(Глава 5)
Глава 6. Рабочий класс после 9 января 1905 г.
Правительство и рабочее движение
12 декабря 1904 года под председательством министра финансов Коковцова, была учреждена комиссия по рабочему вопросу, которая выдвинула настолько либеральные законопроекты, что представители промышленников в виде протеста покинули эту комиссию; после чего директор департамента торговли и промышленности Ланговой пригласил к себе старост от одного из петербургских заводов, вручил им книгу законопроектов и попросил внимательно все это рассмотреть и представить ему свое заключение. Как выяснилось, старосты оказались не единодушны в своем мнении. Одни советовали принять предложение Лангового, другие доказывали обратное. Однако постепенно радикалы и тут настояли на своем. В принятой резолюции старосты выражали полнейшее недоверие законодательным поискам правительства и подтверждали основные требования пролетариата. После того, как резолюция была доставлена Ланговому, отвозившие ее старосты подверглись обыску.
Все это было тем более неожиданно и странно, что комиссия Коковцова подняла и предложила такие далеко идущие мероприятия, как, например, введение обязательной всеобщей страховки на случай болезни и инвалидности рабочих. (Закон о всеобщей страховке был утвержден только в 1913 году.) Кроме того, Коковцов настаивал на легализации профессионального движения и легализации забастовок, что было осуществлено позже, в 1905—1906 гг., хотя в значительно урезанном виде. В январе-феврале 1905 года, после выработки своих законопроектов, встретивших такое незаслуженно критическое отношение со стороны радикальных фабрично-заводских цеховых старост, комиссия Коковцова закончила свою работу.
29 января 1905 года, видимо, под влиянием январских событий, Николай II повелел сенатору Шидловскому созвать новую комиссию по рабочему вопросу. В указе от 6 февраля 1905 года о создании этой комиссии говорилось, что комиссия будет состоять из 150 человек: 50 — от правительства, 50 — от хозяев фабрик и заводов, 50 — от рабочих. Рабочие должны были выбирать в комиссию своих представителей по всему петербургскому фабрично-заводскому промышленному району: по одному выборщику от 500 человек. Потом эти выборщики должны были выбрать из своей среды 50 депутатов. Решающий голос в комиссии имели только представители правительства. Представителям рабочих и заводчиков предоставлялся только совещательный голос. Выборщики от рабочих должны были быть выбраны 13 февраля, а депутаты комиссии — через 5 дней, 18 февраля. Однако собрание выборщиков от семи районов из девяти, избранных 16 февраля, единогласно решило обратиться к Шидловскому с заявлением своих требований и условий. "Во-первых, — говорилось в их заявлении, — намеченный вами порядок выборов лишает нас, рабочих, возможности собраться вместе обсуждать свои нужды и наметить достойных кандидатов в депутаты. Только с открытием фабрично-заводских отделов (то есть гапоновских) мы сможем путем обмена мнений с рабочими разных фабрик и заводов выработать и объединить все наши требования как общего, так и частного характера. Только в отделах наши депутаты смогут дать отчеты о работах в комиссии своим товарищам избирателям. Второе — мы требуем: а) чтобы все депутаты присутствовали на общих заседаниях комиссии, а не призывались по нескольку человек для опроса; б) чтобы депутатам была предоставлена полная свобода слова в заседаниях комиссии; в) чтобы заседания были гласными и чтобы отчеты о них печатались в газетах без всякой цензуры. В-третьих, намеченный вами порядок работ не гарантирует неприкосновенности личности наших депутатов. Вы заявили, что наши депутаты не понесут наказания за деловые суждения, но вы не объявили, что вы считаете деловыми суждениями. Мы тогда лишь поверим, что наших депутатов не ожидает тюрьма, когда вы потребуете от надлежащих властей освобождения всех наших товарищей, арестованных, начиная с 1 января сего года за защиту наших интересов, и когда наши товарищи действительно увидят свободу. В-четвертых, намеченный вами порядок выборов лишает представительства в комиссии рабочих мелкого производства. Требуем дополнительного выбора от мелких мастерских, по одному депутату на каждый фабрично-заводской отдел. Мы будем ждать до 12-ти часов 18 февраля, когда назначено второе собрание. Если благоприятный ответ получен нами не будет, мы отказываемся от выборов депутатов и в комиссию не пойдем"[1].
Сенатор Шидловский не был уполномочен давать такие широкие гарантии, и честно ответил 18 февраля, что удовлетворить требования не в его власти, однако разрешил выборщикам для обсуждения своих вопросов встретиться в Народном доме графини Паниной, где и собралось свыше 500 человек.
"На этом собрании выявила свое лицо группа рабочих так называемой правительственной партии, которая мечтала о благоденствии рабочих при наличии самодержавия, — пишет партийный автор. — Эту группу возглавлял рабочий экспедиции заготовления государственных бумаг Ушаков. Он заявил, что его группа дойдет только до конституционного монарха, а не дальше. После долгих обсуждений постановили: в комиссию Шиддовского представителей дать только в том случае, если представители рабочего класса войдут туда с правом решающего голоса, на паритетных началах, при наличии свобод во все время ее работы. На следующий день два чиновника от имени Шидловского пригласили представителей в высочайше назначенную комиссию. Наш рабочий Цицарин, большевик, объявил чиновникам, что рабочие требовали необходимых гарантий свобод, но ни комиссия, ни правительство этих свобод не дали, а потому рабочий класс своих представителей в эту комиссию не даст. С этим мы и разошлись по домам, узнав по пути, что и остальные группы выборщиков представителей в комиссию не дали"[2].
Конечно, это изложение большевика Николаева сделано, что называется, с партийных позиций, однако и из него мы ясно видим, что большевики настаивали на радикализации требований. Первоначально ведь рабочие не были столь решительны и бескомпромиссны. А тут вдруг начали требовать решающего голоса. В результате последовал указ Николая II о роспуске комиссии Шидловского, и из интересного начинания ничего и не вышло.
Любопытно, что на этом собрании выборщиков, которое склонило большинство к радикальной позиции, выступал присяжный поверенный с Украины Носарь, принявший впоследствии псевдоним Хрусталева. На базе выборщиков несостоявшейся комиссии Шидловского ему удалось потом создать Петербургский Совет рабочих депутатов, который он и возглавил.
Таким образом, ни комиссия Коковцова, ни комиссия Шидловского не дали положительных результатов. С одной стороны, это можно объяснить радикализацией какой-то части рабочих-активистов, а с другой — отсутствием государственного конструктивного подхода у рабочих-активистов и партийных пропагандистов. Об этом, в частности, совершенно откровенно говорит в своих воспоминаниях участник движения московских рабочих-металлистов А. М. Никитин. В сборнике "Материалы по истории профдвижения", том 1, он пишет:
"Большевики считали, что закон 4 марта, — речь идет о законе, легализовавшем профсоюзное движение, — может быть даже вреден, с точки зрения отвлечения масс от непосредственной политической борьбы. Поэтому они сначала не выделили почти никаких организованных сил для организации союзов".
Иными словами, большевики стояли на позиции: чем хуже - тем лучше. Профсоюзное движение может удовлетворить рабочих, рабочие станут лояльными, революция отодвинется — значит это плохо. Таким же было их отношение к Столыпину.
Эта традиция восходит, конечно, к радикалам-народникам 70-х годов XIX века, к позициям Ткачева и Нечаева, которые считали, что любые конструктивные реформы вредны, ибо они снижают потенциал революции. Разрушение, по их мнению, было важнее, чем улучшение условий жизни в стране. Такова была позиция большевиков и в так называемой борьбе за дело рабочего класса. Но и Карл Маркс был решительным противником профсоюзов по тем же причинам. Этим, в основном, и объясняется провал этих двух первых попыток (комиссий Коковцова и Шиддовского) привлечения представителей рабочих к работе над законопроектами и реформами по урегулированию и улучшению условий жизни и труда рабочего класса.
Однако работа этих комиссий не прошла бесследно. Некоторое время спустя правительством был сделан ряд узаконений относительно легализации рабочего движения. Первым из них был закрытый циркуляр Министерства внутренних дел от 21 апреля 1905 года, который инструктировал губернаторов о том, чтобы они не применяли существующие в государственных законах статьи о наказании за стачки. Перед этим в отделе промышленности имело место совещание окружных и старших фабричных инспекторов, которые высказались за отмену циркуляра от 12 августа 1897 года, приравнивавшего забастовки к восстаниям и антигосударственным актам и введшего наказания за стачки. Следующим документом, который как бы намекал на предстоящую легализацию профсоюзов, был открытый Манифест 17 октября 1905 года, объявивший о свободе прессы, собраний и организации. Следующим шагом в области, касающейся непосредственно рабочих, был закон от 2 декабря 1905 года, который разрешал мирные забастовки. А сенатское разъяснение к нему устанавливало не только законность стачечных фондов и стачечных пособий, но и допускало руководство стачек профсоюзами, которые формально еще не существовали[3].
За этим разъяснением в марте 1906 года последовали так называемые "Временные правила о профессиональных обществах, учреждаемых для лиц, занятых в торговых и промышленных предприятиях, и для владельцев этих предприятий". Эти "Временные правила" остались единственным окончательным документом, легализовав игам профессиональные союзы. Название явно говорит нам о том, что далее должен был последовать постоянный, более подробно разработанный закон. Этого не произошло, вероятно, потому, что рабочие профессиональные союзы все больше и больше подпадали под влияние радикальных партий и все дальше отходили от чисто экономической борьбы. Правительство как бы остановилось в нерешительности: что делать дальше? Отбирать временные правила или вообще ликвидировать их было опасно; давать же постоянные законы было тоже преждевременно.
Нужно сказать, что эти "Временные правила" были в некоторой степени шагом назад даже по сравнению с декабрьским постановлением 1905 года. "Временные правила" лишь признавали "стремление, особенно фабричных рабочих, к образованию общественных организаций". При этом, однако, не признавалась возможность создания таких профессиональных организаций среди сельскохозяйственных и железнодорожных рабочих и служащих, а также служащих телеграфной и телефонной связи. Правила распространялись лишь на "лиц, занятых одинаковыми, однородными, либо имеющими между собою связь работами и промыслами".
Знаток этого "закона" марксистский историк Гриневич в своей статье "Профессиональное движение. Закон 4 марта 1906 года" говорит, что "Временные правила" давали местной администрации право вмешиваться даже в вопросы внутреннего строения союзов.
В свое время государственный совет отверг важную формулировку первоначального правительственного проекта, выработанного сенатором Фоминым,
"Профессиональные общества, — писал Фомин, — имеют целью исследование и защиту экономических интересов и улучшение условий труда своих членов, так как цель сих должна заключаться в мирном разграничении сталкивающихся интересов труда и капитала и возможном их согласовании".
Принята была следующая формулировка:
"Профессиональные общества имеют целью выяснение и согласование экономических интересов, улучшение условий труда своих членов. В частности, профессиональные общества могут ставить себе целью: а) изыскание способов к устранению посредством соглашения или третейского разбирательства недоразумений, возникающих на почве договорных условий между нанимателями и нанимаемыми; б) выявление размеров зарплаты и других условий труда в различных отраслях промышленности и торговли и т. д.".
Иными словами, в этой окончательной версии "временных правил" ни слова не говорится о непосредственном праве профессиональных союзов на стачки. В то время как в декабрьском постановлении 1905 года это право предусматривалось. Правда, по "временным правилам" вместо Министерства внутренних дел устав профессионального союза могло регистрировать губернское или городское присутствие по делам об обществах, состоявшее в своем большинстве, конечно, из чиновников, но с обязательным участием представителей городского и земского управления. Это был, конечно, шаг вперед. Однако теми же "временными правилами" запрещалось превращение профессиональных обществ в союзы общеимперского масштаба. И мотивировалось это "серьезной опасностью для общественного спокойствия и порядка"[4]. Иначе говоря, существование обще-профессиональных союзных центров, объединяющих профсоюзы по всей стране или определенную профессию по всей стране (а тем более объединяющий центр всех профессий) было запрещено. "Временные правила" оставляли в стороне даже вопрос о местном, скажем, городском, координационном центре профессиональных союзов на разных фабриках.
Нужно особо подчеркнуть, что первоначальный законопроект о разрешении профессиональных союзов, разработанный сенатором Фоминым, был составлен вполне терпимо, по образцу бельгийских и английских законов. Например, в этом варианте законопроекта открыто и без обиняков признавалась защита профсоюзами интересов своих членов, законность стачечной борьбы, независимость союзов от административного произвола (закрытие союзов только по суду, а не административным решением и т. д.), разрешение федерации союзов в общегосударственном или областном масштабе. Разрешались также рабочие товарищества отдельных предприятий и их комитеты, собрание уполномоченных и платные поверенные, которые сильно упрощали регистрацию самих союзов. Однако после того, как Фомин представил свой законопроект на рассмотрение министра промышленности и торговли Тимирязева, его редакция претерпела изменения, сохранив, однако, основное содержание — свободу стачек, соединение в общесоюзные объединения и так далее. Как сообщал январский журнал Совета министров за 1906 год, в среде Совета министров по поводу новой редакции также не было единомыслия. Но уже в третьей редакции — Государственного совета, как всегда очень консервативного и часто реакционного, — "временные правила" были сильно урезаны. В частности, общественные объединения были уже запрещены, а администрации разрешалось курировать союзные и профессиональные общества, вплоть до их административного запрета и закрытия. В. Святловский писал об этом: "Государственный совет категорически высказался против точки зрения кабинета Витте, отстаивавшего ответственность только перед судом. По "временным правилам" этим занимаются административные власти"[5].
Как видим, "временные правила" очень сужали возможности профсоюзов, ограничивали их исключительно социально-экономической просветительной деятельностью. Причем рамки были настолько жестки, что администрации не представляло особого труда найти причину закрытия союза на почве политизации. В ряде случаев союзы закрывались даже, например, за то, что руководили стачкой. Иными словами, получалось, что сама по себе законная стачка превращалась в незаконную, если ею руководил профсоюз. При этом всегда можно выдвинуть обвинение, что стачка была не чисто экономической, а отчасти и политической. Этого было достаточно для обвинения союза в незаконной деятельности и его закрытия. Как показывают данные М. Балабанова (см. его книгу "От 1905 к 1917. Массовое рабочее движение". М.-Л., 1927, сс. 328-333), число чисто экономических стачек постепенно все уменьшалось и уменьшалось. Из 2 миллионов 863 тысяч рабочих, бастовавших в 1905 году, 1 миллион 20 тысяч бастовали по экономическим причинам. Это всего лишь 40%. В 1906 году из 1 миллиона 108 тысяч рабочих только 445 тысяч бастовали по экономическим причинам. Это уже примерно 36%. Между 1907 и 1911 годами большинство забастовок носило снова чисто экономический характер. А, начиная с 1911—1912 годов число политических стачек снова начинает расти.
В основном это происходило из-за радикализации рабочего класса после столыпинской реформы в результате притока в города большого количества беднейших крестьян, продававших свои участки после ликвидации общин более благополучным крестьянам и отправлявшихся на поиски заработков в промышленности. Низкая заработная плата, непостоянство положения и недовольство существующим порядком привели к росту большевистского влияния среди этой части рабочего класса. Маркс называл подобных рабочих люмпен-пролетариатом, но ставку в будущей социалистической революции на них не делал, так как считал, что люмпен-пролетариат — слишком темный элемент. По иронии судьбы на практике получилось все наоборот. Именно люмпен-пролетариат и составил ту массу, единственно на которую эффективно воздействовала большевистская пропаганда. В 1912 году на 725 тысяч участников забастовок только 175 тысяч бастовало по экономическим причинам. Это — меньше 25%. В 1913 году пропорция опять немножко увеличивается и достигает 36%. А в 1914 году из 1 миллиона 337 тысяч бастующих уже только 278 тысяч бастуют по экономическим причинам. Это всего лишь 20%. В 1915 году число забастовок сокращается, поскольку забастовки во время 1-ой мировой войны были объявлены фактически вне закона, хотя отношение властей к ним было весьма либеральное, особенно к забастовкам чисто экономическим. Под влиянием патриотизма рост политических забастовок во время войны сильно сокращается. В 1916 году экономических забастовок уже в два раза больше, чем политических, что отчасти вызывается отставанием роста зарплаты от роста цен в связи с инфляцией военного времени. Однако в 1917 году все опять меняется.
Теперь интересно посмотреть, каковы были результаты забастовок в России и в других странах. В Германии в 1912 году в 52,6% случаев стачки закончились полной победой рабочих, в 21% — компромиссом, в 22% — поражением. В России в 1913 году требования экономических забастовщиков были удовлетворены полностью только в 7% случаев, частично - в 29%, не удовлетворены - в 64%. Это показывает слабость организованного начала в профсоюзном движении российских рабочих, и в то же время – их затаенное недовольство, подготовленность к восприятию революционной пропаганды.
Очень интересные сравнительные данные о забастовках содержатся в книге Мани Гордон "Workers before and after Lenin", На странице 45 она говорит о том, что если в 1905 году Соединенные Штаты, Великобритания, Франция, Германия, Австрия, Италия и Бельгия, вместе взятые, при общем населении свыше 300 миллионов человек и в 10 раз большем количестве промышленных рабочих, чем в России, имели 1 миллион 164 тысячи бастующих рабочих, то в одной России с населением 150 миллионов человек забастовщиков было 2 миллиона 863 тысячи, то есть в процентном отношении раз в 20—25 больше. Это показывает, что забастовки в России были часты, хотя и относительно краткосрочны.
Гриневич в уже цитированной книге "Профсоюзное движение в России" приводит также интересные сравнительные данные о продолжительности стачек. Он говорит о том, что если в Англии рабочий выдерживал, в среднем, 34 дня стачки, во Франции — 14 дней, в Австрии — 12 и в Италии — 10, то российский рабочий выдерживал, в среднем, 4, 8 дней стачки. Это говорит и о слабости стачечных фондов, и о больших возможностях власти оказывать на рабочих давление. Так что забастовок в России было много, но они бывали весьма краткосрочны и редко оканчивались успехом. Это, как мы уже говорили, вызывало затаенное озлобление и явилось, в конце концов, одним из важных факторов революционного взрыва.
Однако зададимся вопросом: так ли уж плачевно было положение русского рабочего класса, чтобы вызывать бурную стачечную борьбу? Материалы о состоянии рабочего класса России, условиях его труда рассыпаны по многим книгам. Приводить их имело бы смысл лишь в библиографическом исследовании, которым наша книга не является. У нее совсем иные цели. Поэтому позволим себе снова обратиться к уже цитированной книге Мани Гордон, к тому, что она говорит о московском промышленном районе, который, в общем и целом, можно было рассматривать как средний по стране. Условия труда в Москве были значительно хуже, чем в Петербурге, а также Прибалтике, Польше и некоторых юго-западных районах, но лучше, чем в восточных и азиатских районах России. Маня Гордон пишет, что если в 1905 году, согласно отчетам фабричной инспекции, 53% всех трудящихся московских фабрик и заводов имели 11,5-часовой рабочий день, то уже в 1906 году это число снижается до 41%. Если на 156 заводах и фабриках московского промышленного района в 1896 году было занято в ночных сменах 75 тысяч 452 рабочих, то к 1906 году эта цифра снизилась до 5 тысяч. При этом нужно подчеркнуть, что за этот период значительно увеличилось не только число фабрик и заводов, но и численность занятых на них рабочих. После экономического спада 1909—1912 годов средняя продолжительность рабочего дня в московском районе равнялась уже 9,5 часам в сутки, а рабочий год состоял всего лишь из 270-ти рабочих дней. Иными словами, средний рабочий России имел в году 92 выходных дня, что фактически соответствовало чуть ли не пятидневной рабочей неделе. Конечно, без годовых отпусков, но их тогда в частной промышленности еще почти нигде не было. Всюду, в том числе и в Соединенных Штатах, рабочие имели гораздо больше рабочих часов в году.
Далее Маня Гордон указывает и на то, что до освобождения крестьян, когда трудно было находить вольнонаемных рабочих, заработная плата на русских заводах и фабриках была самая высокая в Европе. Положение, однако, резко изменилось в 1861 году после освобождения крестьян. Зарплата сразу упала и начала подниматься только в 90-х годах. В 1913 году средняя зарплата по стране была около 300 рублей в год, что дает прирост заработной платы за 1900-1913 годы в 54%. И это несмотря на два экономических спада. Стоимость жизни за этот период также возросла почти на 35%, поэтому чистый прирост средней заработной платы с 1900-1913 год был лишь 1Д7%. Однако это выше, чем в любой европейской стране и лишь незначительно ниже, чем в Соединенных Штатах, где средний прирост зарплаты в этот же период был 1,5%, В то же самое время цены на пищу, горючее и отопление в России были самыми низкими из всех развивающихся и развитых промышленных стран. Примерно, в два с половиной раза дешевле, чем в Берлине, и в 5 раз дешевле, чем в Лондоне. Более того, 20% русских рабочих еще не порвали окончательно с землей и имели участки обрабатываемой земли в предместьях, недалеко от фабрик и заводов, где они работали. Доходы рабочих от своих земельных участков измерялись по отношению к зарплате: от 14% в Ивановском промышленном районе до 30% в Тульской губернии. Поэтому, если теперь учесть все это и сложить с данными Мани Гордон, то мы получим, что средний доход рабочего в Европейской России в 1913 году равнялся 770 рублям в год. При этом средний доход в Германии был 860 рублей в год, в Англии - 940 рублей, в Соединенных Штатах - примерно 1300 рублей в год. Иными словами, средний русский рабочий в 1913 году, производя гораздо меньше, чем западный его коллега, имел средний доход, равный примерно 60% от дохода американского рабочего. (Любопытно, что в Советском Союзе в реальных рублях средний доход советского рабочего равен примерно 18% дохода среднего американского рабочего.) Кроме того, говорит Маня Гордон, русские рабочие были гораздо лучше обеспечены социальным страхованием, бесплатной медицинской помощью, страхованием на случай болезни, инвалидности и смерти, чем рабочие большинства западноевропейских стран и, конечно, Соединенных Штатов, где никакого социального обеспечения в те годы вообще не было. Так что рабочие России, в относительных темпах роста благосостояния обогнав своих западноевропейских братьев, объективно говоря, почти не имели оснований для ожесточенной стачечной борьбы.
Следовательно, большое количество забастовок, и огромный процент среди них политических, объясняется не столько объективными экономическими потребностями и социальным состоянием рабочих, сколько ожесточенностью общественного климата России, безответственностью ее государственных чиновников и активностью радикальных партий, настраивавших рабочих на крайние действия. Об этом писал в 1909 г. сборник "Вехи", призывавший интеллигенцию к более ответственному отношению к истории и к судьбам собственной страны и предупреждавший, что науськивание, настраивание крестьян и рабочих против власти и общества приведет страну к катастрофе, а интеллигенцию, фактически, к самоубийству. Конечно, во многом виновато было и фабрично-заводское начальство, для которого явление профессионального движения было ново. Да и правительство слишком часто злоупотребляло своими административными правами на закрытие профессиональных союзов. Но, как уже говорилось, очевидно, самой роковой ошибкой было уничтожение зубатовского и гапоновского движений, которые могли стать промежуточной инстанцией для контакта между государственными представителями и рабочими. В результате, правительство потеряло контакт с рабочими, и этим воспользовались радикальные партии, которые вели общественные силы в сторону деструкции, к разрушению существующего порядка и настраиванию рабочих против государства.
Формирование профсоюзов в 1905-1914 гг.
Как мы уже говорили, одно из основных требований рабочих, предъявленных комиссии Шидловского, было восстановление гапоновского общества и предоставление его отделам помещений для устройства собраний и выработки совместной программы. Однако Шидловский не был уполномочен удовлетворить это требование, и работа его комиссии потерпела фиаско. В результате, в июле 1905 г. роль успокоителя рабочих приняло на себя организовавшееся после 9 января Общество для активной борьбы с революцией. Это такое крайне правое движение, которое пыталось привлечь на свою сторону наиболее правых рабочих и с их помощью вести борьбу с революцией. Во главе этого общества стояли такие крайне правые личности, как Дезорбий, Полубояринова и другие. Общество пригласило рабочих на широкое собрание в зале Городской думы для выяснения нужд рабочего класса и способов их удовлетворения. Вот что пишет об этом Д. Сверчков в своем очерке Г. С. Носарь-Хрусталев. Опыт политической биографии ("На заре революции". Л., 1925):
"Социал-демократы призывали рабочих бойкотировать это собрание, но тот факт, что в назначенный час в Городскую думу явилось более 1000 рабочих, свидетельствует о сравнительно малом влиянии и авторитете распоряжений социал-демократов на умы и мышление рабочих. Дезорбий открыл собрание и хотел начать речь, но его прервали, заявили, что председателя собрания надо выбрать. И вот тут выбрали председателем собрания Носаря, известного уже по комиссии Шидловского".
Таким образом, теперь мы можем проследить движение от комиссии Шидловского к этому вот событию в здании Городской думы и затем к появлению, в конце концов, Петербургского совета рабочих депутатов. Носарь, как признает большевик Сверчков, был выбран почти единогласно. Заняв председательское место, он предложил затем Дезорбию и его единомышленникам покинуть зал заседаний, и только тогда открыл митинг, на котором говорилось обратное тому, что планировалось, — о необходимости свержения самодержавия. По словам Сверчкова, этот митинг и тот факт, что Носарь сумел превратить собрание сторонников правительства в собрание его противников, имел большое пролетарско-революционное значение и еще больше увеличил известность и престиж Носаря в рабочих кругах. В конце сентября 1905 года, когда был создан профсоюз печатников, Носарь, будучи адвокатом по профессии, предлагает свои услуги в качестве юрисконсульта этого союза. Вскоре начинается всеобщая забастовка, а в октябре 1905 года окончательно формируется Совет рабочих депутатов. И хотя вначале первым его председателем был Сборовский, после его заболевания почти единогласно избирается Хрусталев-Носарь.
Носарь чем-то напоминал Гапона (например, умением вести за собой рабочих), но, конечно, был более знающий, более интеллигентный. Он был как раз той фигурой, которую власть могла бы использовать для ведения рабочего дела по чисто профсоюзному пути. Однако этого не произошло. Как сам Носарь пишет о себе в своих воспоминаниях, он был не революционером, а сторонником конституционного порядка. (Отрывок из воспоминаний Хрусталева-Носаря содержится в статье Б. Глинского "Развенчанные герои революции 1905 года", напечатанной в "Историческом вестнике" в 132 томе за 1913 г., сс. 984—1010.) Хрусталев-Носарь признает, что в разгар революции в 1905 году, будучи в Совете рабочих депутатов Петербурга, он вступил в партию социал-демократов, но в 1909 году он из нее вышел. Социал-демократы, особенно Троцкий, начали тогда против Носаря кампанию. В лекциях и бесчисленных статьях (под разными псевдонимами) Троцкий обвинял Носаря в картежничестве, хотя тот никогда не играл в карты, в пьянстве, хотя он в рот не брал алкоголя. Но сломить Носаря не удалось. Рассказывая об этом периоде, он пишет (см. все ту же статью Б. Глинского):
"Будучи социал-демократом, я восставал против социал-демократов, стоящих левее здравого смысла, которые в погоне за левизной требовали бойкота комиссии Шидловского, превращения Совета в партийное учреждение, отстаивали партийные профсоюзы и отдавали на разграбление кооперативное движение. Я и мои ближайшие друзья-рабочие создали Совет рабочих депутатов. Официально, социал-демократия не принимала в его создании никакого участия. Генезис Совета относился к стачечному комитету, образованному нами 9 января, председателем которого я состоял вплоть до моего ареста..."
И далее, обращаясь непосредственно к Троцкому, Хрусталев-Носарь продолжает:
"Благодаря Вашим авантюристическим выступлениям, Совет раздавила реакция. Навязанная Вами сверху, после моего ареста, Совету резолюция о том, что Совет продолжает готовиться к вооруженному восстанию, была провокаторским актом. Выбирая заместителя на мое место, рабочие не оказали Вам полного доверия и приставили к Вам еще двух членов председательской коллегии. Вы всегда смешивали революцию с резолюцией".
Судьба Носаря трагична. Царская власть сослала его в Сибирь за радикальные действия и резолюции Совета, председателем которого он был, но радикализм которого исходил не от него, а от Троцкого и, таким образом лишила его возможности активно участвовать в рабочем движении, чтобы направить его по более лояльному пути. Самого же Хрусталева-Носаря большевики ненавидели так же, как в свое время Гапона и Зубатова. Во время гражданской войны, придя в район Полтавы, где жил Носарь, большевики расстреляли его. Так пропала еще одна талантливая личность, которая могла бы служить нормализации положения в стране, будь более дальновидным царское правительство.
Кстати, Сверчков в уже цитированной книге о Носаре-Хрусталеве (см. с. 132) пишет, что, просматривая государственные архивы, он наткнулся на интересное письмо, адресованное 7 ноября 1905 года неким В. Беловым графу Витте:
"Ваше Сиятельство, ради Бога, запретите арест Хрусталева и кого бы то ни было из делегатов-рабочих. Такая мера вызовет взрыв и окончательно подорвет доверие. Между тем, по сведениям, которые я продолжаю собирать, Хрусталев более и более обрисовывается человеком, сдерживающим страсти. Ваша полиция ничего не понимает".
А Белов был ни много, ни мало директором правления Юрьевского металлургического общества. Историк рабочего движения, социал-демократ Святловский, утверждает, что Носарь был, якобы, эмиссаром кадетской партии в рабочем движении, то есть левым либералом. В связи с этим он пишет:
"Первые шаги в направлении политической агитации среди рабочих сделали петроградские члены группы "Освобождение", так называемые "беззаглавцы". Руководители этой группы Прокопович, Кускова и Португалов-сын решили организовать в противовес социал-демократическим союзам свой собственный. С каковой целью поручили молодому адвокату Носарю начать агитацию и организацию".
Святловский также подтверждает, что выбор был удачен, но первые же успешные шаги Носаря-Хрусталева были прерваны его арестом. Так мы видим еще раз недальновидность, глупость действий полиции. Арестовав Носаря, власти лишили кадетскую партию возможности создания своих профсоюзов, бросая рабочее движение все более и более влево, в объятия социал-демократов. Разница между социал-демократами и кадетами в подходе к рабочему движению состояла именно в том, как пишет Святловский, что кадеты были против создания обособленной рабочей политической партии, то есть имеется в виду, конечно, социал-демократической. Они хотели, чтобы профсоюзное движение было просто рабочим профсоюзным движением, борющимся за рабочие права. При этом за рабочими оставалось право принадлежать к той или иной политической партии или не принадлежать ни к какой. Казалось бы, этот путь был бы гораздо более приемлем для правительства. Для этого кадеты и выдвинули Носаря в качестве лидера такого рабочего движения, которое было вне непосредственной партийной политики.
Святловский указывает, что после ареста Носарь значительно полевел, и затем (уже, видимо, после побега из ссылки в 1906 году) вступил в контакт с правыми меньшевиками, которые использовали его в рабочем движении. Однако кадетская партия еще некоторое время не оставляла надежд сыграть значительную роль в рабочем движении. На III съезде кадетской партии в 1906 году была даже принята специальная резолюция о желательности содействия со стороны партии профессиональному движению. "Профессиональные объединения, — говорится в специальном обращении ЦК кадетов, — необходимы для материального и культурного подъема рабочих. Партия должна преследовать осуществление культурно-политической, а не партийно-политической задачи. Профессиональные движения должны быть внепартийными организациями независимо от существующих политических партий". Но на практике под руководством или под прямым влиянием кадетской партии осталась только незначительная часть профсоюзов. Так профсоюз печатников, типографских работников оставался под сильным влиянием кадетов до самого конца.
Вообще же влияние кадетской партии на рабочее движение было сравнительно слабым. Причин тому несколько.
Во-первых, у кадетской партии, состоявшей в основном из интеллигентов, не было потенциальных вождей рабочего класса. Единственным, вероятно, был Носарь. Другая причина лежит в психологической и социальной сферах. Здесь нужно говорить об отчужденности русской интеллигенции от народа, о пронизывающих ее наносных западнических идеях, принесенных в Россию реформами Петра Великого, но так и не воспринятых до конца народом. Обо всем этом говорится в уже упоминавшемся нами сборнике "Вехи", и это, по-видимому, одна из главнейших причин неудач кадетов в их попытках влиять на рабочее движение.
Однако неправильно было бы идти на поводу у большевистской пропаганды и приписывать всю рабочую профсоюзную деятельность социал-демократам. Известно, что большевики играли сравнительно скромную роль в рабочем движении. Да и меньшевиков тоже нельзя рассматривать как полных монополистов. Немало профсоюзов было организовано и руководилось социалистами-революционерами. Вот что пишет в связи с этим Святловский:
"Эсеры непосредственно входили в профдвижение. В целом ряде городов ими было организовано по несколько союзов, которые кое-где некоторое время оставались под их руководством. Среди петербургских союзов союзы железнодорожников и служащих в осветительных предприятиях были союзами социал-революционеров. В Москве они организовали паркетчиков и трубочников, в Рязани ими были организованы все союзы. (Интересно, что в провинции их влияние становится гораздо более значительным, чем в Москве и Петербурге.) В Ялте эсерами был организован союз портовых рабочих, в Симферополе — союз слесарный и т. д. и т. д.". Однако только этим влияние эсеров на рабочее движение не исчерпывалось. "Зимою и весною 1907 года, с усилением в Петербурге эсеровской партии, — пишет далее Святловский, — в половине петербургских союзов имелись небольшие эсеровские группы, даже в Петербурге собиравшиеся несколько раз на совещания. Совещания походили на своего рода центральное бюро социал-революционных организаций. В марте 1907 года, ввиду репрессий, сильно задевших главных деятелей, эти совещания свое существование прекратили"[6].
Нужно особо подчеркнуть, что вся направленность социалистов-революционеров была скорее на деревню, чем на город. Этим объясняется и то, что эсеры в конечном итоге преобладающего влияния в городских профессиональных союзах не получили. Их влияние было недостаточно последовательным. Это имело отчасти объяснение в политической программе эсеров, которая представляла собой эклектическую смесь старого народничества с марксизмом. В то же время, например, программа социал-демократов выглядела гораздо стройнее, логичнее и целенаправленнее — конечной ее целью была революция. Кроме того, и в своих действиях социалисты-революционеры были слишком эмпиричны и радикальны, - единственным способом достижения власти или свержения существующей системы они считали низовой террор. Понятно, что при такой политической направленности эсеров вряд ли можно было надеяться на постепенную, последовательную, более или менее законную деятельность профессиональных союзов, направленную на просвещение, самообразование, экономические забастовки.
Совершенно иначе действовали меньшевики. "Осенью 1905 года в недрах каждого из союзов мы видим в роли агитаторов, пропагандистов, секретарей и прочее многих представителей меньшевистского направления, — пишет Святловский. — Они работали без организационной связи с партией. Придали своим организациям беспартийный характер. Факт, что социал-демократия отказалась дать свое имя воспринятому ею детищу. Только в 1907 году Центральный Комитет партии решился сделать официальные организационные шаги. Была создана особая профессиональная комиссия при ЦК-Эта комиссия издала циркуляр о предании профдвижению социал-демократического характера. Это дало формальное оружие в руки реакции и способствовало депрессии профсоюзов"[7].
Очень интересно, что в этой цитате видна некоторая ясная схема. Начинается профессиональное движение. Меньшевики, воспитанные на идее рабочего движения и рабочей борьбы, включаются в это рабочее движение как помощники. Работают без политического, чисто партийного вмешательства, считая, что в данный момент партийность может только повредить, т. к. правительство разрешило чисто профессиональные организации рабочих. Но затем как бы что-то меняется в политике меньшевиков... После объединенного Стокгольмского 4-го (3-го) съезда (меньшевики считали его 3-м, большевики 4-м засчитывая свой фракционный съезд в Лондоне) в 1906 году, на котором меньшевики одерживают победу, а также под влиянием событий русской революции принимается резолюция об объединении двух фракций. Победа меньшевиков способствует также тому, что съезд всерьез занимается вопросом профсоюзов. Вот цитата из этой резолюции Стокгольмского съезда РСДРП:
"Принимая во внимание, во-первых, что профессиональное движение является необходимым составным элементом классовой борьбы, а профессиональные союзы таким же элементом классовой организации пролетариата, во-вторых, что профессиональные союзы должны стремиться к организации самых широких пролетарских масс, в-третьих, что среди российского пролетариата имеются широкие стремления к профессиональным организациям, в-четвертых, что экономическая борьба может привести к прочному улучшению положения рабочих масс и укреплению их истинно классовой организации лишь при условии правильного сочетания ее с политической борьбой пролетариата, в-пятых, что профессиональные союзы в атмосфере революционной эпохи, помимо зашиты экономических интересов рабочего класса, втягивают пролетариат в непосредственную политическую борьбу и содействуют широкой организации и политическому объединению рабочих, в-шестых, что в этой революционной атмосфере рабочие массы, организуясь все более, становятся под знамя социал-демократии, съезд постановляет: во-первых, поддерживать стремление рабочих и профессиональных организаций содействовать образованию беспартийных профессиональных союзов; во-вторых, пользуясь всеми легальными возможностями, непрерывно расширять легальные рамки, неуклонно борясь за полную свободу союзов; в-третьих, в союзы должны вступать все члены партии, постоянно укрепляя среди членов их классовую солидарность и сознание, чтобы органически в борьбе и агитации связать союзы с партией"[8].
Проходит ровно год после съезда и вдруг организуется эта самая особая профессиональная комиссия при ЦК и издает циркуляр о придании профессиональному движению социал-демократического характера, который, по-видимому, только и ждала полиция, чтобы начать борьбу с профессиональными союзами. Это привело к тому, что в период между 1907—1912 годами большинство профессиональных союзов было разгромлено. Возникает законный вопрос: почему это вдруг произошло? Дело в том, что большевики с Лениным во главе, будучи на Стокгольмском съезде в меньшинстве, вели себя так умеренно, что вызвали сочувствие и даже доверие своих оппонентов меньшевиков. Ленин был избран председателем съезда. По-видимому, это и было главной ошибкой меньшевиков. Став председателем съезда, Ленин сумел захватить Центральный Комитет. И вот год спустя этот Центральный Комитет выпускает циркуляр, который не только опровергает резолюцию и решения самого съезда, но и бросает молодые профессиональные союзы под удар царской полиции. В результате, одной этой мерой большевики достигли многого: во-первых, не дали русскому профессиональному движению развиться в автономную, большую организацию, во-вторых, провоцируя полицию на административные меры и акты насилия против этих союзов, способствовали дальнейшей радикализации рабочих и, в-третьих, нанесли удар своим оппонентам меньшевикам, которые, будучи во главе большинства профсоюзов, стали как бы ответственны за их разгром. Потенциал же профсоюзного движения был огромным. Вот что пишет Айнзафт:
"Российское профсоюзное движение в течение двух-трех лет, в период с 1905-1907 годов, успело дораэвиться до такого состояния, до которого союзы других стран доходили только после целых десятилетий своего существования и органического роста. В течение этого периода Россия покрылась целой сетью профессиональных союзов самых разнообразных профессий. Анкеты от местных союзов организационной комиссии по созыву Всероссийского съезда профсоюзов показывают, что в России в первой половине 1907 года существовало 652 профессиональных союза. 5 союзов — горного дела, 38 - обработки дерева, 85 - обработки кожи; по обработке металлов и машиностроению - 81 союз, по изготовлению одежды - 59 союзов, по печатному делу - 72, по производству питательных продуктов - 78, по строительному делу - 43, текстильному делу - 25, торговле и услужению - 101, прочих союзов - 65. По областям можно указать следующие цифры. Московская промышленная область — 98 союзов, Северная промышленная область - 61 союз, Приволжская область - 69 союзов, Приуральская - 18, Украина и Крым вместе — 200 союзов, Северо-западный край — 101, Польша - 62 союза, Кавказ - 43. Итого - 652 профессиональных союза"[9].
Хотя "Временные правила" от 4 марта 1906 года не разрешали общеимперских объединений профессиональных союзов, тем не менее, из работы Айнзафта видно, что правительство смотрело вначале "сквозь пальцы" на попытки объединения, только бы они не отдавали партийностью и политикой. Так пытался объединиться в общероссийском масштабе союз печатников. И агитация за объединение велась в "Голосе печатника", фактическом органе союза; который официально был частной газетой, издаваемой частными лицами. Конференция собралась в Гельсингфорсе, в Финляндии, 1 апреля 1907 года. На ней было представлено 57 союзов из 46 городов и областной прибалтийский союз. Существование же на практике такого союза, как общеприбалтийский, территориальный, показывает, что власти готовы были закрыть глаза на ограничения, исходящие из "Временных правил", тем более, что эти правила были временными, следовательно предусматривалось их возможное расширение, если бы профсоюзное движение показало себя достаточно лояльным, достаточно аполитичным.
Были попытки создания и территориальных межпрофессиональных центров. Так в Петербурге существовало Центральное бюро союзов, фактически нелегальное, которое ставило своей целью "объединение деятельности профсоюзов, стоящих на почве современного рабочего движения петербургского пролетариата", как сказано в постановлении Центрального бюро. Оно брало на себя также оказание технической помощи отдельным союзам по подысканию помещений, поиску работы, организации юридической и медицинской помощи, производству статистических обследований, удовлетворению культурно-просветительных запросов рабочих, содействию отдельным союзам в проведении стачек и бойкота, по организации сборов для оказания поддержки безработным, а также стремилось положить начало профессиональному объединению рабочих в тех отраслях труда, где такового еще не существовало. Представительство было поставлено по германскому типу. Союз, насчитывавший до 500 членов, посылал двух делегатов, до 1000 членов - трех, и на каждую 1000 сверх того - по одному. В общей сумме не более семи делегатов. Аналогичное Центральное бюро существовало и в Москве. Как уже было сказано, союзы, союзные центры и центральные бюро начали издавать рабочие газеты и другие органы, которые скорее рано, чем поздно начинали конфликтовать с полицией из-за проникновения на их страницы партийно-политических тенденций. Среди наиболее долговечных была петербургская газета "Профессиональный союз", вышедшая 21 раз. Для сравнения можно сказать, что московский "Рабочий союз" выпустил 10 номеров, московская же газета "7 дней" -20 номеров, а воронежский "Голос труда" - 7 номеров. В большинстве же случаев профсоюзные газеты после 2—3 номеров издания закрывались полицией[10].
Что радикализация рабочих была весьма длительным процессом с колебаниями в разные стороны, свидетельствует опрос общественного мнения среди профессиональных союзов г. Москвы в 1906 году, который показал, что в разных союзах по-разному относились к существовавшим политическим партиям. Так, например, на вопрос "За кого вы будете голосовать в Думу?" профсоюз торгово-промышленных служащих отдал предпочтение кадетской партии, союз конторщиков и бухгалтеров — социал-демократам; а, например, союз по обработке металла вообще не счел нужным опросить своих рабочих, но выпустил резолюцию, в которой было сказано, что союз будет голосовать за кандидатов РСДРП, то есть, фактически, меньшевиков, потому что большевики в это время не играли никакой роли в рабочем движении. Только, в 1911—1913 гг., при радикализации низов рабочего движения и разгроме полицией профсоюзов, большевики приобретают благодатную почву для своей демагогической пропаганды.
Надо подчеркнуть, однако, что закрытие профсоюзов было не так произвольно, как это может показаться, и вызывалось разнообразными реальными причинами. Главной причиной закрытия было всегда вмешательство партии в деятельность союзов, прежде всего партии большевиков, которая чаще всего только прикрывалась вывеской союзов для своей революционно-политической работы. И все равно, полиция закрывала союзы не всегда и не сразу. Во многих случаях только после повторных предупреждений. А предупреждения давались за раскрытие такой нелегальщины, как содержание в читальне союза революционной партийной литературы, хранение и производство взрывчатых веществ. Предлогом для предупреждений служили также: устройство общих собраний без заявления о них полиции; участие в собраниях посторонних лиц, не имеющих никакого отношения к профсоюзам, то есть опять же партийных товарищей; беспорядки и акты насилия.
Большинство перечисленных причин, учитывая напряженную обстановку послереволюционного положения в Российской империи 1905-1907 гг., были вполне обоснованными. Однако наряду с законными случаями закрытия или предупреждения, имели место и совершенно абсурдные наказания союзов. Достаточно вспомнить о наказании за руководство стачкой, о котором мы уже упоминали. Запрет с забастовок и стачек в 1905 году был снят. Но по правилам 1906 года профсоюзам не были предоставлены права созыва и устройства стачек. В результате, за руководство стачкой профсоюзы подвергались наказаниям, а иногда и закрытию. Были и такие предлоги для закрытия профсоюзов, как разрешение евреям торговать в воскресные дни.
По данным К. А. Пажитного, к началу 1907 года насчитывалось в России 862 профессиональных союза с общим числом членов в 400 тысяч человек. То есть за полтора года существования профсоюзов в них вступило больше 10% всего рабочего класса страны. Это говорит само за себя. Однако в результате закрытий к 1914 году их осталось совсем мало, а во время войны была приостановлена деятельность даже тех из них, которые смогли уцелеть. Только за три месяца после Первой революции в профсоюзы вошло около 700—800 тысяч человек, то есть 12—13% всех рабочих. По отдельным городам пропорции примерно таковы: в Петербурге (данные Святловского) к весне 1907 года из 666.986 рабочих в профсоюзах состояло 48.539, то есть 6—7% всего рабочего населения. В Москве охват профсоюзный был шире: из 253 тысяч рабочих в профсоюзах в 1907 году состояла 41 тысяча, то есть примерно 16,5%. И так далее.
Можно привести и некоторую статистику, говорящую о степени организованности рабочих по отраслям производства. Например, в печатном деле в профсоюзах состояло 43% всех печатников. Среди рабочих обработки металла в профсоюзы было организовано 8,6 %, в производстве пищевых продуктов - 7,2 %, обработки кожи — 7,1%, текстильном деле — менее 4%.
В связи с приведенными данными интересно посмотреть, как обстояло дело роста профессиональных союзов в западных странах. В Англии, например, где профессиональные союзы к этому времени имели уже почти 100-летний опыт существования, лишь 20% рабочих входило в профессиональные союзы. Тот же процент, то есть 20%, дает Германия. Во Франции же, где профсоюзы были на 30 лет моложе, из 7 миллионов наемных рабочих в 1901 году в синдикаты входило только 720 тысяч, то есть чуть больше 10%. Иными словами, чуть больше, чем в России за полтора года существования[11].
Профсоюзы, социал-демократия и полиция
Как мы уже сказали, профессиональные союзы начинают организовываться в 1905 году, не дожидаясь официального разрешения. Среди первых профсоюзов были: союз печатников, возрожденные союзы зубатовцев в Москве и гапоновцев в Петербурге. Однако одним из самых значительных был профсоюз металлистов. С самого начала он был как бы базой социал-демократов и, в конце концов, попал под влияние большевиков, Первые попытки его организации относятся еще к концу февраля — началу марта 1906 года, однако легализуется он только на втором году своей жизни, 15 мая 1907 года. Затем несколько раз его закрывали за чрезмерно активную связь с большевиками. Любопытно, что петербургское градоначальство под предлогом роспуска 1-й Государственной Думы временно распустило все петербургские профсоюзы, в том числе профсоюз металлистов. Однако он продолжал свои собрания, продолжал существовать. Мало того, в это время создаются союзы металлистов в Саратове, Москве и в других местах. А чуть позже, по почину саратовского союза металлистов, собирается в начале февраля 1906 года в Москве Всероссийская конференция союза металлистов, где был также представлен и Петербург, хотя официально этого союза не существовало. Еще более интересным является тот факт, что нелегализованный петербургский союз металлистов имел свою легальную газету под названием "Рабочий по металлу". Редактировал ее будущий большевистский профсоюзный деятель Томский, который позже возглавил ВЦСПС и закончил свою жизнь весьма трагически, покончив в 1929 году самоубийством. На незаконной конференции профсоюзов металлистов в Москве, помимо металлистов, были также представлены профсоюзы водопроводчиков и электромонтеров этого города. Среди металлистов были представлены: петербургский союз, бакинский союз, луганский, донецкого бассейна, саратовский, витебский, мытищинский, Иваново-Вознесенский и тульский. Всего московская конференция представляла 30 тысяч организованных рабочих. А вообще в представленных областях было 270 тысяч рабочих. Стало быть, уже в 1906 году в профсоюзах состояло приблизительно 11% всех рабочих-металлистов (по другим данным, 8,6%; см, с. 144). Что свидетельствует о невероятно быстрых темпах развития рабочего движения в России. Резолюция конференции решительно нацелила металлистов на путь социально-экономической борьбы и отвергла какое-либо партийное вмешательство. Было принято также решение подготовить созыв всероссийского профсоюзного съезда в будущем.
Любопытно, что о съезде московской конференции московская полиция узнала уже в ходе ее из легальной прессы. Разъяренная случившимся, она сразу же после окончания конференции закрыла московский союз металлистов. Однако союз продолжал существовать под прикрытием союза водопроводчиков[12].
Как же организовывались стачки, если союзы подвергались гонениям? Об этом рассказывает большевистский историк Пионтковский:
"Руководство стачкой, — пишет он, — осуществлялось через выборных делегатов. Первый такой орган для руководства стачкой был выбран еще в январе 1905 года в Саратове. Выборы обычно проходили по цехам. На заводе существовал коллектив выборных. Такие делегаты существовали и во время стачки в Одессе, Николаеве, Екатерине славе, Перми, Иваново-Вознесенске, Костроме. Делегатские коллективы вели переговоры с администрацией и руководили стачкой. Сила и авторитет зависели от размаха и напряженности стачки. В Иваново-Вознесенске в мае 1905 года разразилась грандиозная стачка. Руководил совет рабочих депутатов, состоявший из выборных всех бастующих фабрик и заводов. В Костроме, 6 июля 1905 года, после митинга, на конференции присутствовало до 5 тысяч рабочих. Совет, взявший на себя функции правления и руководства стачкой, принял резолюцию: "Мы, забастовавшие рабочие, ручаемся за спокойствие, тишину и порядок и за неприкосновенность личности фабричной администрации, а также требуем, чтобы в нашу мирную забастовку не вмешивались войска и полиция". В городскую управу депутаты послали требование о единовременной ссуде; на попытку фабрикантов выдать рабочим получку и расчет, депутаты решили никакого расчета не брать, за получкой не ходить, а чтобы никто не пошел за получкой, депутаты запретили конторам выдачу расчета. Костромское депутатское собрание стало признанным органом. Во время стачки с ним вели переговоры губернатор, фабриканты и Городская дума. К нему обращались с запросами, писали бумаги. Депутатское собрание было, по словам газеты "Пролетарий", не только под влиянием социал-демократии, но прямо-таки в ее руках. Институт выборных депутатов в 1905 году становится устойчивым органом, представляющим интересы рабочих, и после стачки делегаты следят за осуществлением добытых уступок, разбирают текущие мелкие конфликты. В Екатеринославе, например, работа делегатского собрания заключалась в предъявлении мелких экономических требований и в наблюдении за проведением в жизнь требований, выдвинутых в январскую забастовку. В Петербурге на Балтийском заводе администрация с выборными от рабочих разбирает все внутренние конфликты. В Перми представители делегатских собраний регулировали расценки, устанавливая размеры заработной платы"[13].
Это описание показывает, как много могло бы дать действительно активное участие рабочих в распределении и управлении предприятиями. Не демагогическое, как в Советском Союзе, а реальное. С другой стороны, мы можем видеть, какой огромный потенциал несло в себе профсоюзное движение, не будь со стороны большевиков политических провокаций, а со стороны полиции — неумной и чрезмерно жестокой реакции на них.
По традиции, шедшей от зубатовских и гапоновских союзов, русские профессиональные союзы с самого начала делали значительный упор в своих уставах и деятельности на культурно-просветительную работу. Как пишет Гриневич в своей работе о профессиональном движении, в целом ряде профсоюзов можно было встретить собственные библиотеки. Большинство же провинциальных союзов заводило не только библиотеки, но и читальни. Гораздо хуже обстояло дело с лекциями. Отсутствие лекторов можно было объяснить отчасти правительственными репрессиями, отчасти общим кризисом интеллигенции. В процессе дифференциации русского общества одни представители интеллигенции ушли, в глазах радикалов, заправлявших профсоюзами, слишком далеко в сторону мира с государством и правительством, другие же, цепляясь за крайние лозунги, наоборот, считали деятельность профсоюзов слишком мелкой, отдаленной от революционности. Однако не везде было так плохо с лекторами. Гриневич приводит в качестве примера саратовский союз металлистов, который, пользуясь услугами Народного университета, получил от него 200 бесплатных билетов на лекции. В Баку также было прочитано 15 лекций, причем еще до образования союза рабочих механического производства[14].
Примерно с 1906 года надвигается безработица, а вместе с ней и кризис. Профсоюзы создают специальные кассы для помощи безработным и бюро для поиска работы. Например, вместе с советом безработных, который был создан в конце 1905 — начале 1906 года, профсоюзы добились от Городской думы Петербурга организации общественных работ для безработных, а от предпринимателей и администрации заводов — принятия безработных на работу за счет сокращения рабочего дня и отмены сверхурочных работ[15].
По данным Пионтковского, за 10 лет, с 1906 по 1916 гг., было закрыто 898 союзов, то есть больше, чем их существовало в 1907 году. За эти же годы было арестовано 1712 профсоюзных работников. По этим же данным с 1907 по 1908 годы общее число членов во всех союзах страны сократилось с 400 до 40 тысяч, а к концу 1909 года по всей стране было лишь 14 тысяч членов. Это сокращение отчасти было следствием гонений на союзы в результате их инфильтрации партийными кадрами, а отчасти следствием роста апатии среди самих рабочих. Так, например, в Киеве уже в 1907 году число не платящих взносы доходило до 80—90%. В Самаре в январе 1906 года союз металлистов имел 128 членов, а в октябре того же года — всего лишь 28. Административные гонения в этих двух случаях играли не очень большую роль. Но даже если и начинались преследования со стороны полиции, это не означало прекращения деятельности союза. Он уходил в подполье. Однако тут союз ждали новые испытания. Он попадал в руки подпольщиков, подпольщиками же были интеллигенты, партийные деятели. Иначе говоря, полицейские преследования вели к еще большей политизации профсоюзов, а политизация - к еще большим полицейским преследованиям. По мере закрытий и гонений, беспартийная форма профсоюзов 1905 года быстро уступила место чисто партийной форме. Например, в союзе железнодорожников все, начиная от Центрального бюро союза и месткомов всех дорог московского узла и кончая съездами, находилось целиком в руках интеллигенции. Рабочие в руководящих органах союза железнодорожников составляли ничтожный процент. Все усилия организаторов союза привлечь к работе квалифицированных рабочих железнодорожных мастерских и депо разбивались о непреклонное сопротивление партийных руководителей, считавших союз мелкобуржуазной интеллигентской организацией.
Таким образом, мы видим, что период между 1907 и 1917 годами, во всяком случае, до 1914 года, был временем исполнения программы, провозглашенной Лениным в его работе "Что делать?". Строилась "политическая партия нового типа", отличающаяся от классической марксистской. Ленин утверждал, что рабочий класс не способен на политическое мышление, поэтому нужно создавать не широкую рабочую, а небольшую, но крайне сплоченную, боевую партию профессиональных революционеров, которые силой обстоятельств и своей деятельностью втянут рабочих в революционную работу. Это и случилось благодаря странному "сотрудничеству" между полицией и большевиками.
Наиболее квалифицированные, хорошо устроенные, более интеллигентные рабочие, по мере политизации рабочего движения, начинали сторониться его. Примерно с 1911 года, с притоком в города неквалифицированных масс, толп вчерашних крестьян, наблюдается явный отход первоначальных профсоюзных кадров от профсоюзного, движения. Социально-экономическая борьба союзов постепенно сходит на нет. Остается только политическая работа, политическая подпольная борьба. То есть, сокращалась не только численность профсоюзов, но союзы перерабатывались и менялись изнутри, превращались в отросток революционной партии. Так реализовывался ленинский проект революционизации рабочих. И к этому вело, как мы уже говорили, странное соединение большевистских провокаций и полицейских гонений. Вместо широкого движения, с чего начались профсоюзы в 1905 году, получался подчиненный инструмент, "приводной ремень" революционных партий.
(Глава 7)
[1] Из меньшевистской газеты "Социал-демократ". № 5, март 1905 года.
[2] С. Николаев. "Из революционного прошлого Невского судостроительного и механического завода". "Красная летопись" № 1, 1925, сс. 70-72.
[3] Гриневич. "Профессиональное движение рабочих России", т. З.М., 1922.
[5] Святловский. "Современное законодательство о профессиональных рабочих союзах". СПб., 1907, сс. 91-98.
[6] Святловский. "Друзья и враги рабочего движения". "Красная летопись" № 8, 1923, сс. 212-213.
[9] Айнзафт. "Попытка всероссийской централизации союзов печатников в 1905-1907 гг.", т. 1, сс. 24-31.
[10] Ельшщкий. "История рабочего движения в России". М., 1925, сс. 274-275.
[11] См.: К. А. Пажитнов. "Профессиональные союзы и коллективный договор". Петроград, 1917, с. 61; данные Святловского взяты из работы Пионтковского "Краткий очерк истории рабочего движения в России", сс. 174-177 (см. прим. 23 к гл. 3).
[12] Ф. Булкин. "Союз металлистов и департамент полиции". "Красная летопись" №5,1923, сс. 253-263.
[13] Пионтковский. "Краткий очерк", сс. 129-131.
[14] Гриневич. "Профессиональное движение рабочих России", сс. 135-140.
[15] Бибиков-Малышкин. "Возникновение и деятельность профессиональных союзов Петербурга". М., 1955, с. 147.