(Глава 6)
Глава 7. От Зубатова до Шляпникова
Профсоюзы в канун Октябрьского переворота
Хотя с началом 1-й мировой войны стачки и были запрещены правительством, никаких особых преследований, во всяком случае, за экономические стачки, видимо, не происходило. В первые годы войны общее число стачек было немалое. По данным фабричной инспекции, за 1915 год по всей России было 928 забастовок, из них в Петрограде - 126. Количество же бастующих рабочих в это время равнялось 389.587, то есть почти 10% всех фабрично-заводских рабочих России. Следует также указать, что почти все забастовки военного времени носили чисто экономический характер. Вероятно, спад политических забастовок по сравнению с кануном войны свидетельствует о наличии среди рабочих патриотических настроений и, одновременно, - о незначительном влиянии на них пораженцев - большевиков и относительно сильном — эсеров и меньшевиков, большинство из которых заняло оборонческую позицию. Надо особо подчеркнуть, что большинство находившихся в Швейцарии эмигрантских революционных деятелей — таких, как Ленин, Мартов и Чернов — заняли пораженческую позицию, и в то же время часть большевиков, находившихся в России, перешла на оборонческую позицию. Из эмигрантов знаменитыми оборонцами стали социал-демократы Плеханов и Потресов.
Как мы уже говорили, рабочие профессиональные союзы начали сходить на нет еще накануне 1-й мировой войны. По некоторым подсчетам, в действующих профсоюзах в это время состояло всего лишь около 14—15 тысяч человек, и во время войны их роста, скорее всего, не наблюдалось. По-видимому, отчасти это можно объяснить сформированием в сентябре 1915 года так называемого Центрального военно-промышленного комитета в Петербурге и промышленных комитетов в других районах страны, в которые должны были входить также и рабочие представители. Целью этих комитетов, в которых кроме рабочих заседали представители правительства, крупные предприниматели и представители общественности от Земгора (самоуправления земств и городов), было развитие оборонных производств вообще и снабжение армии боеприпасами, в частности.
Предоставление рабочим представителям возможности заседать в высшей общественно-государственной комиссии и решать судьбы армии и промышленности трудно переоценить. Как признается в своих мемуарах глава большевистского подполья в годы войны Шляпников, большевикам пришлось приложить все имеющиеся силы, чтобы сорвать выборы в Центральный военно-промышленный комитет. Но и это удалось им только в первом круге выборщиков. 90 голосов против 81 проголосовали против участия рабочих в военно-промышленном комитете[1]. При этом Шляпников, конечно, умалчивает о подоплеке всего дела, которое вскрылось петроградской газетой "День", опубликовавшей 5 октября письмо в редакцию будущего председателя рабочей группы в военно-промышленном комитете Гвоздева. Гвоздев был меньшевиком и умеренным оборонцем. В своем письме в редакцию он осуждал небрежность, проявленную военно-промышленным комитетом по отношению к взятым на себя обязательствам. Дело в том, что комитет раздавал приглашения на собрание выборщиков направо и налево и без должного внимания. В результате, например, на Путиловском заводе некоторые приглашения оказались в руках тех, кто никакого отношения к рабочим не имел. В то же время ряд рабочих приглашения не получил. Это было поводом для объявления недействительными итогов первого голосования выборщиков, о котором пишет Шляпников. Проведенное повторное голосование, в котором приняло участие 176 выборщиков, в подавляющем своем большинстве высказалось за участие в военно-промышленном комитете. И эта рабочая депутация в Центральном военно-промышленном комитете действовала до самой Февральской революции[2].
Резолюция большевиков призывала рабочих бойкотировать военно-промышленный комитет:
"Производительные силы буржуазного общества, — говорилось в ней, — переросли узкие рамки современных национальных государств. В монархических и республиканских странах власти и дипломатия подчинены всецело хищническим империалистическим интересам господствующих классов. Кто из них первый напал — вопрос не существенный и не могущий определить тактику пролетариата. Главный враг каждого народа — в его стране. На завоевание власти путем гражданской войны должны быть направлены усилия пролетариата. Пролетариат зовет к созданию Временного правительства после низвержения Самодержавия и к созыву Учредительного собрания".
Заканчивалась эта резолюция следующими призывами:
"Во-первых, речи быть не может об участии представителей рабочих в Центральном военно-промышленном комитете; во-вторых, участие было бы фальсификацией воли пролетариата, изменой его революционному интернационалистическому знамени; в-третьих, рабочие-уполномоченные должны громогласно заявить об отказе участвовать в каких бы то ни было учреждениях, способствующих войне"[3].
Эта резолюция была выработана от имени тех 90 депутатов первого круга выборщиков, которые проголосовали 27 сентября 1915 года против участия в военно-промышленном комитете. Но, как мы уже сказали, двумя месяцами позднее рабочие в этот комитет вошли.
О настроениях рабочих того времени есть ряд свидетельств. Например, большевик Ф. Лемешев в своей статье "На Путиловском заводе в годы войны" пишет:
"В годы войны злобой дня был спор с патриотами, вопрос о войне. И опубликованное в печати письмо Плеханова и Кропоткина в защиту обороны страны с национальных позиций ввело многих рабочих в заблуждение. При Путиловском заводе имелся театр, который находился в руках у администрации завода. Перед каждой постановкой духовой оркестр играл "Боже, Царя храни" и гимны всех союзных держав, кроме Марсельезы. Как-то мы собрались посмотреть новую пьесу и попробовать сорвать исполнение патриотических гимнов. Раздались звуки гимна, все встали, а наша группа осталась сидеть на местах и кричала: "Долой царский гимн! Не место ему в рабочем районе!" Нас было меньшинство. Администрация театра попросила нас выйти из зала. Уходя, мы все же пытались протестовать, но публика нас не поддержала"[4].
А это ведь была рабочая публика самого передового в годы 1-й мировой войны Путиловского завода.
А. Ефимов тоже жалуется в своих воспоминаниях на непопулярность большевиков в рабочей среде. Он пишет о петербургском металлическом заводе в 1915 году. Это как раз то время, когда создавался военно-промышленный комитет. Ефимов пишет о том, что в этот период рабочие почти не откликались на пропаганду большевиков. И только с появлением среди рабочих усталости от войны, примерно к концу 1915 - началу 1916 года, большевикам, наконец, удалось завербовать отдельных рабочих. "К маю 1915 года общее количество рабочих на заводе было около 6 тысяч, — пишет далее Ефимов. — Руководящей мастерской была модельная, которая была оплотом большевизма, ибо из общего количества 60 рабочих в ней было 7 членов партии, не считая сочувствующих. Одно из наших собраний было перед 1 мая, другие — летом 1915 года. Настроение рабочих в период первого года войны было таково, что мечтать о проведении каких-либо политических забастовок в виде протеста не могло быть и речи"[5].
Итак, 7 большевиков на 60 рабочих. Вот положение 1915 года. Однако позиция рабочей депутации в новом военно-промышленном комитете не была монолитной в смысле патриотизма и оборончества. В то время как Гучков выступал безоговорочно за войну до победного конца, с контрибуциями и репарациями, председатель рабочей группы, меньшевик Гвоздев смотрел на положение дел иначе. В частности, он сделал следующее заявление:
"Для рабочих России нежелателен разгром ни России, ни Германии. Мы стоим на точке зрения защиты и самообороны, но не нападения на Германию. Насущной является организация всех живых общественных сил России для борьбы с нападающей Германией и для борьбы с нашим страшным внутренним врагом — самодержавием. Для достижения этих двух целей необходимо деятельное участие в работах военно-промышленных комитетов. В настоящее время социальная революция не на очереди. Пока власть должна перейти из рук правительства в руки буржуазии"[6].
Иными словами, Гвоздев занимал в вопросе развития революции классическую марксистскую позицию. Так как время для пролетарской революции еще не настало, считал он, можно и даже нужно вступать в блок с буржуазией. Буржуазия же настроена патриотически, значит нужно говорить о нападающей Германии и об обороне России. Как мы знаем, эту же позицию в 1917 году займут впоследствии Керенский и оборонческое крыло Совдепа. Что будет способствовать размагничиванию и деморализации армии, так как настроенная патриотически русская армия была ориентирована на победу, а не на оборону. Оборонческая позиция приведет к падению России и победе революции.
Рабочая группа военно-промышленного комитета своего существования с Февральской революцией не окончила, а наоборот, по парадоксальным причинам развилась как бы в свою противоположность — второй петербургский Совет рабочих и солдатских депутатов. Иначе говоря, с рабочей группой произошло близкое тому, что случилось в 1905 году с комиссией Шидловского, ставшей впоследствии базой петербургского Совета рабочих депутатов. В связи с этим любопытно отметить, что, несмотря на распоряжение правительства не устраивать забастовок, рабочая группа военно-промышленного комитета объявила в 1917 году традиционную однодневную забастовку в память 9 января, "Кровавого воскресенья". В ответ на это правительство, арестовало рабочую группу, как пошедшую против воли правительства.
Но дело было не только в забастовке самой по себе. Работавший в полицейских архивах царского режима поэт Александр Блок проливает на этот арест совершенно иной свет. В обнаруженном им секретном докладе некоего генерала Глобачева говорится о существовании революционных заговоров думских либеральных групп против царя. "В данный момент, — сообщается в докладе, — находятся в наличности две исключительно серьезные общественные группы, которые самым коренным образом расходятся по вопросу о том, как разделить шкуру неубитого медведя (то есть царского правительства). Первую из этих групп составляют руководящие дельцы парламентского прогрессивного блока. Их задача состоит в том, чтобы заручиться хотя бы дутыми директивами народа, для чего войти в сношение с сохранившей всю свою революционную физиономию, но явно отклонившейся от руководящих кругов старого интернационала рабочей группой. Дав время рабочей массе самостоятельно обсудить задуманное, представители рабочей группы, лично и через созданную ею особую пропагандистскую коллегию, должны организовать ряд массовых собраний по фабрикам и заводам столицы и, выступая на таковых, предложить рабочим прекратить работу в день открытия заседания Государственной Думы 14 февраля по старому стилю и под видом мирно настроенной манифестации проникнуть к входу в Таврический дворец. Здесь, вызвав на улицу председателя Государственной Думы и депутатов, рабочие в лице своих представителей должны громко и открыто огласить принятые на предварительных массовых собраниях резолюции с выражениями их категорической решимости поддержать Государственную Думу в ее борьбе с ныне существующим правительством. Опасения рабочей группы по поводу противодействия со стороны инакомыслящих подпольных социалистических течений — отпали, потому что социал-демократические группы большевиков-объединенцев и интернационалистов-ликвидаторов не склонны ни противодействовать, ни способствовать их затее, а занимают выжидательную позицию. Во главе второй группы стоят не менее жаждущие власти — Гучков, князь Львов, Третьяков, Коновалов и Федоров".
В своем комментарии Блок предполагает, что именно это сообщение полицейского генерала было причиной ареста рабочей группы вскоре после этой забастовки. Очевидно, он не без основания считал, что если бы действия полиции были вызваны одной лишь забастовкой 9 января, то арест должен бы был состояться сразу после или даже накануне забастовки. И действительно, в секретном отчете даже говорится, что группа Гучкова, Львова, Третьякова, Коновалова и Федорова организовывала и подготавливала демонстрации рабочих столицы через посредство якобы гвоздевской рабочей группы военно-промышленного комитета. Во время демонстрации они хотели заявить депутатам Думы свое требование "незамедлительно вступить в открытую борьбу с ныне существующим правительством и верховной властью и признать себя впредь, до установления нового государственного устройства, — Временным правительством".
В сообщении Блока дальше говорится, что Гучков был уверен, что в рабочей группе военно-промышленного комитета, состоявшей из 15 человек, несомненно должен был быть агент полиции. И он не ошибся в своем убеждении. Таким агентом оказался некий Абросимов — единственный из пятнадцати, кто остался на воле. Не кто иной, как Абросимов уверял впоследствии, что рабочая группа стремилась к насильственному перевороту, оправдывая, таким образом, ее арест. Справедливости ради нужно подчеркнуть, что никаких иных, кроме отчета генерала Глобачева, данных о том, что эта группа стремилась к захвату власти или к перевороту, нет. В связи с этим также интересно отметить, что Протопопов в свое время докладывал Царю об опасности образования рабочей секции в военно-промышленном комитете. Мало того, он даже прямо писал о том, что группа чем-то напоминает ему "организацию Хрусталева-Носаря 1905 года"[7].
Таким образом, если верить этому полицейскому внутреннему отчету, единственные, кто тогда серьезно обдумывал государственный переворот, были лишь люди либерально-буржуазных кругов. Уж вовсе не революционная демократия. Это еще раз опровергает большевистский миф о подготовке переворота 1917 года социалистами и, прежде всего, большевиками. Как бы там ни было, а предсказание будущего группы Гвоздева по аналогии с организацией Хрусталева-Носаря 1905 года оказалось пророческим. Одним из первых мероприятий Февральской революции был поход революционной толпы к Петропавловской крепости, где находилась в заточении рабочая группа во главе с Гвоздевым. Когда их освободили и привели в Таврический дворец, где заседала Дума, то на базе этой группы тут же был создан 2-й петербургский Совет рабочих и солдатских депутатов. Конечно, с добавлением в состав других представителей социалистических партий. Интересно, что когда в петербургский Совет рабочих депутатов были проведены выборы, то большевики получили там только 10% мест. Иными словами, в период Февральской революции популярность большевиков по сравнению с другими социалистическими партиями среди рабочих масс была весьма скромной. И по предварительным прикидкам на ожидавшихся свободных выборах в феврале 1917 года за них проголосовало бы от силы 3—4 процента населения. Однако в ходе революции, между февралем и октябрем, картина начала резко меняться. После возвращения в Россию в апреле 1917 года Ленина большевики проявляют себя как целенаправленная, сплоченная партия с сильным, не колеблющимся руководством. Это было большим преимуществом. Страна нуждалась в сильном руководителе, и ни одна другая партия не в состоянии была такого руководителя выдвинуть.
Так все выглядело внешне. На самом же деле рост популярности большевиков среди рабочих в ходе 1917 года объяснялся, прежде всего, безответственной и беспринципной пропагандой, обещаниями, которые ответственные руководители правительства просто не могли давать. Дело в том, что с Февральской революцией на заводах начинает нарушаться трудовая дисциплина и выдвигаются такие требования (например, сокращение рабочего дня при одновременном повышении зарплаты), о которых заранее было ясно, что они невыполнимы. В уже цитированной книге Мани Гордон говорится, что, добившись 8-часового рабочего дня, рабочие в 1917 году на самом деле работали не больше 4-5 часов в сутки, так как, с одной стороны, рухнула общая дисциплина, а с другой - масса времени уходила на всевозможные митинги, профсоюзные заседания, цеховые комитеты и т. д. Требовать в этих условиях резкого повышения заработной штаты было просто преступно. Пришедшие к власти (во всяком случае, в поздний период Временного правительства) эсеры и меньшевики не могли согласиться на эти безответственные требования, — чем пользовался Ленин, утверждая, что это — эксплуатация рабочих и что правительство реакционно.
В связи с этим нужно особо отметить позицию петроградского Совета. Как мы знаем, главным политическим фактором в нем были меньшевики. В результате Совет колебался между реализмом и крайними требованиями. Одной из первых его резолюций от 5 марта 1917 года (по старому стилю), принятой большинством голосов, был призыв к рабочим вернуться к станкам и прекратить забастовки. Но, как оказалось, не только для того, чтобы восстанавливать производство, наверстывая упущенное. Этого меньшевикам было мало. Нужно было вернуться к станкам, чтобы по первому сигналу вновь прекратить начатые работы. Но и этого было, как бы, недостаточно, поэтому резолюция сопровождалась призывом Совета "к немедленному созданию и укреплению рабочих организаций всех видов, как опорных пунктов для дальнейшей революционной борьбы за полную ликвидацию старого режима и за классовые идеалы пролетариата"[8].
Через 5 суток после этой резолюции с демагогическими призывами к восстанию и борьбе за свои права петроградский Совет вступает в переговоры с петроградским обществом заводчиков и фабрикантов и подписывает совместное соглашение о введении 8-часового рабочего дня, а также организации на заводах и фабриках фабзавкомов и примирительных камер. Фабзавкомы, по словам Дмитриева, фактически существовали уже с первых же дней после Февральской революции, когда руководители многих заводов разбежались и рабочие начали работу без администрации. (Насколько она была производительна — это другой вопрос.) А чтобы обеспечить на производстве какой-то порядок, рабочие сами организовали фабрично-заводские комитеты. Когда же администрация стала возвращаться, часть из нее рабочие к работам не допустили. К остальным же "в помощники" были приставлены комиссары - члены заводских комитетов - следившие за администрацией и за всем, что делалось на заводе[9].
О провинции у нас меньше данных, чем о Петербурге и Москве. Но, по-видимому, ситуация там была для большевиков еще менее обнадеживающей. Вот как большевик С. Пумников описывает в своих воспоминаниях "От февраля к октябрю" обстановку в Самаре в 1917 году:
"В советы пришло большинство эсеров и меньшевиков. Власть передали комитету народной власти, состоявшему из эсеров, меньшевиков, буржуазии и кулацкого крестьянского совета. Под влиянием соглашателей революционная борьба начала спадать. Рабочие стали от нас отходить, а солдаты стали себя именовать эсерами"[10].
Старый участник меньшевистской партии П. А. Гарви раскрывает более глубокую подоплеку взаимоотношений меньшевиков с возрождающимися профсоюзами. В частности, он пишет, что институт рабочих групп при общественных военно-промышленных комитетах использовался меньшевиками еще до Февральской революции, чтобы создать из них суррогат профсоюзов:
"Если не считать разгромленных, нелегальных партгрупп меньшевиков, большевиков и эсеров и отдельных, уцелевших от разгрома профсоюзов, — вспоминает Гарви, — то рабочие группы, бойкотировавшиеся большевиками, особенно центральная рабочая группа в Петрограде, были единственными связанными с рабочей массой организациями, организующими центрами надвигавшейся революции. Советы рабочих депутатов, руководимые меньшевиками, вынуждены были выполнять те функции, которые нормально принадлежат профсоюзам".
Гарви объясняет популярность меньшевиков среди рабочих в начале 1917 года именно тем, что меньшевистская партия признавала самодовлеющую ценность профсоюзного движения как самостоятельной равноправной ветви единого освободительного классового движения пролетариата. Меньшевики способствовали развитию именно независимого профессионального движения. Гарви также подчеркивает, что меньшевики руководствовались целью сохранить единство рабочего класса, раскалывавшегося между меньшевиками, большевиками, эсерами и кадетами. Для этого, по мнению меньшевиков, нужно было деполитизировать профессиональное движение, способствовать развитию в рабочем движении самостоятельного профессионального духа[11].
Понятно, что это полностью противоречило всей направленности большевиков. По мере общей поляризации событий 1917 года нейтральность меньшевистской концепции, очевидно, как-то размагничивала рабочее движение, создавала ощущение, что в нем нет руководства и направленности. И поскольку потребность в генеральной линии для профессиональных союзов была, а самой линии не было, то этот вакуум, в условиях, где вакуум недопустим, постепенно начали заполнять большевики. Осенью 1917 года можно было уже говорить о большевизации и совдепов и профсоюзов. Например, в сентябре 1917 года из 23 членов исполкома петроградского Совета профсоюзов 17 были большевиками. Однако вернемся к процессу возрождения профессиональных союзов. Как пишет Гарви, сразу же после Февральской революции начали создаваться (часто из остатков разгромленных профсоюзов) инициативные группы. Инициаторами были ячейки меньшевиков, эсеров и большевиков, которые, в отличие от 1905 года, начали прямо призывать к созданию профессиональных союзов. В течение марта—мая 1917 года в Москве, Петрограде и других городах происходили собрания и конференции по учреждению профсоюзов и местных главных управлений отраслевых профсоюзов, а также центральных бюро профсоюзов по данному городу или области. 15 марта в Москве состоялось собрание 22 правлений отраслевых профсоюзов, на котором было сформировано московское Центральное бюро профсоюзов. Такое же бюро было создано и в Петрограде. Только за первые два месяца революции в Петрограде и Москве было образовано свыше 130 союзов, а по всей России — более двух тысяч. По данным министерства труда на 1 сентября 1917 года в Петрограде было 34 профсоюза, в которых состояло более 500 тысяч членов. Это значит, что каждый четвертый житель Петрограда или почти каждый трудящийся был членом профсоюза. Гарви замечает, что бурный численный рост профсоюзов часто не отражал роста их реальной силы. Масса трудящихся оставалась стихийной и неорганизованной. В этой ситуации только совдепы и фабзавкомы оказались наиболее приспособленными и в новой революционной обстановке как бы взяли на себя роль профсоюзов. А поскольку совдепы и фабзавкомы были более политизированы, то в ряде совдепов промышленных городов — таких, как Петроград, Москва, Иваново-Вознесенск, к осени 1917 года инициатива оказалась в руках большевиков, и профсоюзы все больше и больше стали принимать большевистскую ориентацию. Иначе говоря, события развивались в соответствии с первоначальными проектами Ленина о профсоюзах как приводном ремне большевизированных совдепов. Когда в июле месяце 1917 года собралась III Всероссийская Конференция профсоюзов, по данным Гарви, в России насчитывалось 967 профессиональных союзов и 51 центральное бюро от промышленных областей и городов с общим числом членов примерно полтора миллиона человек. Это значит, что за какие-то 4 месяца существования российской демократии около 30% всех промышленных рабочих страны вступило в профессиональные союзы. И вся эта гигантская масса все еще находилась под идейным влиянием меньшевиков. Ее ядро, по словам Гарви, составляли такие старые, влиятельные профсоюзные деятели, как меньшевики Колокольников, Гриневич, Кольцов, Гарви, Астров, Татарчуков, Кефали и Волков. Однако уже на этой конференции начала ощущаться поляризация. Меньшевики различных толков, правые эсеры и бундовцы объединились в группу сторонников единства, которая важнейшим фактором профсоюзного движения считала профессиональные интересы. Большевики же, "новожизненцы" (т. е. группа Горького, редактировавшая "Новую жизнь"), "межрайонцы" (группа, которая пыталась объединить большевиков и меньшевиков), эсеры-интернационалисты (впоследствии левые эсеры) и так называемые индустриалисты составили группу интернационалистов, которая главным фактором в профессиональном рабочем движении считала политику. Среди этой группы интернационалистов, которая в целом была под большим влиянием большевиков, наиболее выделялись Милютин, Рязанов и Лозовский, которые в то время еще не присоединились к большевикам, а также большевики Озол, Шмидт и Шляпников.
И все же, как мы уже говорили, на этой конференции преобладающее влияние имела группа "единства" и, в частности, меньшевики. Например, за резолюцию меньшевика Гри-невича об общих задачах профсоюзов, которая во главу угла ставила чисто профессиональные интересы, проголосовало 103 делегата при 79 воздержавшихся, принадлежавших к группе интернационалистов. А резолюция большевика Милютина была отклонена 70 голосами против 65. Резолюция по докладу большевика Глебова-Авилова о взаимоотношении профсоюзов с фабзавкомами также была отклонена большинством в 76 голосов против 63. В итоге прошла резолюция меньшевиков Гарви и Астрова. В своих резолюциях меньшевики учитывали военную ситуацию и напряженность революционного положения в стране и призывали не прибегать без крайней надобности к забастовкам. Забастовкам, согласно специальной резолюции, принятой большинством, должны предшествовать попытки мирного разрешения конфликтов. Большевики же настаивали как раз на обратном, все время, направляя конференцию на принятие крайних мер, нарушающих мир и способствующих разжиганию внутренней борьбы[12].
Всероссийский центральный совет профессиональных союзов (ВЦСПС), созданный на III Конференции и состоявший из 19 членов группы "единства" и 16 — группы "интернационалистов", был в руках меньшевиков. Однако в исполкоме ВЦСПС, состоявшем из 5 меньшевиков и 4 большевиков, преимущество меньшевиков было незначительным, Гарви в связи с этим пишет: "Политические разногласия внутри меньшевизма ослабляли его позиции в профессиональном движении и профцентре, сводя на нет слабое большинство в один голос. В это же самое время политически разношерстные элементы, тяготевшие к большевикам, все более подпадали под влияние большевизма и усваивали его основной политический лозунг — взрыв коалиционного правительства и переход власти в руки Советов. Решения III Конференции перестали быть общей платформой всего профдвижения, втянутого в водоворот острой политической борьбы. В самом рабочем классе и в его профорганизациях, происходил стихийный сдвиг влево"[13].
Что же касается рабочих, то они просто запутались и не знали, кому верить. И у них были все основания для колебаний. Меньшевистские руководители профсоюзов не решались принимать решительных мер против большевиков, считая их братьями по революции. Большевики же самым наглым образом обманывали рабочих. Так, 18 октября 1917 года, то есть за 7 суток до Октябрьского переворота Троцкий заявил в Петроградском совете, что ни большевики, ни Петроградский совет не готовят в ближайшем будущем никаких военных переворотов и заговоров. А Каменев при этом добавил, что он подтверждает каждое слово Троцкого. Это успокоило членов совета и рабочих, так как было известно, что Каменев против захвата власти большевиками, против военного переворота.
Справедливости ради нужно заметить, что у Троцкого были некоторые основания для подобных заявлений. За два дня до этого, на собрании партийного городского комитета, было заявлено, что из 19 районов Петрограда более или менее по-боевому настроены рабочие только в 8 районах. Причем 3 из этих 8-ми районов не имели прямого отношения к территории Петрограда. Это были национальные группы латышей, эстонцев и финнов. А об атмосфере в остальных районах историк С. Мельгунов сообщает, что отношение к вооруженному восстанию было неопределенное или даже отрицательное. На следующий день, сообщает далее Мельгунов, 16 октября, на расширенном заседании ЦК с представителями от городского и окружного комитетов большевиков, военной организации, Советов, профессиональных союзов и фабрично-заводских комитетов вновь была подвергнута обсуждению тайная резолюция от 10 октября о насильственном свержении Временного правительства. Володарский, передавая общее впечатление, говорит о том, что на улицы никто не рвется, но по призыву Совета явятся все. "Совета, а не большевиков", — возражает ему член Центрального бюро ВЦСПС Шмидт и добавляет, что настроение таково, что активных выступлений ожидать не приходится. Шляпников от союза металлистов его поддерживает и говорит о том, что выступление — непопулярно, и даже слухи о нем вызывают среди рабочих панику. Володарский соглашается и говорит о том, что если вопрос ставится как вопрос завтрашнего дня, то для этого ничего нет, массы в недоумении от призыва к перевороту.
Как известно, большевики приноравливали переворот ко дню II съезда Советов всей страны. Но когда Центральный исполнительный комитет Советов получил от местных советов резолюции по подготовке ко II съезду, в частности, по вопросу "Какую власть они хотели бы видеть?", стало ясно, что идея переворота непопулярна. Из 169 пришедших резолюций только 6 поддержали стереотипную формулу большевиков; 31 резолюция требовала перехода власти в руки Советов (под Советами подразумевалась коалиция всех социалистических партий), а 58 резолюций требовали создания однородного демократического правительства, то есть правительства с представителями от любой демократической партии, победившей на выборах[14].
Мельгунов дальше сообщает, что массового участия подлинных рабочих в операции 25 октября (7 ноября н.с.) отменить было никак нельзя, хотя главными исполнителями восстания, в теории, должны были быть фабрично-заводские комитеты. Работа на фабриках и заводах в день восстания, утром, даже не была остановлена. И только в партийных комитетах, вспоминает рабочий Балтийского судостроительного завода Мартынов, происходили совещания. 235 рабочих-балтийцев приняли в той или иной степени участие в боевых действиях захвата власти 25 октября. От других-заводов было еще меньше участников. Так, например, Путиловский завод, имевший якобы 1500 организованных красногвардейцев, смог фактически выставить лишь отряд в 80 человек, бравший Зимний дворец. Куда рассеялись 10 тысяч краногвардейцев, числившихся в одном Выборгском районе, нам не известно. А всего организаторы восстания в своих партийных рапортах записали 50 тысяч красногвардейцев. То есть ложь сопутствовала советской власти с самого начала. Можно сказать, из лжи коммунисты родились.
Левый меньшевик Суханов был непосредственным наблюдателем событий 25 октября в Петрограде. Его жена была большевичкой и на их квартире происходило тайное заседание 10 октября, принявшее решение о захвате власти. Так вот, в своих мемуарах, не опровергнутых ни советской властью, ни Лениным, и напечатанных в Советском Союзе в начале 20-х годов, Суханов подсчитал, что в общей сложности в захвате власти в Петрограде приняло участие не больше 20 тысяч человек. В эту цифру входят 5 тысяч кронштадтских матросов, несколько тысяч распропагандированных большевиками солдат петроградского гарнизона и, вероятно, несколько тысяч рабочих. Таким был энтузиазм рабочего класса в октябрьских событиях. И это при общем тяжелом экономическом положении рабочих, потому что благодаря все возрастающей разрухе и революционной ситуации 1917 года резко увеличилась безработица. К началу октября 1917 года по Петрограду было уже более 5 тысяч безработных, в то время как в начале года их количество не превышало тысячи. Казалось, они должны были бы быть недовольны и поддерживать власть, обещающую им полную занятость и владение заводами.
"Мир — хижинам, война — дворцам", "Фабрики — рабочим, земля — крестьянам", — таковы были лозунги большевиков. Несмотря на все эти обещания и отсутствие настоящей контрпропаганды со стороны меньшевиков и эсеров, реакция рабочих была весьма умеренной, часто неопределенной, колеблющейся. Хотя, как мы знаем, по официальной большевистской версии Октябрьский переворот проходил от имени Съезда Советов, на самом же деле Съезд собрался только после 10 часов вечера 25 октября (7 ноября) и был поставлен перед свершившимся фактом. Резолюцию же по вопросу об одобрении Октябрьского переворота застигнутый врасплох Совет, окруженный до зубов вооруженными красногвардейцами, принял только незначительным большинством голосов. В основном это были большевики и их союзники левые эсеры.
Надо особо подчеркнуть, что II Съезд Советов совершенно не отражал расстановку сил в стране. Среди депутатов было непропорционально много представителей Петроградского и Московского советов, и в то же время были плохо представлены советы провинциальные, где влияние эсеров было гораздо больше, чем в Петрограде и Москве, а настроения — не такие пробольшевистские. Мы уже говорили, что накануне Октябрьского переворота рабочие не горели энтузиазмом его совершить. Гарви пишет о том, что ко времени переворота в Совете петроградских профсоюзов руководящая роль уже принадлежала большевикам и близким к ним элементам, Он объясняет это отчасти стихийным полевением рабочих масс, разочарованных медлительностью Временного правительства. Дело в том, что от революционной ситуации всегда ожидают каких-то чудес, например, максимального разрешения всех конфликтов, и если оказывается, что изменения проводить трудно, быстро наступает разочарование, и массы становятся благодатной мишенью демагогической пропаганды. Временное правительство раньше никаких чудес не обещало и потом не занималось демагогией. Большевики же с самого начала сулили "молочные реки и кисельные берега". К тому же агитировать рабочих против меньшевиков было нетрудно, поскольку меньшевики работали в правительстве, которое в глазах рабочих действовало слишком медленно и заботилось о них слишком мало. Что касается исполнительного комитета ВЦСПС, то Гарви пишет:
"В связи с фактически паритетным составом большевиков и меньшевиков в этом исполкоме, деятельность его, была ко времени Октября фактически парализована и никакого участия этот центральный орган ВЦСПС в Октябрьском перевороте не принял. Но большевистские члены исполнительного комитета ВЦСПС Глебов, Авилов, Шмидт и другие, а также близкие к большевистским верхам Рязанов, товарищ председателя ВЦСПС, Лозовский, секретарь, были посвящены в заговор большевиков и полностью содействовали ему".
То есть большевики, фактически, действовали тайком от того исполнительного органа, членами которого они состояли. Что еще раз показывает их нечестность и беспринципность. Они самовольно использовали помещение петроградского Совета профсоюзов в качестве штаб-квартиры военно-революционного комитета. А находившееся в руках большевиков и руководимое Шляпниковым правление петроградского Союза металлистов ассигновало 25 октября (7 ноября) 50 тысяч рублей военно-революционному комитету, организованному на предмет переворота. В Москве часть штаба восстания находилась в здании московского Союза металлистов. Когда 26 октября, то есть на другой день после петроградских событий, в Москве узнали о выступлении в Петрограде, правление профсоюзов, сочувствовавших перевороту, избрало ревком из 9 лиц, подчиненных не общегородскому исполкому профсоюзов, а общегородскому ревкому. Этот ревком действовал в тылу верных Временному правительству войск в интересах повстанцев[15].
ВИКЖЕЛь против Ленина и большевиков. Собрание уполномоченных
Первой из профсоюзных организаций, всполошившихся по поводу незаконного захвата власти большевиками, оказался ВИКЖЕЛь (Всероссийский исполнительный комитет железнодорожного профессионального союза), в составе руководства которого были сторонники буквально всех демократических партий России того времени, от кадетов до большевиков включительно. ВИКЖЕЛю сразу же удалось выпустить резолюцию о незаконности однопартийной диктатуры, требовавшую создать коалиционное социалистическое или демократическое правительство. Уже 29 октября, то есть через 4 дня после переворота, ВИКЖЕЛь выпустил манифест "Всем! Всем! Всем!" В котором, в частности, говорилось;
"В стране нет власти. Каждая из борющихся сторон стремится создать свою власть силой оружия. Идет братоубийственная война. И в то время, как внешний враг угрожает свободе народа, демократия решает свои внутренние споры кровью и железом. Необходимо создать новое правительство, которое пользовалось бы доверием всей демократии и обладало бы моральной силой удержать эту власть в своих руках до созыва Учредительного собрания. Такую власть можно создать только путем разумного соглашения всей демократии, но никоим образом силою оружия".
Это подтверждают и октябрьские бюллетени ЦК партии большевиков, напечатанные в архивном отделе журнала "Пролетарская революция" № 1, 1921: "В случае неисполнения требования создать коалиционное социалистическое правительство с представителями всех социалистических партий, от народных социалистов до большевиков включительно, — читаем мы в бюллетене № 2 за октябрь 1917 года, — железнодорожный союз ВИКЖЕЛь угрожает всеобщей забастовкой".
Интересно отметить двойственный подход почти во всех акциях и действиях социалистов и профсоюзов. Одно дело - правые и совершенно другое — большевики. Во время т.н. Корниловского мятежа (не будем обсуждать сейчас вопрос о том, мятеж это был или что-то другое), когда выделенные Корниловым войска двигались с фронта на Петроград, союз железнодорожников объявил забастовку и остановил продвижение поездов, чем обеспечил победу большевиков в октябре 1917 года. Когда же большевики узурпировали власть, ВИКЖЕЛь только грозил объявлением забастовки и с большой готовностью шел на переговоры с ними. 29 октября, то есть в тот же день, к вечеру, когда был опубликован манифест "Всем! Всем! Всем!", в помещении ВИКЖЕЛя собрались представители враждующих сторон и нейтральных организаций: большевики, социал-демократы всех оттенков, левые эсеры, эсеры, представители ЦИКа (Центрального Исполнительного Комитета), Совнаркома, городской Думы, Совета крестьянских депутатов и Комитета спасения. Единственной партией, которая трезво смотрела на обстоятельства и не пошла ни на какие переговоры с большевиками, была партия правых социалистов, так называемые народные социалисты, среди руководителей которой был и историк Мельгунов. Среди требований, которые предъявил большевикам ВИКЖЕЛь, а с ним и согласительная комиссия из представителей центральных комитетов всех партий, а также ЦК союза железнодорожников, ЦИКа и представителей почтово-телеграфных служащих, было следующее: во-первых, переход всех полков от военно-революционного комитета большевиков в распоряжение городской Думы, во-вторых, разоружение рабочих и подчинение войск Керенскому, в-третьих, освобождение людей, арестованных военно-революционным комитетом, в-четвертых, роспуск военно-революционного комитета[16].
Впоследствии эти требования будут называться требованиями оборонцев в согласительной комиссии. Большевики, конечно, на эти условия не пошли. Левые эсеры, меньшевики-интернационалисты и меньшевики объединенных интернационалистов поддержали большевиков. Тогда Центральный Комитет объединенных меньшевиков признал единственным выходом из создавшегося положения образование однородного министерства из всех социалистов, начиная от народных социалистов и кончая большевиками. Однако Центральный Исполнительный Комитет Съезда Советов, находившийся к этому моменту уже в руках большевиков, предложил компромиссное решение: чтобы в правительство вошли только представители тех социалистических партий из Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, которые признают завоевания Октября, то есть власть Советов (а на самом деле большевиков), декреты о земле, о мире, о рабочем контроле и вооружении рабочих. Иными словами, надлежало признать все ту же большевистскую власть.
Бюллетень ЦК РСДРП большевиков № 6 о переговорах с ВИКЖЕЛем пишет следующее:
"Центральный исполнительный комитет Советов постанавливает: продолжать переговоры о власти со всеми советскими партиями и настаивает на следующих условиях соглашения: правительство ответственно перед ЦИК, и ЦИК расширяется до 150 человек. К этим 150 добавляется 75 делегатов от губернских и краевых Советов, 80 делегатов от войсковых частей и флота, 40 — от профсоюзов, 25 — от всероссийских профессиональных объединений, 10 — от ВИКЖЕЛя, 5 — от почтово-телеграфных служащих и 50 социалистических делегатов от петроградской городской Думы. Дальнейшие условия: в правительстве не меньше половины мест должно быть предоставлено большевикам. Министерства труда, внутренних дел и иностранных дел должны быть предоставлены большевистской партии. Правительство ставит своей задачей систематическое вооружение рабочих по всей России. Настаивает на кандидатурах Ленина и Троцкого".
Резолюция принимается ЦК почти единогласно, только 6 было против и один воздержавшийся. Подкрепленный этой резолюцией ЦИК народный комиссар почты и телеграфа увольняет всех служащих, которые поддерживали позицию ВИКЖЕЛя и выступали против признания большевистской власти. Это было одно из первых проявлений красного террора против инакомыслящих. Например, в Иваново-Вознесенске после 5 часов ареста все бастовавшие почтово-телеграфные служащие дали подписку, что будут исправно выполнять свою работу.
О следующем шаге большевиков информирует нас бюллетень № 7: "В ЦК большинством 34-х голосов против 24, — сообщается в нем, — принята резолюция Ленина и Троцкого против свободы печати". Протестуя против нее, наркомы Ногин, Рыков, Милютин, Теодорович, Рязанов и Дербышев сложили с себя полномочия. В своем заявлении они требовали образования коалиционного правительства из всех советских партий. Образование чисто большевистского правительства, по их словам, грозило вступлением на путь террора и отстранением от дел массовых пролетарских организаций. То есть мы видим, что даже среди высших большевистских деятелей значительная часть была за коалиционное социалистическое правительство, понимала лозунг "Вся власть — Советам!" именно как коалицию социалистических партия, а не как монополию большевиков.
К этому же времени относится и документ, подписанный большевистским народным комиссаром труда, председателем профсоюза металлистов и будущим вождем рабочей оппозиции Шляпниковым. «Мы стоим на точке зрения необходимости образования социалистического правительства из всех советских партий, — сообщается в нем, — то есть большевиков, меньшевиков и эсеров. Мы считаем, что только образование такого правительства дало бы возможность закрепить плоды героической борьбы рабочего класса и революционной армии в октябрьско-ноябрьские дни. Мы полагаем, что вне этого есть только один путь - сохранение чисто большевистского правительства средствами политического террора. На этот путь вступил Совет народных комиссаров. Мы на него не можем и не хотим вступать. Мы видим, что это ведет к отстранению массовых пролетарских организаций от руководства политической жизнью, к установлению безответственного режима и к разгрому революции и страны. Нести ответственность за эту политику мы не можем и потому слагаем с себя перед ВЦИКом звание народных комиссаров»[17].
Как мы уже говорили, покинутые специалистами по профсоюзному делу из интеллигентов, не имеющие опыта самостоятельной работы, молодые профессиональные союзы рабочих в этот момент растерялись. Гарви в связи с этим пишет:
"Октябрьский переворот и политически взорвал хрупкий всероссийский центр профсоюзов, опиравшийся на слабо еще оформленные профсоюзы. Лозовский и Рязанов, в нарушение устава ВЦСПС и специального постановления исполкома, вошли в новый центральный исполком Совдепов, от половины ВЦСПС. Лозовский столь же самолично и самочинно принял участие от имени ВЦСПС в совещаниях, устроенных по инициативе ВИКЖЕЛя для переговоров о создании правительства из представителей социалистических партий. 20 ноября (по старому стилю) была сделана попытка собрать пленум ВЦСПС, которая была сорвана большевиками, частью не явившимися, частью его покинувшими"[18].
Викжелевские переговоры затягивались. ВИКЖЕЛь привлекал все больше симпатий рабочих. К нему стекались постановления рабочих, поддерживавшие требование коалиционного социалистического правительства. 13 ноября представитель армейских фронтовых комитетов Перекрестов заявил, что власть должна быть однородно социалистической, без большевиков. Но главное — немедленное соглашение. Затем в ВИКЖЕЛь стали стекаться рабочие делегации от профсоюзов города Петрограда с выражением поддержки его позиции.
Рабочие Обуховского завода требовали немедленного заключения соглашения в городской Думе, требовали не слов, а дела. "К черту ваших вождей, и Ленина, и Керенского, и Троцкого, — говорили они, — мы из-за них погибаем". Делегация Балтийского завода отправилась в военно-революционный комитет, требуя прекращения гражданской борьбы какими угодно средствами. На совещании при ВИКЖЕЛе 13 ноября фактически удалось договориться о составе правительства, в которое входили большевики, в числе других социалистических партий, но не были включены Ленин и Троцкий. Положение было до того острое, что Каменев и Рязанов, которые представляли в этой подкомиссии ВИКЖЕЛя большевиков, согласились на исключение Ленина и Троцкого из коалиционного социалистического правительства. На это Ленин отреагировал внутренним переворотом 14 ноября, о котором мы только знаем, что в этот день было принято постановление, запретившее свободу печати и вызвавшее протест в среде большевистского руководства.
Если верить члену ЦК А. Бубнову, то дело происходило таким образом. Бубнов обратил внимание Ленина на то, что Каменев согласился на исключение Ленина из состава будущего коалиционного правительства. Ленин набросал проект резолюции и стал вызывать к себе всех членов ЦК поодиночке, предлагая им подписать ее. Когда большинство членов ЦК подписалось, Ленин предъявил эту резолюцию меньшинству, но уже как ультиматум, в котором, он вкратце излагал серию неслыханных нарушений дисциплины, совершенных представителями меньшинства ЦК, и как главное — якобы саботирование линии большинства, подтвержденной в резолюции от 2 (15) ноября. После долгих прений и ряда выступлений представителей меньшинства, ЦК (а по существу Ленин) потребовал от меньшинства письменного ответа на вопрос, будет ли оно впредь без всяких условий и отступлений подчиняться дисциплине партии. Если нет, то ЦК созовет съезд партии, который должен будет решить, какую линию принимает партия. Если съезд поддержит меньшинство, то ему и будет передана власть, если нет — меньшинству придется покинуть ряды партии.
Иначе говоря, Ленин опять шел на раскол внутри большевистской партии. Из членов ЦК подали в отставку с мотивированным заявлением Каменев, Зиновьев, Милютин, Рыков, Ногин, а из народных комиссаров, членов ВЦИКа — Рязанов, Ларин, Детышев, Теодорович, Арбузов, Юренев, Федоров, Шляпников. Они-то и выпустили уже известную нам резолюцию, предупреждавшую, что, отстаивая монополию большевистской партии и власти, Ленин ведет страну к террору и разгрому революции. Ленин же, совершив внутренний переворот в ЦК и в своей партии, расширил Совет народных комиссаров, включив в него 6 представителей левых эсеров, преподнеся это как доказательство соглашения с ВИКЖЕЛем. Справедливости ради нужно сказать, что ВИКЖЕЛь требовал широкого представительства всех социалистов в Совнаркоме, а не во ВЦИКе. Затем Ленин предпринял меры для ликвидации ВИКЖЕЛя путем создания параллельной конференции железнодорожных рабочих, назначенной на 19 декабря (1 января по новому стилю) 1918 года. Конференция дала неожиданные результаты. Большинство оказалось против Ленина. Предложение выбрать его почетным председателем конференции большинством голосов было отвергнуто. Все попытки включить созданную большевиками неофициальную Конференцию во всеобщую конвенцию ВИКЖЕЛя также не увенчались успехом. 273 голосами против 261 Конференция проголосовала за созыв Учредительного Собрания, после чего большевистское меньшинство решением народного комиссара путей сообщения Елизарова объявило Конференцию распущенной, и вместо этого утвердило в качестве официальных и законных представителей профсоюза железнодорожников коалицию, состоявшую из большевиков, левых эсеров и нескольких меньшевиков-интернационалистов. Сам Союз был переименован из ВИКЖЕЛя в ВИКЖЕДО (Всесоюзный исполнительный комитет железнодорожников). Социалисты, не поддерживавшие большевиков, из него были исключены.
Такая техника раскола профсоюзов путем создания параллельных большевистских групп, а потом передачи этим группам полномочий как бы всего профсоюза, стала эталоном для действий большевиков на следующие годы. Некоторые союзы, в частности, союз печатников в какой-то степени, сохранились до 1920 года, но в основном, профсоюзное движение, как свободное и добровольное, фактически было ликвидировано в эти первые месяцы прихода Ленина к власти и объявления им диктатуры пролетариата[19].
На захват профсоюзов большевиками рабочие ответили попыткой создания параллельных организаций. Покинутые интеллигенцией рабочие пытались создать свою собственную новую организацию. В Петрограде она называлась: Собрание уполномоченных от фабрик и заводов. В начале 1918 года Собрание стало выпускать по субботам и воскресеньям - свою газету, сначала в Петрограде, а затем и в Москве. В Петрограде она называлась "Вечер Петрограда" и "Утро Петрограда", в Москве — "Вечер Москвы" и "Утро Москвы". Инициативная группа Собрания сложилась в январе 1918 года, а само Собрание — в марте.
О том, какая это была организация, на каких позициях стояла и какие настроения отражала, хорошее представление дает опубликованная в журнале "Континент" № 2 брошюра из личной библиотеки Александра Исаевича Солженицына. Это — брошюра-отчет (от 18 марта 1918 года) о Чрезвычайном Собрании уполномоченных фабрик и заводов города Петрограда, состоявшемся с 13 по 15 марта 1918 года, в которой приведены отрывки из выступлений рабочих представителей от разных заводов, а также текст принятой резолюции. Вот что, в частности, говорится в отчете о первом заседании 13 марта:
"Профессиональные союзы разрушены, занимаются организацией хозяйства, а не защитой интересов рабочего класса. Советы сделались судейскими палатами, акцизными учреждениями, полицейскими участками и прочим. Эти органы теряют право говорить от имени рабочих. Нам необходимо принять меры к восстановлению и возрождению наших организаций".
И далее:
"Собрание констатировало, что деятельность существующих рабочих организаций извращена. Профессиональные союзы... в качестве органов защиты интересов рабочего класса теряют значение. Заводские комитеты заняты захватом предприятий. Работа кооперативов встречает внешние препятствия. Что касается Советов депутатов, то они превратились в органы правительственной власти и потеряли характер классового представительства пролетариата. Рабочие остались без органов защиты".
Брошюра-отчет не только хорошо передает настроение рабочих в те дни, являясь как бы оперативным репортажем с места событий, но и много говорит о провокационной деятельности большевиков и о борьбе с ними рабочих. В каждом выступлении с мест ~ разочарование, боль, стремление бороться. Вот представитель Трубочного завода сообщает, что заводской комитет, захваченный большевиками, ведет себя по отношению к рабочим возмутительно, грозит пулеметами и прочим. Представитель завода Нобеля, со своей стороны, добавляет: "Рабочие постановили — работ не производить и металла с завода не выпускать. Когда был поднят вопрос на заводе о перевыборах в заводской комитет, большевики обратились в районный Совет, а те — в Смольный. Оттуда приказ — перевыборов не допускать". И заключает свой отчет следующими словами: "В прошлом году рабочие кричали — "Долой Николая!", теперь рабочие кричат — "Долойбольшевиков!" Представитель завода Речкина сообщает: "На заводе перелом в настроении рабочих. Но выборы на совещании не удалось произвести до сегодняшнего дня, из-за апатии рабочих". Другой представитель завода Речкина, товарищ Жучко, говорит: "Недавно рабочие поехали за получкой. Им ответили: "Обратитесь в учредиловку, вы ведь за нее голосовали, пусть она вам и платит". Представитель от Балтийского завода Измайлов идет дальше и так оценивает обстановку: "До сих пор большевики играли доминирующую роль на заводе. В шрапнельной и других мастерских работали учетчики, которые относились к заводу, как к тюрьме. Эти люди цеплялись за лозунг "Долой войну!" и потому были большевиками, а теперь война кончилась, и они разбегаются с заводов. А население, кадровые рабочие, не были, в сущности, большевиками".
Очень интересное, характерное признание, говорящее о том, что кадровые рабочие большевиками никогда не были. Большевиками, как мы уже говорили, в лучшем случае, были распропагандированные вчерашние крестьяне, толпы люмпен-пролетариата, неквалифицированные разнорабочие. Тот же Измайлов далее сообщает: "Недавно мы предприняли анкету "Кто за Совет народных комиссаров?", "Кто за общий и единый революционный фронт?" За Совет комиссаров, то есть за большевиков, высказалось 113 человек. За объединение демократии, то есть коалиционное правительство — 1899". Значит, сторонников большевиков на одном из самых больших и старых заводов России — Балтийском — оказалось меньше 10%. Тем не менее, из выступления же Измайлова мы знаем, что "Исполнительный комитет на заводе остался пока большевистским".
Представитель от паровозных мастерских Николаевской железной дороги Баранов обрисовывает обстановку в следующих словах: "Рабочие сильно волнуются при известии об эвакуации правительства, — говорит он в связи с наступлением немцев и вестями о переводе правительства из Петрограда в Москву. — Политическое настроение резко изменилось. Большевиков бойкотируют, о социалистической революции больше не говорят. День 12 марта (н. с.) называли не годовщиной, а кончиной революции". Его поддерживает представитель Путиловского завода, который говорит о фарсе национализации: "Власти говорят, что, национализировав завод, они сделали его собственностью рабочих, но на самом деле, — говорит представитель Путиловского завода, — рабочие тут ни при чем. Правительственное правление назначено сверху Шляпниковым. Авторитета в глазах масс оно не имеет". В сообщении Смирнова, представлявшего Центральный Совет печатников, высказывается даже волнение по поводу того, что большевики так дискредитировали идею социализма, что среди рабочих наблюдается резкое поправение. "В районах, где было сильно влияние большевизма, — говорит он, — рабочие теперь бросаются с левого на правый фланг. Надо выяснить и указать рабочим путь не правый и не левый, а соответствующий их интересам". Далее он с тревогой говорит о том, что это шарахание может вызвать приход к власти правых и буржуазии.
Такого рода заявления, конечно, не случайны. Это — результат многолетней пропаганды революционных партий, в том числе тех же меньшевиков. Несмотря на большевистский переворот, главную опасность рабочие видят не слева, а все еще справа. И это трагично, именно в этом сказалась, прежде всего, беспомощность рабочего класса и даже крестьянства в период Гражданской войны. Ни те, ни другие не встали на сторону тех, кто действительно боролся с большевизмом, В глазах рабочих и крестьян эти элементы относились к буржуазно-помещичьему классу — врагу номер один. Затуманенные пропагандой, рабочие все-таки не видели всей глубины опасности со стороны большевиков. Это подтверждает в своих мемуарах и Гарви, когда он говорит, что главная причина нетвердости меньшевиков в их действиях против большевиков — уверенность меньшевиков в недолговечности большевистской власти. Этот успокоительный миф в отношении левого фланга и был, пожалуй, главной причиной того, что большевикам удалось не только сохранить, но и укрепить свою власть.
Однако следует указать, что не все на Собрании уполномоченных придерживались этого мифа. Например, представитель аптекарских служащих подчеркивает, что критика власти не есть еще борьба за власть, и к власти, по его мнению, стремятся пока только большевики. Очень ценное для того времени замечание. Миф об опасности справа был всегда для большевиков спасением, и они умело этим пользовались. Кроме того, только большевики стремились по-настоящему к захвату власти. Остальные же партии были растеряны и психологически не готовы к борьбе.
Представители печатников обращают внимание на необходимость восстановления свободы печати, так как считают, что это есть одна из первых гарантий свободы и самосохранения для рабочих. Собрание принимает следующую резолюцию:
"С самого октябрьского переворота большевики поставили одной из важнейших задач — борьбу со свободным словом. Все газеты, критиковавшие их деятельность, были объявлены контрреволюционными, конфисковывались и закрывались. Правительство, именующее себя рабоче-крестьянским, боится свободного слова и особенно охотно душит именно социалистические газеты, те самые, которые читают рабочие и крестьяне. Никогда еще не был так задушен голос всей частной, независимой печати, как в эти страшные дни, Как царское правительство особенно стало бояться правды во время войны, так особенно боятся правды народные комиссары теперь, когда их безумная и преступная политика отдала Россию во власть завоевателя".
Речь идет, конечно, о Брест-Литовском мире, о предательстве большевиков.
О прямом терроре, применяемом большевиками и их вооруженными частями по отношению к собраниям рабочих, сообщают представители разных заводов и заводских рабочих организаций. Например, представитель патронного завода Смирнов говорит:
"Выборгский район всегда считался красным районом. Рабочая масса всегда дружно откликалась, когда ей предлагали какое-нибудь дело. Теперь же рабочее население терроризировано красной гвардией. Не так давно на нашем заводе был такой случай. Обсуждался на общезаводском собрании вопрос об эвакуации. Рабочий Кузьмин в своей речи употребил по адресу красной гвардии слово "зараза". Через несколько минут вооруженные красногвардейцы ворвались в помещение завода, щелкая затворами винтовок, грозя штыками, произвели панику в собрании, на котором было много женщин, бросились на Кузьмина, ранили его штыком и поволокли в штаб красной гвардии". В заключение Смирнов говорит; "Под влиянием обстоятельств, о которых все здесь говорили, рабочие правеют".
Уполномоченный от трубочного завода Зотов сообщает о том, что произошло там, на одном из собраний рабочих:
"По окончании первого отчета, — говорит он, — мы стали докладывать собранию о первом заседании Собрания уполномоченных. Когда прочитана была предложенная Собранием уполномоченных Декларация, начальник красной гвардии выхватил Декларацию из рук читавшего и стал допытываться, кто он и из какой мастерской. Возмущенные рабочие бросились на начальника. Чтобы спасти его от возможных насилий, оратор потащил его на трибуну. Оказавшись в безопасности, начальник стал звать красную гвардию с пулеметами. Рабочие бросились разбивать стекла. Красногвардейцы прибежали с винтовками и решили арестовать президиум. Президиум не арестовали все же, но оратора повели в штаб гвардии, где ему грозили расстрелом. Из штаба ему удалось бежать".
Говорилось на этом Чрезвычайном собрании и о том, как большевики добиваются командных постов в фабзавкомах и в руководстве профсоюзов. В частности, некий Крохов от Обуховского завода рассказал следующее: "Заводской комитет был у нас всегда эсеровский, но большевики фальсифицировали выборы, и теперь они в комитете в большинстве. Уже 4 месяца назад вынесли недоверие заводскому комитету, но это не помогает, они смеются, когда им выносят недоверие. Разогнали на заводе все организации. Были у нас разные комиссии, для разных целей созданные. Была демобилизационная комиссия и другие. Большевики все разрушили".
"Заводские комитеты, — сказал уполномоченный Богданов от другого завода, — стали несменяемыми и опираются на пулеметы. Профессиональные союзы стали органами, зависимыми от власти. Когда пройдет социалистический мираж, начнут наступать предприниматели, а рабочие встретят их безоружными".
Заседания уполномоченных фабрик и заводов Петрограда происходили накануне III Съезда Советов. Поэтому в Декларации, принятой уполномоченными, много говорится об отношении к Советам. Вот, вкратце, текст этой Декларации:
"25 октября 1917 года большевистская партия в союзе с партией левых эсеров, и опираясь на вооруженных солдат и матросов, свергла Временное правительство и захватила власть в свои руки. Мы, петроградские рабочие, в большинстве своем приняли этот переворот, совершенный от нашего имени и без нашего ведома и участия, совершенный накануне II Съезда Советов, которому предстояло сказать свое слово по вопросу о власти. Более того, рабочие оказали поддержку новой власти, объявившей себя правительством рабочих и крестьян, обещавшей творить нашу волю и блюсти наши интересы. На службу ей встали все наши организации. За нее была пролита кровь наших сыновей и братьев. Мы терпеливо переносили нужду и голод. Нашим именем расправлялись со всеми, на кого новая власть указывала, как на своих врагов. И мы мирились с урезыванием нашей свободы и наших прав во имя надежды на данные ею обещания. Но прошло уже 4 месяца, и мы видим нашу веру жестоко посрамленной, наши надежды грубо растоптанными. Новая власть называет себя Советской, рабочей и крестьянской, а на деле важнейшие вопросы государственной жизни решаются помимо Советов. ВЦИК вовсе не собирается или собирается за тем, чтобы безмолвно одобрить шаги, самодержавно предпринятые без него народными комиссарами. Советы, не согласные с политикой правительства, бесцеремонно разгоняются вооруженной силой. И всюду голос рабочих и крестьян подавляется голосом делегатов, якобы представляющих 10-миллионную армию, дезорганизованную большевистской политикой, существующую только на бумаге, частью демобилизованную, частью самовольно обнажившую фронт и разбежавшуюся по домам. На деле всякая попытка рабочих выразить свою волю в Советах путем перевыборов пресекается. И не раз уже петроградские рабочие слышали из уст представителей новой власти угрозы пулеметами, испытали расстрелы своих собраний и своих манифестаций. Нам обещали немедленный мир, демократический мир, заключенный народами через головы своих правительств, а на деле нам дали постыдную капитуляцию перед германскими империалистами. Нам дали мир, при котором мы не знаем даже точных границ своего рабства, потому что большевистская власть, столько кричавшая против тайной дипломатии, сама практикует худший сорт дипломатической тайны и уже покидает Петроград и до сих пор не сообщает полного и точного текста всех условий мира, самовольно распоряжаясь судьбами народа, государства и революции. Нам обещали хлеб, а на деле дали небывалый голод. Нам дали Гражданскую войну, опустошившую страну и вконец разоряющую ее хозяйство. Под видом социализма нам дали окончательное разрушение промышленности и расстройство финансов. Нам дали расхищение народного достояния и накопленных капиталов людьми с ненасытным аппетитом. Нам дали царство взяточничества и спекуляции, принявших неслыханные размеры. Нас поставили перед ужасом медленной безработицы, лишив нас всяких способов действительной борьбы с ней. Профессиональные союзы разрушены. Заводские комитеты не могут нас защищать. Городская Дума разогнана. Кооперативам ставят помехи. Нам обещали свободу. А что мы видим на деле? Где свобода слова, собраний, союзов, печати, мирных манифестаций? Все растоптано полицейскими каблуками, все раздавлено вооруженной рукой. Мы дошли до позора бессудных расстрелов, до кровавого ужаса смертных казней, совершаемых людьми, которые являются одновременно и доносчиками, и сыщиками, и провокаторами, и следователями, и обвинителями, и судьями, и палачами. Мы, рабочие петроградских фабрик и заводов, требуем от Съезда, во-первых, отказа утвердить кабальный, предательский мир, во-вторых, постановления об отставке Совета народных комиссаров, в-третьих, немедленного созыва Учредительного Собрания и передачи ему всей власти для прекращения Гражданской войны, воссоздания единства свободных народов России, организации промышленности, сельского хозяйства, транспорта и продовольствия, собирания сил для отпора вторжению насильников и заключения мира на основах, ограждающих интересы революционной России".
Таковы были подлинные настроения рабочих через 4 месяца существования Советской власти. Неудивительно поэтому, что в 1919 году Зиновьев скажет о том, что 99% рабочих России настроены по отношению к большевистской власти отрицательно.
В свете только что сказанного несколько странно звучит утверждение Гарви о том, что расстановка сил на I Всероссийском съезде профсоюзов, собравшемся в Петрограде с 7 по 14 января 1918 года, отражала полевение рабочих кругов. Действительно, из 416 делегатов на этом съезде 273 были большевиками, но из сообщений уполномоченных петроградских рабочих мы знаем, как достигалось такое псевдопредставительство, — путем запрета перевыборов в месткомы и прочими манипуляциями. Меньшевистское представительство на этом Съезде, состоявшее из 66 человек, как признает Гарви, было разделено глубокими внутренними разногласиями. Часть меньшевистского центра во главе с Даном и интернационалистским крылом, руководимым Мартовым, отрицательно относясь к захвату власти большевиками, в то же время считала необходимым пойти на соглашение с ними. Другая часть бывшего центра, в которой находился ряд видных деятелей профдвижения, в том числе и Гарви, по пути соглашения с захватчиками власти идти отказалась.
Всероссийский съезд профсоюзов собрался на другой день после расстрела 5 (18) января безоружной демонстрации рабочих и служащих, начертавших на своих знаменах "Вся власть — Учредительному Собранию!". "Съезд, — пишет Гарви, — заседал под впечатлением только что состоявшегося разгрома Учредительного Собрания. Образовалось два фронта. В одном сторонники октября — большевики, левые эсеры, социал-демократы интернационалисты Лозовского, анархо-синдикалисты, максималисты. В другом — меньшевики разных толков (между собой, как мы знаем, не соглашавшиеся) и так далее"[20].
Естественно, что абсолютное большинство на съезде большевистских депутатов обеспечило прохождение всех угодных большевикам резолюций и постановлений, В резолюции о профсоюзах, прошедшей большинством голосов (182 против 84) говорилось, в частности:
"Октябрьская революция, передавшая власть из рук буржуазии в руки рабочего класса и беднейшего крестьянства, создала совершенно новые условия для деятельности всех вообще рабочих организаций, в том числе и для профсоюзов. Политика рабочего и крестьянского правительства стала политикой социалистического переустройства общества. Центр тяжести работы профсоюзов в настоящий момент должен быть перенесен в область организационно-хозяйственную. Идея нейтральности профсоюзов - буржуазная идея"[21].
Так на этом Съезде была похоронена идея свободных 'профсоюзов. Они постепенно превращались из органа защиты рабочих интересов в то, что Ленин позднее назовет "приводным ремнем" от советского правительства к рабочим. Вполне логично, что из этой формулировки целей, задач и смысла профсоюзов, в конце концов, родилась впоследствии идея рабочей оппозиции, о которой мы будем говорить дальше. В самом деле, если профсоюзы — производственные организации, а не организации защиты трудящихся, то вполне естественной является передача им функций производства и управления. На этом и стояла рабочая оппозиция, разгромленная Лениным на X Съезде партии в 1921 году.
Но взглянем еще раз на то, что происходило в среде подлинных представителей рабочих, а не в дутом псевдо-профсоюзном представительстве. Тот же Гарви сообщает, что в противовес захваченным большевиками и поставленным на службу их партийной диктатуре Совдепам 29 июня 1918 года, в Петрограде, собралось последнее Собрание уполномоченных от фабрик и заводов Петрограда. "Нас душит голод, нас мучит безработица, наши дети валятся с ног от недоедания, - читаем мы в принятой Собранием резолюции. - Наша печать раздавлена, наши организации уничтожены. Свобода стачек упразднена, а когда мы поднимаем голос протеста, нас расстреливают и выбрасывают за ворота, как товарищей обуховцев".
Казалось бы, наступил момент для конфронтации. Как же большевики решили вопрос о присутствии рядом с большевистским подлинно рабочего движения? "До всеобщей стачки не дошло, — пишет, отвечая на этот вопрос Гарви. — Движение было сорвано массовыми арестами руководителей этого Собрания уполномоченных в Москве и Петрограде". То есть решение было чисто большевистским — террор. И это при мягкотелости, трусости, внутренней разделенности и нерешительности, царивших в рядах интеллигентских революционных партий, то есть в рядах меньшевиков и эсеров, которые должны были бы явиться руководителями рабочих. Происходило настоящее физическое истребление рабочих руководителей и их организаций, и закабаление оставшихся — большевиками и пробольшевистскими профсоюзами.
Отдельные профсоюзы, правда, все еще оказывали новой власти сопротивление. Особенно характерны в связи с этим были союзы служащих, типографских работников и печатников. А 25 февраля 1919 года в Москве состоялось делегатское собрание союза служащих, объединявшее свыше 70 тысяч членов. Только 1/3 делегатов на этом собрании была от коммунистов. Поняв это, последние покинули собрание, образовали свой собственный красный профсоюз, и с помощью ЧКЭ ревтрибунала, комячеек и ВЦСПС начали свою "специфическую" борьбу. Сразу было арестовано 7 членов президиума и правления союза служащих, а потом начались обычные уже аресты и увольнения отдельных неблагонадежных членов. В конце концов, дело дошло до привлечения к суду всего правления московского союза служащих за якобы мошенничество, которое выражалось в том, что в одной из газетных публикаций союз назвал себя единым. В результате, был собран новый съезд, коммунистический в своем большинстве, который отменил институт делегатских собраний и в замену его создал институт городских и губернских конференций комитетов служащих или так называемые комслужи. Главной функцией комслужей и фабзавкомов было снабжение рабочих продовольствием, а предприятий — заказами, топливом и сырьем. По этой причине простыми рабочими и служащими набирались туда преимущественно коммунисты, которые, благодаря своим связям с властями, могли раздобыть больше благ для предприятий.
За полтора года после большевистского переворота были разогнаны также союзы служащих в Саратове, Череповце, Богоруслане, Бузулуке, Баландине, Балашове, Раненбурге, Никольске и других городах. Так, большевистское ВЦСПС с помощью ЧК, расколов и карточной системы распределения продовольствия захватывало отдельные профсоюзы, и к 20-му году окончательно уничтожило последние признаки и попытки профсоюзной независимости.
III Съезд профсоюзов, проходивший с 6 по 13 июня 1920 года, был уже чистой формальностью. На нем даже доклады и темы дня были производственно-хозяйственные, а не профсоюзные. Например, о целях и задачах хозяйственного строительства и так далее. В стране же продолжалась разруха и резко ухудшалась жизнь рабочих. У нас нет точных данных о стоимости жизни и доходах рабочих в годы гражданской войны, но сравнительные данные семейного бюджета русского рабочего за 10 лет, Петербург 1908 года — Петроград 1918 года, привести можно. Если в 1908 году, году безработицы, средняя русская семья в Петербурге тратила на пищу менее 49% заработка, то в мае 1918 года эта цифра возросла уже до 71%. При этом в 1918 году зарплата разнялась 462 номинальным рублям в месяц, а в 1908 — примерно 22—23 рублям. И, конечно, примерно на 1/3 сократились возможности покупки, чего бы то ни было на эту зарплату. В целом это давало рост инфляции более чем в 30 раз, при повышении зарплаты только в 20 раз. В 1919—1920 годах стало еще хуже. А к 1921 году общее производство всей русской промышленности составляло всего лишь 20% довоенного уровня, то есть 20% уровня 1913 года.
Рабочая оппозиция
Перейдем, однако, к последнему важному моменту — борьбе большевистских профсоюзов за соучастие в управлении страной. Речь пойдет о Рабочей оппозиции, о которой мы уже упоминали. Эти претензии коммунистических профсоюзных лидеров были не случайны. Еще до прихода к власти большевиков Ленин написал в 1917 году брошюру "Государство и революция", в которой говорил о том, что после победы коммунистов система управления государством станет до того простой, что "в этих условиях каждая кухарка сможет править государством". Однако, придя к власти, Ленин постарался тут же забыть об этом. Мало того, на II Всероссийском съезде шахтеров и горных рабочих Ленин выкрикнул, что рабочим нечего вмешиваться в государственные дела — какой, мол, рабочий знает, как управлять страной. В своем выступлении на этом Съезде Ленин отрицал даже способность профсоюзов выдвинуть достаточное количество квалифицированных работников для участия в государственном аппарате.
В это время шла подготовка к X Съезду партии. В партийной среде тоже назревали разногласия; в частности, налицо было недовольство тем, что и после конца гражданской войны не произошло коалиционного соглашения большевиков с другими социалистическими партиями. Лозунг "Вся власть — Советам", который даже большинство большевиков воспринимало как власть социалистической коалиции, интерпретировался Лениным как власть коммунистов. Если это положение еще как-то терпелось в условиях гражданской войны, то теперь оно казалось совершенно непонятным. В среде большевистской партии раздавались даже голоса за восстановление свободы печати и свободы партий, во всяком случае, для социалистов.
Чтобы положить конец этим разногласиям (очевидно, с целью задавить всякую возможность оппозиции), Зиновьев обратился к партии с призывом объединяться для выборов депутатов на X Съезд в платформы по взглядам и позициям» то есть по фракциям. Одной из таких фракций и стала рабочая оппозиция, возглавлявшаяся Шляпниковым и рядом других старых профсоюзников. Сам Шляпников так оценивал положение профсоюзов в советском обществе:
"Опека над союзами секретарей ЦК нашей партии была столь мелка, что простиралась даже до подбора личного состава Центральных Комитетов. Делегаты наших съездов, воплощавшие в себе коллективный опыт всей союзной массы, знавшие друг друга и своих руководителей по работе, были лишены права использования своего опыта и, в силу партийной дисциплины, вынуждены были выбирать тех, кого рекомендовали именем высшего партийного центра, В интересах оздоровления профсоюзов, их спайки с широкими союзными массами, необходимо было прекратить повторение подобных ошибок. Членам союзов и их представителям должна была быть предоставлена свобода выявления своего коллективного опыта. Только при этом условии союзы могли стать авторитетными руководящими органами пролетарских масс"[22].
30 декабря 1920 года на собрании в Москве Шляпников охарактеризовал спор о роли профсоюзов уже более четко: "Сущность спора заключается в том, — сказал он, — какими путями наша компартия в переживаемый переходный период будет проводить свою хозяйственную политику. Через организованные в союзы рабочие массы, или через их головы, бюрократическим путем, посредством канонизированных чиновников и спецов. Организованные производители заинтересованы не в том, чтобы подчинить себя бюрократии, а как раз обратно, в использовании хозяйственного и всякого иного государственного аппарата в интересах всех трудящихся. В этом отношении правильнее не только сказать, но и сделать, что нужно — не огосударствить союзы, а осоюзить государство. То есть пропитать, хоть в малой степени, но по существу пролетарским духом наши государственные органы"[23].
На пленуме московского комитета партии, 17 января 1921 года, Шляпников ставит вопрос еще острее:
"Вопрос стоит так, — говорит он, — доверяете ли вы больше пролетариату, или бюрократическому аппарату, состоящему в большинстве, на 90%, из чуждого класса".
Тут Шляпников имеет в виду прием на службу, по распоряжению Ленина, так называемых буржуазных спецов, которым платилась большая зарплата, превышавшая намного официальный партмаксимум. Рабочая оппозиция стояла на революционно-пролетарских позициях, требовала передачи всего хозяйственного аппарата в руки профсоюзов, а не буржуазным специалистам, представителям бывших классов. И в этом смысле рабочая оппозиция стояла значительно левее управлявшего страной партийного аппарата. Более того, рабочая оппозиция требовала:
"Каждый член партии обязан ежегодно не менее трех месяцев заниматься физическим трудом на фабриках, заводах, шахтах, железных дорогах, в сельском хозяйстве и в других подобных работах"[24].
Иными словами, рабочая оппозиция пыталась применить классически-марксистский принцип ротации коммунистического всечеловека, который, занимаясь поочередно всеми видами труда, снимает на практике проблему отчуждения в труде. Члены Политбюро - Ленин, Троцкий, Сталин, Зиновьев, Каменев, Бухарин — должны были бы не меньше, чем на три месяца в году покидать свои кремлевские кресла и заниматься физическим трудом. Естественно, что руководство партии на это никогда бы не пошло. Слишком оно уже обюрократилось. Однако речь шла не только об управлении экономической жизнью страны. Со стороны профсоюзов выставлялись и требования о независимости профсоюзов от советской власти. Например, московская конференция Союза металлистов в 1921 году, по предложению сторонника рабочей оппозиции Медведева, официально высказалась за независимость профсоюзов от советской власти, мотивируя это тем, что советская власть в нынешнем ее состоянии является промежуточной и не чисто пролетарской[25].
Как мы уже говорили, спор о роли профсоюзов в советском государстве особенно широко и глубоко шел в период подготовки к X съезду партии. Крайнюю, антипрофсоюзную позицию занял Троцкий, выдвинувший свою теорию перманентной революции и фактически не прекращающейся трудовой мобилизации всей страны. Это означало лишение рабочих свободы выбора труда, места жительства и так далее, подчинение их всеобщей дисциплине и практически законодательное введение всеобщего рабского труда, как базы мировой революции. Промежуточную' позицию занимали Бухарин, Ларин, Преображенский, Серебряков, Сокольников, Яковлев, выпустившие в 1921 году, накануне X парт-съезда, брошюру под названием "О задачах и структуре профсоюзов" (М.а 1921). В ней функция профсоюзов в советском государстве принималась исключительно как административная, организационная, или иначе, как все тот же "приводной ремень", но при этом говорилось и о необходимости предоставления профсоюзам некоторой внутренней автономии. В частности, в этой брошюре говорилось о: 1) недопустимости перетряхивания союзов сверху, 2) недопустимости политики назначенчества, 3) о проведении выборности всех союзных органов сверху донизу, 4) об оживлении профсоюзной жизни, об обязательных собраниях членов союза и союзных конференций для обсуждения всех важных вопросов профдвижения и хозяйственного строительства. 16-й пункт этой брошюры говорит:
"Экономическая обстановка требует, чтобы метод работ демократии внутри союзов принял форму внутрисоюзной производственной демократии. На выборные должности в профессиональных аппаратах выставляются и проводятся такие коммунисты, которые зарекомендовали себя своими хозяйственными и административными способностями".
Иными словами, в брошюре Бухарина и в цитированном выше выступлении Шляпникова даже речи не шло о том, что на руководящие посты в профсоюзах могут выбираться и выдвигаться не коммунисты. Речь идет только о том, какие коммунисты. По Бухарину - хозяйственники и хорошие администраторы, а Шляпников, противореча сам себе, признает, что, так как коммунисты подчинены партийной дисциплине, то, будучи руководителями профсоюзов, они проводят не волю рабочих, а то, что им приказывает партия, Бухарин далее говорит: "Необходимо усилить участие профсоюзов в образовании управления промышленностью, вплоть до поручения отдельному союзу организации управления данной отраслью хозяйства, на основе обязательности общегосударственных программ и заданий и в зависимости от конкретного состояния данного союза и дайной отрасли хозяйства". И продолжает: "Необходимо ввести принцип, по которому все, или часть товарищей, делегированных в органы хозяйственного управления, обязательно выполняли бы и ответственную роль в аппаратах самих профсоюзов".
Тут опять противоречие, потому что, с одной стороны, он говорит о расширении функции профсоюзов в хозяйственном управлении, а с другой — о том, чтобы советские бюрократы, работающие в хозяйственном управлении, одновременно играли роль и в аппаратах самих профсоюзов, То есть на практике это означает подчинение профсоюзов государственной бюрократии, нацеливание их на эксплуатацию трудящихся, а не на их защиту.
Крутясь между этими крайними позициями, то есть позицией Шляпникова и Троцкого, и считаясь с опасностью Кронштадтского восстания матросов, Ленин был вынужден выработать некую компромиссную резолюцию, в которой были приняты некоторые элементы профсоюзной автономии, но в то же время решительно осуждалась платформа рабочей оппозиции, как синдикалистская, неприемлемая для социалистического государства, В ленинской резолюции, принятой на этом Съезде в качестве окончательной, говорится, что советское государство есть рабочее государство, но с бюрократическим выкрутом, с бюрократическими атрибутами. Благодаря бюрократическому элементу в этом промежуточном советском государстве пролетариат должен защищать себя от злоупотреблений со стороны бюрократии. И поэтому партия должна использовать рабочие организации для защиты рабочих от их собственного правительства, потому что это правительство не только рабочее, но и рабоче-бюрократическое[26].
Но при этом Ленин был так возмущен рабочей оппозицией и ее независимостью, что на этом же Съезде была сделана попытка исключения из партии руководства рабочей оппозиции. И только сопротивление рабочих в партии вынудило Ленина пойти на уступки. Шляпников и его товарищи при Ленине из партии исключены не были, но позднее исчезли в чистках Сталина.
(Заключение. Библиография)
[1] А.М.Шляпников. "Накануне", сс. 84-87.
[2] К. Караев. "Рабочая печать и военно-промышленные комитеты". "Красная летопись" № 6, 1926, сс. 142-152.
[3] Шляпников. Цит. соч., сс. 87-95.
[4] Ф. Лемешев. "Красная летопись", №2, 1927, сс. 5-6.
[5] А. Ефимов. "Организация большевиков на петербургском металлическом заводе в 1915 году". "Красная летопись" № 3, 1926,сс. 30-37.
[6] Шляпников. Цит. соч., сс. 84—87.
[7] Александр Блок. "Последние дни старого режима". "Архив русской революции", т. 4. Берлин, 1924, сс. 15-18.
[8] Н. Дмитриев. "Петроградские фабзавкомы в 1917 году". Красная летопись" №2, 1927, с. 62.
[9] В.Левин. "Первая рабочая конференция фабзавкомов". Петроград, 1917, сс. 37-38.
[10] С. Пумников. "От февраля к октябрю". "Пролетарская революция №45, 1925, с. 210.
[11] П.А. Гарви. "Профсоюзы в России". Нью-Йорк, 1958, сс. 11-14.
[14] С. Мельгунов. "Как большевики захватили власть". Париж, 1953, сс. 23-27.
[15] Гарви. Цит. соч., сс. 26-28.
[16] Мельгунов. Цит. соч., с. 192.
[17] Это – цитата из документа, подписанного народными комиссарами, в том числе Шляпниковым, приведенного Бухариным в сборнике "Архив революции 1917 года. Октябрьский переворот. Факты идокументы". Сост. Попов, ред. Н.Рожков. Петроград, 1918, сс. 183-184.
[18] Гарви. Цит. соч., с. 31.
[19] Абрамович р. "О советской революции". "Социалистический вестник", №6, 1960, сс. 109-122.
[20] Гарви. "От Февраля к Октябрю". "Пролетарская революция"№45, 1925, сс. 33-35.
[21] Гарви. Цит. соч., сс. 36-38.
[22] Бронин, Я. "К характеристике платформы рабочей оппозиции". "Пролетарская революция" № 94, 1929, с. 12.
[23] Стенографический отчет "О роли профсоюзов". Издание бюро фракции ВЦСПС. 1921. Процитировано Брониным в "Пролетарской революции" №94, 1929, сс. 13-25.
[24] Бронин. Цит. соч., с. 25.
[25] Г. Писманник. Статья "Рабочая группа" в журнале "Пролетарская революция" № 113, 1931, с. 90.
[26]М. Gordon. Workers before and after Lenin. New-York, 1941, p.88.