для отпора вторжению на­сильников и заключения мира на основах, ограждающих интересы революционной России".

Таковы были подлинные настроения рабочих через 4 ме­сяца существования Советской власти. Неудивительно по­этому, что в 1919 году Зиновьев скажет о том, что 99% рабо­чих России настроены по отношению к большевистской власти отрицательно.

В свете только что сказанного несколько странно звучит утверждение Гарви о том, что расстановка сил на I Всерос­сийском съезде профсоюзов, собравшемся в Петрограде с 7 по 14 января 1918 года, отражала полевение рабочих кругов. Действительно, из 416 делегатов на этом съезде 273 были  большевиками, но  из  сообщений уполномоченных петроградских рабочих мы знаем, как достигалось такое псевдопредставительство, — путем запрета перевыборов в месткомы   и   прочими   манипуляциями.   Меньшевистское представительство на этом Съезде, состоявшее из 66 чело­век, как признает Гарви, было разделено глубокими внут­ренними разногласиями. Часть меньшевистского центра во главе с Даном и интернационалистским крылом, руководи­мым Мартовым, отрицательно относясь к захвату власти большевиками, в то же время считала необходимым пойти на соглашение с ними. Другая часть бывшего центра, в которой находился ряд видных деятелей профдвижения, в том числе и Гарви, по пути соглашения с захватчиками власти идти отказалась.

Всероссийский съезд профсоюзов собрался на другой день после расстрела 5 (18) января безоружной демонстра­ции рабочих и служащих, начертавших на своих знаменах "Вся власть — Учредительному Собранию!". "Съезд, — пишет Гарви, — заседал под впечатлением только что состоявшего­ся разгрома Учредительного Собрания. Образовалось два фронта. В одном сторонники октября — большевики, левые эсеры, социал-демократы интернационалисты Лозовского, анархо-синдикалисты, максималисты. В  другом — меньше­вики разных толков (между собой, как мы знаем, не согла­шавшиеся) и так далее"[20].

Естественно, что абсолютное большинство на съезде боль­шевистских депутатов обеспечило прохождение всех угод­ных большевикам резолюций и постановлений, В резолюции о профсоюзах, прошедшей большинством голосов (182 про­тив 84) говорилось, в частности:

"Октябрьская революция, передавшая власть из рук бур­жуазии в руки рабочего класса и беднейшего крестьянства, создала совершенно новые условия для деятельности всех вообще рабочих организаций, в том числе и для профсоюзов. Политика рабочего и крестьянского правительства стала политикой социалистического переустройства общества. Центр тяжести работы профсоюзов в настоящий момент должен быть перенесен в область организационно-хозяй­ственную. Идея нейтральности профсоюзов - буржуазная идея"[21].

Так на этом Съезде была похоронена идея свободных 'профсоюзов. Они постепенно превращались из органа защи­ты рабочих интересов в то, что Ленин позднее назовет "при­водным ремнем" от советского правительства к рабочим. Вполне логично, что из этой формулировки целей, задач и смысла профсоюзов, в конце концов, родилась впослед­ствии идея рабочей оппозиции, о которой мы будем гово­рить дальше. В самом деле, если профсоюзы — производ­ственные организации, а не организации защиты трудящихся, то вполне естественной является передача им функций производства и управления. На этом и стояла рабочая оппо­зиция, разгромленная Лениным на X Съезде партии в 1921 году.

Но взглянем еще раз на то, что происходило в среде по­длинных представителей рабочих, а не в дутом псевдо-профсоюзном представительстве. Тот же Гарви сообщает, что в противовес захваченным большевиками и поставленным на службу их партийной диктатуре Совдепам 29 июня 1918 го­да, в Петрограде, собралось последнее Собрание уполномо­ченных от фабрик и заводов Петрограда. "Нас душит голод, нас мучит безработица, наши дети валятся с ног от недоеда­ния, - читаем мы в принятой Собранием резолюции. - Наша печать раздавлена, наши организации уничтожены. Свобода стачек упразднена, а когда мы поднимаем голос протеста, нас расстреливают и выбрасывают за ворота, как товарищей обуховцев".

Казалось бы, наступил момент для конфронтации. Как же большевики решили вопрос о присутствии рядом с больше­вистским подлинно рабочего движения? "До всеобщей стач­ки не дошло, — пишет, отвечая на этот вопрос Гарви. — Движение было сорвано массовыми арестами руководителей этого Собрания уполномоченных в Москве и Петрограде". То есть решение было чисто большевистским — террор. И это при мягкотелости, трусости, внутренней разделенности и нерешительности, царивших в рядах интеллигентских ре­волюционных партий, то есть в рядах меньшевиков и эсеров, которые должны были бы явиться руководителями рабочих. Происходило настоящее физическое истребление рабочих руководителей и их организаций, и закабаление оставшихся — большевиками и пробольшевистскими профсоюзами.

Отдельные профсоюзы, правда, все еще оказывали новой власти сопротивление. Особенно характерны в связи с этим были союзы служащих, типографских работников и печат­ников. А 25 февраля 1919 года в Москве состоялось деле­гатское собрание союза служащих, объединявшее свыше 70 тысяч членов. Только 1/3 делегатов на этом собрании была от коммунистов. Поняв это, последние покинули собрание, образовали свой собственный красный профсоюз, и с помощью ЧКЭ ревтрибунала, комячеек и ВЦСПС начали свою "специфическую" борьбу. Сразу было арестовано 7 членов президиума и правления союза служащих, а потом начались обычные уже аресты и увольнения отдельных не­благонадежных членов. В конце концов, дело дошло до при­влечения к суду всего правления московского союза служа­щих за якобы мошенничество, которое выражалось в том, что в одной из газетных публикаций союз назвал себя еди­ным. В результате, был собран новый съезд, коммунисти­ческий в своем большинстве, который отменил институт делегатских собраний и в замену его создал институт город­ских и губернских конференций комитетов служащих или так называемые комслужи. Главной функцией комслужей и фабзавкомов было снабжение рабочих продовольствием, а предприятий — заказами, топливом и сырьем. По этой при­чине простыми рабочими и служащими набирались туда пре­имущественно коммунисты, которые, благодаря своим связям с властями, могли раздобыть больше благ для пред­приятий.

За полтора года после большевистского переворота были разогнаны также союзы служащих в Саратове, Череповце, Богоруслане, Бузулуке, Баландине, Балашове, Раненбурге, Никольске и других городах. Так, большевистское ВЦСПС с помощью ЧК, расколов и карточной системы распределе­ния продовольствия захватывало отдельные профсоюзы, и к 20-му году окончательно уничтожило последние признаки и попытки профсоюзной независимости.

III Съезд профсоюзов, проходивший с 6 по 13 июня 1920 года, был уже чистой формальностью. На нем даже доклады и темы дня были производственно-хозяйственные, а не профсоюзные. Например, о целях и задачах хозяйственного строительства и так далее. В стране же продолжалась разруха и резко ухудшалась жизнь рабочих. У нас нет точных данных о стоимости жизни и доходах рабочих в годы гражданской войны, но сравнительные данные семейного бюджета русского рабочего за 10 лет, Петербург 1908 года — Петроград 1918 года, привести можно. Если в 1908 году, году безрабо­тицы, средняя русская семья в Петербурге тратила на пищу менее 49% заработка, то в мае 1918 года эта цифра возросла уже до 71%. При этом в 1918 году зарплата разнялась 462 номинальным рублям в месяц, а в 1908 — примерно 22—23 рублям. И, конечно, примерно на 1/3 сократились возмож­ности покупки, чего бы то ни было на эту зарплату. В целом это давало рост инфляции более чем в 30 раз, при повыше­нии зарплаты только в 20 раз. В 1919—1920 годах стало еще хуже. А к 1921 году общее производство всей русской про­мышленности составляло всего лишь 20% довоенного уров­ня, то есть 20% уровня 1913 года.

 

Рабочая оппозиция

Перейдем, однако, к последнему важному моменту — борьбе большевистских профсоюзов за соучастие в управ­лении страной. Речь пойдет о Рабочей оппозиции, о которой мы уже упоминали. Эти претензии коммунистических проф­союзных лидеров были не случайны. Еще до прихода к вла­сти большевиков Ленин написал в 1917 году брошюру "Го­сударство и революция", в которой говорил о том, что после победы коммунистов система управления государством ста­нет до того простой, что "в этих условиях каждая кухарка сможет править государством". Однако, придя к власти, Ленин постарался тут же забыть об этом. Мало того, на II Всероссийском съезде шахтеров и горных рабочих Ленин выкрикнул, что рабочим нечего вмешиваться в государ­ственные дела — какой, мол, рабочий знает, как управлять страной. В своем выступлении на этом Съезде Ленин отрицал даже способность профсоюзов выдвинуть достаточное ко­личество квалифицированных работников для участия в государственном аппарате.

В это время шла подготовка к X Съезду партии. В партий­ной среде тоже назревали разногласия; в частности, налицо было недовольство тем, что и после конца гражданской вой­ны не произошло коалиционного соглашения большевиков с другими социалистическими партиями. Лозунг "Вся власть — Советам", который даже большинство большевиков вос­принимало как власть социалистической коалиции, интер­претировался Лениным как власть коммунистов. Если это положение еще как-то терпелось в условиях гражданской войны, то теперь оно казалось совершенно непонятным. В среде большевистской партии раздавались даже голоса за восстановление свободы печати и свободы партий, во вся­ком случае, для социалистов.

Чтобы положить конец этим разногласиям (очевидно, с целью задавить всякую возможность оппозиции), Зиновьев обратился к партии с призывом объединяться для выборов депутатов на X Съезд в платформы по взглядам и позициям» то есть по фракциям. Одной из таких фракций и стала рабо­чая оппозиция, возглавлявшаяся Шляпниковым и рядом других старых профсоюзников. Сам Шляпников так оцени­вал положение профсоюзов в советском обществе:

"Опека над союзами секретарей ЦК нашей партии была столь мелка, что простиралась даже до подбора личного состава Центральных Комитетов. Делегаты наших съездов, воплощавшие в себе коллективный опыт всей союзной мас­сы, знавшие друг друга и своих руководителей по работе, были лишены права использования своего опыта и, в силу партийной  дисциплины, вынуждены были выбирать тех, кого рекомендовали именем высшего партийного центра, В интересах оздоровления профсоюзов, их спайки с широ­кими   союзными  массами, необходимо  было  прекратить повторение подобных ошибок. Членам союзов и их предста­вителям должна была быть предоставлена свобода выявле­ния своего коллективного опыта. Только при этом условии союзы могли стать авторитетными руководящими органами пролетарских масс"[22].

30 декабря 1920 года на собрании в Москве Шляпников охарактеризовал спор о роли профсоюзов уже более четко: "Сущность спора заключается в том, — сказал он, — какими путями наша компартия в переживаемый переходный период будет проводить свою хозяйственную политику. Че­рез организованные в союзы рабочие массы, или через их головы, бюрократическим путем, посредством канонизиро­ванных чиновников и спецов. Организованные производи­тели заинтересованы не в том, чтобы подчинить себя бюро­кратии, а как раз обратно, в использовании хозяйственного и всякого иного государственного аппарата в интересах всех трудящихся. В этом отношении правильнее не только ска­зать, но и сделать, что нужно — не огосударствить союзы, а осоюзить государство. То есть пропитать, хоть в малой сте­пени, но по существу пролетарским духом наши государственные органы"[23].

На пленуме московского комитета партии, 17 января 1921 года, Шляпников ставит вопрос еще острее:

"Вопрос стоит так, — говорит он, — доверяете ли вы больше пролетариату, или бюрократическому аппарату, состоящему в большинстве, на 90%, из чуждого класса".

Тут Шляпников имеет в виду прием на службу, по распо­ряжению Ленина, так называемых буржуазных спецов, ко­торым платилась большая зарплата, превышавшая намного официальный партмаксимум. Рабочая оппозиция стояла на революционно-пролетарских позициях, требовала передачи всего хозяйственного аппарата в руки профсоюзов, а не буржуазным специалистам, представителям бывших клас­сов. И в этом смысле рабочая оппозиция стояла значительно левее управлявшего страной партийного аппарата. Более того, рабочая оппозиция требовала:

"Каждый член партии обязан ежегодно не менее трех ме­сяцев заниматься физическим трудом на фабриках, заводах, шахтах, железных дорогах, в сельском хозяйстве и в других подобных работах"[24].

Иными словами, рабочая оппозиция пыталась применить классически-марксистский принцип ротации коммунистиче­ского всечеловека, который, занимаясь поочередно всеми видами труда, снимает на практике проблему отчуждения в труде. Члены Политбюро - Ленин, Троцкий, Сталин, Зиновьев, Каменев, Бухарин — должны были бы не меньше, чем на три месяца в году покидать свои кремлевские кресла и заниматься физическим трудом. Естественно, что руко­водство партии на это никогда бы не пошло. Слишком оно уже обюрократилось. Однако речь шла не только об управ­лении экономической жизнью страны. Со стороны профсою­зов выставлялись и требования о независимости профсою­зов от советской власти. Например, московская конферен­ция Союза металлистов в 1921 году, по предложению сто­ронника рабочей оппозиции Медведева, официально выска­залась за независимость профсоюзов от советской власти, мотивируя это тем, что советская власть в нынешнем ее состоянии является промежуточной и не чисто пролетар­ской[25].

Как мы уже говорили, спор о роли профсоюзов в совет­ском государстве особенно широко и глубоко шел в период подготовки к X съезду партии. Крайнюю, антипрофсоюзную позицию занял Троцкий, выдвинувший свою теорию перма­нентной революции и фактически не прекращающейся тру­довой мобилизации всей страны. Это означало лишение ра­бочих свободы выбора труда, места жительства и так далее, подчинение их всеобщей дисциплине и практически законо­дательное введение всеобщего рабского труда, как базы мировой революции. Промежуточную' позицию занимали Бухарин, Ларин, Преображенский, Серебряков, Сокольни­ков, Яковлев, выпустившие в 1921 году, накануне X парт-съезда, брошюру под названием "О задачах и структуре профсоюзов" (М.а 1921). В ней функция профсоюзов в со­ветском государстве принималась исключительно как ад­министративная, организационная, или иначе, как все тот же "приводной ремень", но при этом говорилось и о необходи­мости предоставления профсоюзам некоторой внутренней автономии. В частности, в этой брошюре говорилось о: 1) недопустимости перетряхивания союзов сверху, 2) не­допустимости политики назначенчества, 3) о проведении выборности всех союзных органов сверху донизу, 4) об оживлении профсоюзной жизни, об обязательных собраниях членов союза и союзных конференций для обсуждения всех важных вопросов профдвижения и хозяйственного строи­тельства. 16-й пункт этой брошюры говорит:

"Экономическая обстановка требует, чтобы метод работ демократии внутри союзов принял форму внутрисоюзной производственной демократии. На выборные должности в профессиональных аппаратах выставляются и проводятся такие коммунисты, которые зарекомендовали себя своими хозяйственными и административными способностями".

Иными словами, в брошюре Бухарина и в цитированном выше выступлении Шляпникова даже речи не шло о том, что на руководящие посты в профсоюзах могут выбираться и выдвигаться не коммунисты. Речь идет только о том, какие коммунисты. По Бухарину - хозяйственники и хорошие администраторы, а Шляпников, противореча сам себе, признает, что, так как коммунисты подчинены партийной дис­циплине, то, будучи руководителями профсоюзов, они про­водят не волю рабочих, а то, что им приказывает партия, Бухарин далее говорит: "Необходимо усилить участие проф­союзов в образовании управления промышленностью, вплоть до поручения отдельному союзу организации управ­ления данной отраслью хозяйства, на основе обязательности общегосударственных программ и заданий и в зависимости от конкретного состояния данного союза и дайной отрасли хозяйства". И продолжает: "Необходимо ввести принцип, по которому все, или часть товарищей, делегированных в органы хозяйственного управления, обязательно выполняли бы и ответственную роль в аппаратах самих профсоюзов".

Тут опять противоречие, потому что, с одной стороны, он говорит о расширении функции профсоюзов в хозяй­ственном управлении, а с другой — о том, чтобы советские бюрократы, работающие в хозяйственном управлении, од­новременно играли роль и в аппаратах самих профсоюзов, То есть на практике это означает подчинение профсоюзов государственной бюрократии, нацеливание их на эксплуата­цию трудящихся, а не на их защиту.

Крутясь между этими крайними позициями, то есть позицией Шляпникова и Троцкого, и считаясь с опасностью Кронштадтского восстания матросов, Ленин был вынужден выработать некую компромиссную резолюцию, в кото­рой были приняты некоторые элементы профсоюзной авто­номии, но в то же время решительно осуждалась платформа рабочей оппозиции, как синдикалистская, неприемлемая для социалистического государства, В ленинской резолю­ции, принятой на этом Съезде в качестве окончательной, говорится, что советское государство есть рабочее государ­ство, но с бюрократическим выкрутом, с бюрократическими атрибутами. Благодаря бюрократическому элементу в этом промежуточном советском государстве пролетариат должен защищать себя от злоупотреблений со стороны бюрократии. И поэтому партия должна использовать рабочие организации для защиты рабочих от их собственного правительства, по­тому что это правительство не только рабочее, но и рабоче-бюрократическое[26].

Но при этом Ленин был так возмущен рабочей оппози­цией и ее независимостью, что на этом же Съезде была сде­лана попытка исключения из партии руководства рабочей оппозиции. И только сопротивление рабочих в партии выну­дило Ленина пойти на уступки. Шляпников и его товарищи при Ленине из партии исключены не были, но позднее исчез­ли в чистках Сталина.

(Заключение. Библиография)



[1]
А.М.Шляпников. "Накануне", сс. 84-87.

[2] К. Караев. "Рабочая печать и военно-промышленные комитеты". "Красная летопись" № 6, 1926, сс. 142-152.

[3] Шляпников. Цит. соч., сс. 87-95.

[4] Ф. Лемешев. "Красная летопись", №2, 1927, сс. 5-6.

[5] А. Ефимов. "Организация большевиков на петербургском металлическом заводе в 1915 году". "Красная летопись" № 3, 1926,сс. 30-37.

[6] Шляпников. Цит. соч., сс. 84—87.

[7] Александр Блок. "Последние дни старого режима". "Архив русской революции", т. 4. Берлин, 1924, сс. 15-18.

[8] Н. Дмитриев. "Петроградские фабзавкомы в  1917 году". Красная  летопись" №2, 1927, с. 62.

[9] В.Левин.   "Первая  рабочая  конференция  фабзавкомов". Петроград, 1917, сс. 37-38.

[10] С. Пумников. "От февраля к октябрю". "Пролетарская рево­люция  №45, 1925, с. 210.

[11] П.А. Гарви. "Профсоюзы в России". Нью-Йорк, 1958, сс. 11-14.

[12] Там же, сс. 19-21.

[13] Там же, сс. 22-23.

[14] С. Мельгунов. "Как большевики захватили власть". Париж, 1953, сс. 23-27.

[15] Гарви. Цит. соч., сс. 26-28.

[16] Мельгунов. Цит. соч., с. 192.

[17] Это – цитата из документа, подписанного народными комис­сарами, в том числе Шляпниковым, приведенного Бухариным в сборнике "Архив революции 1917 года. Октябрьский переворот. Факты идокументы". Сост. Попов, ред. Н.Рожков. Петроград, 1918, сс. 183-184.

[18] Гарви. Цит. соч., с. 31.

[19] Абрамович р. "О советской революции". "Социалистический вестник", №6, 1960, сс. 109-122.

[20] Гарви. "От Февраля к Октябрю". "Пролетарская революция"№45, 1925, сс. 33-35.

[21] Гарви. Цит. соч., сс. 36-38.

[22] Бронин, Я. "К характеристике платформы рабочей оппози­ции". "Пролетарская революция" № 94, 1929, с. 12.

[23] Стенографический   отчет   "О   роли профсоюзов".  Издание бюро фракции ВЦСПС. 1921. Процитировано Брониным в "Пролетарской революции" №94, 1929, сс. 13-25.

[24] Бронин. Цит. соч., с. 25.

[25] Г. Писманник. Статья "Рабочая группа" в журнале "Пролетарская революция" № 113, 1931, с. 90.

[26]М. Gordon. Workers before and after Lenin. New-York, 1941, p.88.

История профсоюзов, 2016 г.