История профсоюзов

Айнзафт С. Первый этап профессионального движения в России (1905-07). Вып. 1

Большаков В.П. О том, чего не было

Большаков В.П. Что ты можешь противопоставить хозяину

Бухбиндер Н.А. Зубатовщина и рабочее движение в России

Вольский А. Умственный рабочий. - Междунар. Лит. Содр-во, 1968

Галили З. Лидеры меньшевиков в русской революции

Гарви П.А. Профсоюзы и кооперация после революции (1917-1921)

Дмитревский В.И. Пятницкий

Дойков Ю.В. А.А. Евдокимов: Судьба пророка в России

Железные люди железной дороги

Ионов И.Н. Профсоюзы рабочих Москвы в революции 1905-1907 гг.

Краткая история стачки текстильщиков Иваново-Кинешемской Промышленной Области

ЛИИЖТ на службе Родины. - Л., 1984

Магистраль имени Октября. - М., 1990

Никишин А. 20 лет азербайджанских горнорабочих. - Баку, 1926

Носач В.И. Профсоюзы России: драматические уроки. 1917-1921 гг.

Носач В.И., Зверева Н.Д. Расстрельные 30-е годы и профсоюзы.

Поспеловский Д.В. На путях к рабочему праву

Рабочие - предприниматели - власть в XX веке. Часть 2

Сивайкин Е.А. Молодёжная политика профсоюзов...

Станкевич И.П. Базовый семинар для рядовых и новых членов профсоюза

Че-Ка. Материалы по деятельности чрезвычайных комиссий

Чураков Д.О. Бунтующие пролетарии

Шулятиков В.М. Трэд-юнионистская опасность. - М., 1907

Pirani S. The Russian Revolution in Retreat, 1920-24


/ Главная / Архивохранилище / Библиотека / Исследования и публицистика / Поспеловский Д.В. На путях к рабочему праву

Глава 6. Рабочий класс после 9 января 1905 г

2012-11-03

(Глава 5)

Глава 6. Рабочий класс после 9 января 1905 г.

Правительство и рабочее движение

12 декабря 1904 года под председательством министра финансов Коковцова, была учреждена комиссия по рабоче­му вопросу, которая выдвинула настолько либеральные законопроекты, что представители промышленников в виде протеста покинули эту комиссию; после чего директор де­партамента торговли и промышленности Ланговой пригла­сил к себе старост от одного из петербургских заводов, вручил им книгу законопроектов и попросил внимательно все это рассмотреть и представить ему свое заключение. Как выяснилось, старосты оказались не единодушны в своем мнении. Одни советовали принять предложение Лангового, другие доказывали обратное. Однако постепенно радикалы и тут настояли на своем. В принятой резолю­ции старосты выражали полнейшее недоверие законода­тельным поискам правительства и подтверждали основные требования пролетариата. После того, как резолюция была доставлена Ланговому, отвозившие ее старосты подверглись обыску.

Все это было тем более неожиданно и странно, что комис­сия Коковцова подняла и предложила такие далеко идущие мероприятия, как, например, введение обязательной всеоб­щей страховки на случай болезни и инвалидности рабочих. (Закон о всеобщей страховке был утвержден только в 1913 году.) Кроме того, Коковцов настаивал на легализа­ции профессионального движения и легализации забастовок, что было осуществлено позже, в 1905—1906 гг., хотя в зна­чительно урезанном виде. В январе-феврале 1905 года, после выработки своих законопроектов, встретивших такое незаслуженно критическое отношение со стороны радикаль­ных фабрично-заводских цеховых старост, комиссия Ко­ковцова закончила свою работу.

29 января 1905 года, видимо, под влиянием январских событий, Николай II повелел сенатору Шидловскому созвать новую комиссию по рабочему вопросу. В указе от 6 февраля 1905 года о создании этой комиссии говорилось, что комис­сия будет состоять из 150 человек: 50 — от правительства, 50 — от хозяев фабрик и заводов, 50 — от рабочих. Рабочие должны были выбирать в комиссию своих представителей по всему петербургскому фабрично-заводскому промыш­ленному району: по одному выборщику от 500 человек. Потом эти выборщики должны были выбрать из своей сре­ды 50 депутатов. Решающий голос в комиссии имели только представители правительства. Представителям рабочих и заводчиков предоставлялся только совещательный голос. Выборщики от рабочих должны были быть выбраны 13 февраля, а депутаты комиссии — через 5 дней, 18 февраля. Однако собрание выборщиков от семи районов из девяти, избранных 16 февраля, единогласно решило обратиться к Шидловскому с заявлением своих требований и условий. "Во-первых, — говорилось в их заявлении, — намеченный вами порядок выборов лишает нас, рабочих, возможности собраться вместе обсуждать свои нужды и наметить достой­ных кандидатов в депутаты. Только с открытием фабрично-заводских отделов (то есть гапоновских) мы сможем путем обмена мнений с рабочими разных фабрик и заводов выработать и объединить все наши требования как общего, так и частного характера. Только в отделах наши депутаты смо­гут дать отчеты о работах в комиссии своим товарищам избирателям. Второе — мы требуем: а) чтобы все депутаты присутствовали на общих заседаниях комиссии, а не призы­вались по нескольку человек для опроса; б) чтобы депута­там была предоставлена полная свобода слова в заседаниях комиссии; в) чтобы заседания были гласными и чтобы отче­ты о них печатались в газетах без всякой цензуры. В-третьих, намеченный вами порядок работ не гарантирует неприкосно­венности личности наших депутатов. Вы заявили, что наши депутаты не понесут наказания за деловые суждения, но вы не объявили, что вы считаете деловыми суждениями. Мы тогда лишь поверим, что наших депутатов не ожидает тюрь­ма, когда вы потребуете от надлежащих властей освобожде­ния всех наших товарищей, арестованных, начиная с 1 янва­ря сего года за защиту наших интересов, и когда наши товарищи действительно увидят свободу. В-четвертых, наме­ченный вами порядок выборов лишает представительства в комиссии рабочих мелкого производства. Требуем допол­нительного выбора от мелких мастерских, по одному депу­тату на каждый фабрично-заводской отдел. Мы будем ждать до 12-ти часов 18 февраля, когда назначено второе собрание. Если благоприятный ответ получен нами не будет, мы отка­зываемся от выборов депутатов и в комиссию не пойдем"[1].

Сенатор Шидловский не был уполномочен давать такие широкие гарантии, и честно ответил 18 февраля, что удов­летворить требования не в его власти, однако разрешил выборщикам для обсуждения своих вопросов встретиться в Народном доме графини Паниной, где и собралось свыше 500 человек.

"На этом собрании выявила свое лицо группа рабочих так называемой правительственной партии, которая мечтала о благоденствии рабочих при наличии самодержавия, — пи­шет партийный автор. — Эту группу возглавлял рабочий экспедиции заготовления государственных бумаг Ушаков. Он заявил, что его группа дойдет только до конституционного монарха, а не дальше. После долгих обсуждений поста­новили: в комиссию Шиддовского представителей дать толь­ко в том случае, если представители рабочего класса войдут туда с правом решающего голоса, на паритетных началах, при наличии свобод во все время ее работы. На следующий день два чиновника от имени Шидловского пригласили пред­ставителей в высочайше назначенную комиссию. Наш рабо­чий Цицарин, большевик, объявил чиновникам, что рабочие требовали необходимых гарантий свобод, но ни комиссия, ни правительство этих свобод не дали, а потому рабочий класс своих представителей в эту комиссию не даст. С этим мы и разошлись по домам, узнав по пути, что и остальные группы выборщиков представителей в комиссию не дали"[2].

Конечно, это изложение большевика Николаева сделано, что называется, с партийных позиций, однако и из него мы ясно видим, что большевики настаивали на радикализации требований. Первоначально ведь рабочие не были столь ре­шительны и бескомпромиссны. А тут вдруг начали требовать решающего голоса. В результате последовал указ Нико­лая II о роспуске комиссии Шидловского, и из интересного начинания ничего и не вышло.

Любопытно, что на этом собрании выборщиков, которое склонило большинство к радикальной позиции, выступал присяжный поверенный с Украины Носарь, принявший впоследствии псевдоним Хрусталева. На базе выборщиков несостоявшейся комиссии Шидловского ему удалось потом создать Петербургский Совет рабочих депутатов, который он и возглавил.

Таким образом, ни комиссия Коковцова, ни комиссия Шидловского не дали положительных результатов. С одной стороны, это можно объяснить радикализацией какой-то части рабочих-активистов, а с другой — отсутствием госу­дарственного конструктивного подхода у рабочих-акти­вистов и партийных пропагандистов. Об этом, в частно­сти, совершенно откровенно говорит в своих воспомина­ниях участник движения московских рабочих-металлистов А. М. Никитин. В сборнике "Материалы по истории проф­движения", том 1, он пишет:

"Большевики считали, что закон 4 марта, — речь идет о законе, легализовавшем профсоюзное движение, — может быть даже вреден, с точки зрения отвлечения масс от непо­средственной политической борьбы. Поэтому они сначала не выделили почти никаких организованных сил для орга­низации союзов".

Иными словами, большевики стояли на позиции: чем хуже - тем лучше. Профсоюзное движение может удовле­творить рабочих, рабочие станут лояльными, революция отодвинется — значит это плохо. Таким же было их отноше­ние к Столыпину.

Эта традиция восходит, конечно, к радикалам-народни­кам 70-х годов XIX века, к позициям Ткачева и Нечаева, которые считали, что любые конструктивные реформы вред­ны, ибо они снижают потенциал революции. Разрушение, по их мнению, было важнее, чем улучшение условий жизни в стране. Такова была позиция большевиков и в так называе­мой борьбе за дело рабочего класса. Но и Карл Маркс был решительным противником профсоюзов по тем же причинам. Этим, в основном, и объясняется провал этих двух первых попыток (комиссий Коковцова и Шиддовского) привлече­ния представителей рабочих к работе над законопроектами и реформами по урегулированию и улучшению условий жизни и труда рабочего класса.

Однако работа этих комиссий не прошла бесследно. Неко­торое время спустя правительством был сделан ряд узаконе­ний относительно легализации рабочего движения. Первым из них был закрытый циркуляр Министерства внутренних дел от 21 апреля 1905 года, который инструктировал губер­наторов о том, чтобы они не применяли существующие в государственных законах статьи о наказании за стачки. Пе­ред этим в отделе промышленности имело место совещание окружных и старших фабричных инспекторов, которые высказались за отмену циркуляра от 12 августа 1897 года, приравнивавшего забастовки к восстаниям и антигосударственным актам и введшего наказания за стачки. Следующим документом, который как бы намекал на предстоящую ле­гализацию профсоюзов, был открытый Манифест 17 октяб­ря 1905 года, объявивший о свободе прессы, собраний и организации. Следующим шагом в области, касающейся не­посредственно рабочих, был закон от 2 декабря 1905 года, который разрешал мирные забастовки. А сенатское разъясне­ние к нему устанавливало не только законность стачечных фондов и стачечных пособий, но и допускало руководство стачек профсоюзами, которые формально еще не существо­вали[3].

За этим разъяснением в марте 1906 года последовали так называемые "Временные правила о профессиональных обще­ствах, учреждаемых для лиц, занятых в торговых и промыш­ленных предприятиях, и для владельцев этих предприятий". Эти "Временные правила" остались единственным оконча­тельным документом, легализовав игам профессиональные союзы. Название явно говорит нам о том, что далее должен был последовать постоянный, более подробно разработанный закон. Этого не произошло, вероятно, потому, что рабочие профессиональные союзы все больше и больше подпадали под влияние радикальных партий и все дальше отходили от чисто экономической борьбы. Правительство как бы остано­вилось в нерешительности: что делать дальше? Отбирать вре­менные правила или вообще ликвидировать их было опасно; давать же постоянные законы было тоже преждевременно.

Нужно сказать, что эти "Временные правила" были в не­которой степени шагом назад даже по сравнению с декабрь­ским постановлением 1905 года. "Временные правила" лишь признавали "стремление, особенно фабричных рабочих, к образованию общественных организаций". При этом, одна­ко, не признавалась возможность создания таких профес­сиональных организаций среди сельскохозяйственных и же­лезнодорожных рабочих и служащих, а также служащих телеграфной и телефонной связи. Правила распространялись лишь на "лиц, занятых одинаковыми, однородными, либо имеющими между собою связь работами и промыслами".

Знаток этого "закона" марксистский историк Гриневич в своей статье "Профессиональное движение. Закон 4 марта 1906 года" говорит, что "Временные правила" давали местной администрации право вмешиваться даже в вопросы внутреннего строения союзов.

В свое время государственный совет отверг важную фор­мулировку первоначального правительственного проекта, выработанного сенатором Фоминым,

"Профессиональные общества, — писал Фомин, — имеют целью исследование и защиту экономических интересов и улучшение условий труда своих членов, так как цель сих должна заключаться в мирном разграничении сталкиваю­щихся интересов труда и капитала и возможном их согласо­вании".

Принята была следующая формулировка:

"Профессиональные общества имеют целью выяснение и согласование экономических интересов, улучшение условий труда своих членов. В частности, профессиональные обще­ства могут ставить себе целью: а) изыскание способов к устранению посредством соглашения или третейского раз­бирательства недоразумений, возникающих на почве дого­ворных условий между нанимателями и нанимаемыми; б) выявление размеров зарплаты и других условий труда в различных отраслях промышленности и торговли и т. д.".

Иными словами, в этой окончательной версии "времен­ных правил" ни слова не говорится о непосредственном праве профессиональных союзов на стачки. В то время как в декабрьском постановлении 1905 года это право преду­сматривалось. Правда, по "временным правилам" вместо Министерства внутренних дел устав профессионального сою­за могло регистрировать губернское или городское присут­ствие по делам об обществах, состоявшее в своем большин­стве, конечно, из чиновников, но с обязательным участием представителей городского и земского управления. Это был, конечно, шаг вперед. Однако теми же "временными прави­лами" запрещалось превращение профессиональных об­ществ в союзы общеимперского масштаба. И мотивировалось это "серьезной опасностью для общественного спо­койствия и порядка"[4]. Иначе говоря, существование обще-профессиональных союзных центров, объединяющих проф­союзы по всей стране или определенную профессию по всей стране (а тем более объединяющий центр всех профессий) было запрещено. "Временные правила" оставляли в стороне даже вопрос о местном, скажем, городском, координацион­ном центре профессиональных союзов на разных фабриках.

Нужно особо подчеркнуть, что первоначальный законо­проект о разрешении профессиональных союзов, разработан­ный сенатором Фоминым, был составлен вполне терпимо, по образцу бельгийских и английских законов. Например, в этом варианте законопроекта открыто и без обиняков признавалась защита профсоюзами интересов своих членов, законность стачечной борьбы, независимость союзов от ад­министративного произвола (закрытие союзов только по суду, а не административным решением и т. д.), разрешение федерации союзов в общегосударственном или областном масштабе. Разрешались также рабочие товарищества отдель­ных предприятий и их комитеты, собрание уполномоченных и платные поверенные, которые сильно упрощали регистра­цию самих союзов. Однако после того, как Фомин предста­вил свой законопроект на рассмотрение министра промыш­ленности и торговли Тимирязева, его редакция претерпела изменения, сохранив, однако, основное содержание — свобо­ду стачек, соединение в общесоюзные объединения и так далее. Как сообщал январский журнал Совета министров за 1906 год, в среде Совета министров по поводу новой редак­ции также не было единомыслия. Но уже в третьей редак­ции — Государственного совета, как всегда очень консерва­тивного и часто реакционного, — "временные правила" были сильно урезаны. В частности, общественные объедине­ния были уже запрещены, а администрации разрешалось курировать союзные и профессиональные общества, вплоть до их административного запрета и закрытия. В. Святловский писал об этом: "Государственный совет категорически высказался против точки зрения кабинета Витте, отстаивавшего ответственность только перед судом. По "временным правилам" этим занимаются административные власти"[5].

Как видим, "временные правила" очень сужали возмож­ности профсоюзов, ограничивали их исключительно социаль­но-экономической просветительной деятельностью. Причем рамки были настолько жестки, что администрации не пред­ставляло особого труда найти причину закрытия союза на почве политизации. В ряде случаев союзы закрывались даже, например, за то, что руководили стачкой. Иными словами, получалось, что сама по себе законная стачка превращалась в незаконную, если ею руководил профсоюз. При этом всег­да можно выдвинуть обвинение, что стачка была не чисто экономической, а отчасти и политической. Этого было до­статочно для обвинения союза в незаконной деятельности и его закрытия. Как показывают данные М. Балабанова (см. его книгу "От 1905 к 1917. Массовое рабочее движение". М.-Л., 1927, сс. 328-333), число чисто экономических ста­чек постепенно все уменьшалось и уменьшалось. Из 2 мил­лионов 863 тысяч рабочих, бастовавших в 1905 году, 1 мил­лион 20 тысяч бастовали по экономическим причинам. Это всего лишь 40%. В 1906 году из 1 миллиона 108 тысяч рабо­чих только 445 тысяч бастовали по экономическим причи­нам. Это уже примерно 36%. Между 1907 и 1911 годами большинство забастовок носило снова чисто экономический характер. А, начиная с 1911—1912 годов число политических стачек снова начинает расти.

В основном это происходило из-за радикализации рабо­чего класса после столыпинской реформы в результате при­тока в города большого количества беднейших крестьян, продававших свои участки после ликвидации общин более благополучным крестьянам и отправлявшихся на поиски заработков в промышленности. Низкая заработная плата, непостоянство положения и недовольство существующим порядком привели к росту большевистского влияния среди этой части рабочего класса. Маркс называл подобных рабо­чих люмпен-пролетариатом, но ставку в будущей социали­стической революции на них не делал, так как считал, что люмпен-пролетариат — слишком темный элемент. По иронии судьбы на практике получилось все наоборот. Именно люм­пен-пролетариат и составил ту массу, единственно на кото­рую эффективно воздействовала большевистская пропаган­да. В 1912 году на 725 тысяч участников забастовок только 175 тысяч бастовало по экономическим причинам. Это — меньше 25%. В 1913 году пропорция опять немножко увели­чивается и достигает 36%. А в 1914 году из 1 миллиона 337 тысяч бастующих уже только 278 тысяч бастуют по эконо­мическим причинам. Это всего лишь 20%. В 1915 году чис­ло забастовок сокращается, поскольку забастовки во время 1-ой мировой войны были объявлены фактически вне зако­на, хотя отношение властей к ним было весьма либеральное, особенно к забастовкам чисто экономическим. Под влия­нием патриотизма рост политических забастовок во время войны сильно сокращается. В 1916 году экономических за­бастовок уже в два раза больше, чем политических, что отчасти вызывается отставанием роста зарплаты от роста цен в связи с инфляцией военного времени. Однако в 1917 году все опять меняется.

Теперь интересно посмотреть, каковы были результаты забастовок в России и в других странах. В Германии в 1912 году в 52,6% случаев стачки закончились полной победой рабочих, в 21% — компромиссом, в 22% — поражением. В России в 1913 году требования экономических забастовщи­ков были удовлетворены полностью только в 7% случаев, частично - в 29%, не удовлетворены - в 64%. Это показы­вает слабость организованного начала в профсоюзном дви­жении российских рабочих, и в то же время – их затаенное недовольство, подготовленность к восприятию революцион­ной пропаганды.

Очень интересные сравнительные данные о забастовках содержатся в книге Мани Гордон "Workers before and after Lenin", На странице 45 она говорит о том, что если в 1905 году Соединенные Штаты, Великобритания, Франция, Герма­ния, Австрия, Италия и Бельгия, вместе взятые, при общем населении свыше 300 миллионов человек и в 10 раз большем количестве промышленных рабочих, чем в России, имели 1 миллион 164 тысячи бастующих рабочих, то в одной России с населением 150 миллионов человек забастовщиков было 2 миллиона 863 тысячи, то есть в процентном отноше­нии раз в 20—25 больше. Это показывает, что забастовки в России были часты, хотя и относительно краткосрочны.

Гриневич в уже цитированной книге "Профсоюзное дви­жение в России" приводит также интересные сравнительные данные о продолжительности стачек. Он говорит о том, что если в Англии рабочий выдерживал, в среднем, 34 дня стач­ки, во Франции — 14 дней, в Австрии — 12 и в Италии — 10, то российский рабочий выдерживал, в среднем, 4, 8 дней стачки. Это говорит и о слабости стачечных фондов, и о больших возможностях власти оказывать на рабочих давле­ние. Так что забастовок в России было много, но они бывали весьма краткосрочны и редко оканчивались успехом. Это, как мы уже говорили, вызывало затаенное озлобление и явилось, в конце концов, одним из важных факторов рево­люционного взрыва.

Однако зададимся вопросом: так ли уж плачевно было положение русского рабочего класса, чтобы вызывать бур­ную стачечную борьбу? Материалы о состоянии рабочего класса России, условиях его труда рассыпаны по многим книгам. Приводить их имело бы смысл лишь в библиогра­фическом исследовании, которым наша книга не является. У нее совсем иные цели. Поэтому позволим себе снова обра­титься к уже цитированной книге Мани Гордон, к тому, что она говорит о московском промышленном районе, кото­рый, в общем и целом, можно было рассматривать как сред­ний по стране. Условия труда в Москве были значительно хуже, чем в Петербурге, а также Прибалтике, Польше и некоторых юго-западных районах, но лучше, чем в восточ­ных и азиатских районах России. Маня Гордон пишет, что если в 1905 году, согласно отчетам фабричной инспекции, 53% всех трудящихся московских фабрик и заводов имели 11,5-часовой рабочий день, то уже в 1906 году это число снижается до 41%. Если на 156 заводах и фабриках московского промышленного района в 1896 году было занято в ночных сменах 75 тысяч 452 рабочих, то к 1906 году эта цифра снизилась до 5 тысяч. При этом нужно подчеркнуть, что за этот период значительно увеличилось не только число фабрик и заводов, но и численность занятых на них рабочих. После экономического спада 1909—1912 годов средняя про­должительность рабочего дня в московском районе равня­лась уже 9,5 часам в сутки, а рабочий год состоял всего лишь из 270-ти рабочих дней. Иными словами, средний рабочий России имел в году 92 выходных дня, что фактически соот­ветствовало чуть ли не пятидневной рабочей неделе. Конеч­но, без годовых отпусков, но их тогда в частной промыш­ленности еще почти нигде не было. Всюду, в том числе и в Соединенных Штатах, рабочие имели гораздо больше рабо­чих часов в году.

Далее Маня Гордон указывает и на то, что до освобожде­ния крестьян, когда трудно было находить вольнонаемных рабочих, заработная плата на русских заводах и фабриках была самая высокая в Европе. Положение, однако, резко изменилось в 1861 году после освобождения крестьян. Зарплата сразу упала и начала подниматься только в 90-х годах. В 1913 году средняя зарплата по стране была около 300 рублей в год, что дает прирост заработной платы за 1900-1913 годы в 54%. И это несмотря на два экономиче­ских спада. Стоимость жизни за этот период также возросла почти на 35%, поэтому чистый прирост средней заработной платы с 1900-1913 год был лишь 1Д7%. Однако это выше, чем в любой европейской стране и лишь незначительно ниже, чем в Соединенных Штатах, где средний прирост зарплаты в этот же период был 1,5%, В то же самое время цены на пищу, горючее и отопление в России были самыми низкими из всех развивающихся и развитых промышленных стран. Примерно, в два с половиной раза дешевле, чем в Берлине, и в 5 раз дешевле, чем в Лондоне. Более того, 20% русских рабочих еще не порвали окончательно с землей и имели участки обрабатываемой земли в предместьях, недалеко от фабрик и заводов, где они работали. Доходы рабочих от своих земельных участков измерялись по отношению к зар­плате: от 14% в Ивановском промышленном районе до 30% в Тульской губернии. Поэтому, если теперь учесть все это и сложить с данными Мани Гордон, то мы получим, что сред­ний доход рабочего в Европейской России в 1913 году рав­нялся 770 рублям в год. При этом средний доход в Герма­нии был 860 рублей в год, в Англии - 940 рублей, в Соеди­ненных Штатах - примерно 1300 рублей в год. Иными слова­ми, средний русский рабочий в 1913 году, производя гораз­до меньше, чем западный его коллега, имел средний доход, равный примерно 60% от дохода американского рабочего. (Любопытно, что в Советском Союзе в реальных рублях средний доход советского рабочего равен примерно 18% до­хода среднего американского рабочего.) Кроме того, гово­рит Маня Гордон, русские рабочие были гораздо лучше обес­печены социальным страхованием, бесплатной медицинской помощью, страхованием на случай болезни, инвалидности и смерти, чем рабочие большинства западноевропейских стран и, конечно, Соединенных Штатов, где никакого со­циального обеспечения в те годы вообще не было. Так что рабочие России, в относительных темпах роста благосостоя­ния обогнав своих западноевропейских братьев, объективно говоря, почти не имели оснований для ожесточенной ста­чечной борьбы.

Следовательно, большое количество забастовок, и огром­ный процент среди них политических, объясняется не столь­ко объективными экономическими потребностями и со­циальным состоянием рабочих, сколько ожесточенностью общественного климата России, безответственностью ее государственных чиновников и активностью радикальных партий, настраивавших рабочих на крайние действия. Об этом писал в 1909 г. сборник "Вехи", призывавший интелли­генцию к более ответственному отношению к истории и к судьбам собственной страны и предупреждавший, что наусь­кивание, настраивание крестьян и рабочих против власти и общества приведет страну к катастрофе, а интеллигенцию, фактически, к самоубийству. Конечно, во многом виновато было и фабрично-заводское начальство, для которого явле­ние профессионального движения было ново. Да и прави­тельство слишком часто злоупотребляло своими админи­стративными правами на закрытие профессиональных сою­зов. Но, как уже говорилось, очевидно, самой роковой ошибкой было уничтожение зубатовского и гапоновского движений, которые могли стать промежуточной инстан­цией для контакта между государственными представителя­ми и рабочими. В результате, правительство потеряло кон­такт с рабочими, и этим воспользовались радикальные пар­тии, которые вели общественные силы в сторону деструк­ции, к разрушению существующего порядка и настраиванию рабочих против государства.

 

Формирование профсоюзов в 1905-1914 гг.

Как мы уже говорили, одно из основных требований ра­бочих, предъявленных комиссии Шидловского, было восста­новление гапоновского общества и предоставление его отде­лам помещений для устройства собраний и выработки совместной программы. Однако Шидловский не был уполно­мочен удовлетворить это требование, и работа его комиссии потерпела фиаско. В результате, в июле 1905 г. роль успо­коителя рабочих приняло на себя организовавшееся после 9 января Общество для активной борьбы с революцией. Это такое крайне правое движение, которое пыталось привлечь на свою сторону наиболее правых рабочих и с их помощью вести борьбу с революцией. Во главе этого общества стояли такие крайне правые личности, как Дезорбий, Полубояринова и другие. Общество пригласило рабочих на широкое со­брание в зале Городской думы для выяснения нужд рабочего класса и способов их удовлетворения. Вот что пишет об этом Д. Сверчков в своем очерке Г. С. Носарь-Хрусталев. Опыт политической биографии ("На заре революции". Л., 1925):

"Социал-демократы призывали рабочих бойкотировать это собрание, но тот факт, что в назначенный час в Городскую думу явилось более 1000 рабочих, свидетельствует о сравнительно малом влиянии и авторитете распоряжений социал-демократов на умы и мышление рабочих. Дезорбий открыл собрание и хотел начать речь, но его прервали, заяви­ли, что председателя собрания надо выбрать. И вот тут вы­брали председателем собрания Носаря, известного уже по комиссии Шидловского".

Таким образом, теперь мы можем проследить движение от комиссии Шидловского к этому вот событию в здании Городской думы и затем к появлению, в конце концов, Петербургского совета рабочих депутатов. Носарь, как при­знает большевик Сверчков, был выбран почти единогласно. Заняв председательское место, он предложил затем Дезорбию и его единомышленникам покинуть зал заседаний, и только тогда открыл митинг, на котором говорилось обрат­ное тому, что планировалось, — о необходимости свержения самодержавия. По словам Сверчкова, этот митинг и тот факт, что Носарь сумел превратить собрание сторонников правительства в собрание его противников, имел большое пролетарско-революционное значение и еще больше увели­чил известность и престиж Носаря в рабочих кругах. В конце сентября 1905 года, когда был создан профсоюз печатников, Носарь, будучи адвокатом по профессии, предлагает свои услуги в качестве юрисконсульта этого союза. Вскоре на­чинается всеобщая забастовка, а в октябре 1905 года окон­чательно формируется Совет рабочих депутатов. И хотя вначале первым его председателем был Сборовский, после его заболевания почти единогласно избирается Хрусталев-Носарь.

Носарь чем-то напоминал Гапона (например, умением вести за собой рабочих), но, конечно, был более знающий, более интеллигентный. Он был как раз той фигурой, кото­рую власть могла бы использовать для ведения рабочего дела по чисто профсоюзному пути. Однако этого не произо­шло. Как сам Носарь пишет о себе в своих воспоминаниях, он был не революционером, а сторонником конституцион­ного порядка. (Отрывок из воспоминаний Хрусталева-Носаря содержится в статье Б. Глинского "Развенчанные ге­рои революции 1905 года", напечатанной в "Историческом вестнике" в 132 томе за 1913 г., сс. 984—1010.) Хрусталев-Носарь признает, что в разгар революции в 1905 году, буду­чи в Совете рабочих депутатов Петербурга, он вступил в партию социал-демократов, но в 1909 году он из нее вышел. Социал-демократы, особенно Троцкий, начали тогда против Носаря кампанию. В лекциях и бесчисленных статьях (под разными псевдонимами) Троцкий обвинял Носаря в картежничестве, хотя тот никогда не играл в карты, в пьянстве, хотя он в рот не брал алкоголя. Но сломить Носаря не уда­лось. Рассказывая об этом периоде, он пишет (см. все ту же статью Б. Глинского):

"Будучи социал-демократом, я восставал против социал-демократов, стоящих левее здравого смысла, которые в по­гоне за левизной требовали бойкота комиссии Шидловского, превращения Совета в партийное учреждение, отстаивали партийные профсоюзы и отдавали на разграбление коопера­тивное движение. Я и мои ближайшие друзья-рабочие созда­ли Совет рабочих депутатов. Официально, социал-демокра­тия не принимала в его создании никакого участия. Генезис Совета относился к стачечному комитету, образованному нами 9 января, председателем которого я состоял вплоть до моего ареста..."

И далее, обращаясь непосредственно к Троцкому, Хрусталев-Носарь продолжает:

"Благодаря Вашим авантюристическим выступлениям, Совет раздавила реакция. Навязанная Вами сверху, после моего ареста, Совету резолюция о том, что Совет продол­жает готовиться к вооруженному восстанию, была провока­торским актом. Выбирая заместителя на мое место, рабочие не оказали Вам полного доверия и приставили к Вам еще двух членов председательской коллегии. Вы всегда смеши­вали революцию с резолюцией".

Судьба Носаря трагична. Царская власть сослала его в Сибирь за радикальные действия и резолюции Совета, пред­седателем которого он был, но радикализм которого исходил не от него, а от Троцкого и, таким образом лишила его возможности активно участвовать в рабочем движении, что­бы направить его по более лояльному пути. Самого же Хрусталева-Носаря большевики ненавидели так же, как в свое время Гапона и Зубатова. Во время гражданской вой­ны, придя в район Полтавы, где жил Носарь, большевики расстреляли его. Так пропала еще одна талантливая лич­ность, которая могла бы служить нормализации положения в стране, будь более дальновидным царское правительство.

Кстати, Сверчков в уже цитированной книге о Носаре-Хрусталеве (см. с. 132) пишет, что, просматривая госу­дарственные архивы, он наткнулся на интересное письмо, адресованное 7 ноября 1905 года неким В. Беловым графу Витте:

"Ваше Сиятельство, ради Бога, запретите арест Хрусталева и кого бы то ни было из делегатов-рабочих. Такая мера вызовет взрыв и окончательно подорвет доверие. Между тем, по сведениям, которые я продолжаю собирать, Хрусталев более и более обрисовывается человеком, сдерживаю­щим страсти. Ваша полиция ничего не понимает".

А Белов был ни много, ни мало директором правления Юрьевского металлургического общества. Историк рабочего движения, социал-демократ Святловский, утверждает, что Носарь был, якобы, эмиссаром кадетской партии в рабочем движении, то есть левым либералом. В связи с этим он пишет:

"Первые шаги в направлении политической агитации среди рабочих сделали петроградские члены группы "Осво­бождение", так называемые "беззаглавцы". Руководители этой группы Прокопович, Кускова и Португалов-сын реши­ли организовать в противовес социал-демократическим союзам свой собственный. С каковой целью поручили моло­дому адвокату Носарю начать агитацию и организацию".

Святловский также подтверждает, что выбор был удачен, но первые же успешные шаги Носаря-Хрусталева были пре­рваны его арестом. Так мы видим еще раз недальновид­ность, глупость действий полиции. Арестовав Носаря, власти лишили кадетскую партию возможности создания своих профсоюзов, бросая рабочее движение все более и более вле­во, в объятия социал-демократов. Разница между социал-демократами и кадетами в подходе к рабочему движению состояла именно в том, как пишет Святловский, что кадеты были против создания обособленной рабочей политической партии, то есть имеется в виду, конечно, социал-демократи­ческой. Они хотели, чтобы профсоюзное движение было просто рабочим профсоюзным движением, борющимся за рабочие права. При этом за рабочими оставалось право при­надлежать к той или иной политической партии или не при­надлежать ни к какой. Казалось бы, этот путь был бы гораз­до более приемлем для правительства. Для этого кадеты и выдвинули Носаря в качестве лидера такого рабочего движе­ния, которое было вне непосредственной партийной поли­тики.

Святловский указывает, что после ареста Носарь значи­тельно полевел, и затем (уже, видимо, после побега из ссыл­ки в 1906 году) вступил в контакт с правыми меньшевика­ми, которые использовали его в рабочем движении. Однако кадетская партия еще некоторое время не оставляла надежд сыграть значительную роль в рабочем движении. На III съез­де кадетской партии в 1906 году была даже принята спе­циальная резолюция о желательности содействия со стороны партии профессиональному движению. "Профессиональные объединения, — говорится в специальном обращении ЦК кадетов, — необходимы для материального и культурного подъема рабочих. Партия должна преследовать осуществле­ние культурно-политической, а не партийно-политической задачи. Профессиональные движения должны быть внепар­тийными организациями независимо от существующих по­литических партий". Но на практике под руководством или под прямым влиянием кадетской партии осталась толь­ко незначительная часть профсоюзов. Так профсоюз печат­ников, типографских работников оставался под сильным влиянием кадетов до самого конца.

Вообще же влияние кадетской партии на рабочее движе­ние было сравнительно слабым. Причин тому несколько.

Во-первых, у кадетской партии, состоявшей в основном из интеллигентов, не было потенциальных вождей рабочего класса. Единственным, вероятно, был Носарь. Другая при­чина лежит в психологической и социальной сферах. Здесь нужно говорить об отчужденности русской интеллигенции от народа, о пронизывающих ее наносных западнических идеях, принесенных в Россию реформами Петра Великого, но так и не воспринятых до конца народом. Обо всем этом гово­рится в уже упоминавшемся нами сборнике "Вехи", и это, по-видимому, одна из главнейших причин неудач кадетов в их попытках влиять на рабочее движение.

Однако неправильно было бы идти на поводу у больше­вистской пропаганды и приписывать всю рабочую проф­союзную деятельность социал-демократам. Известно, что большевики играли сравнительно скромную роль в рабочем движении. Да и меньшевиков тоже нельзя рассматривать как полных монополистов. Немало профсоюзов было орга­низовано и руководилось социалистами-революционерами. Вот что пишет в связи с этим Святловский:

        "Эсеры непосредственно входили в профдвижение. В целом ряде городов ими было организовано по несколько союзов, которые кое-где некоторое время оставались под их руководством. Среди петербургских союзов союзы же­лезнодорожников и служащих в осветительных предприя­тиях были союзами социал-революционеров. В Москве они организовали паркетчиков и трубочников, в Рязани ими бы­ли организованы все союзы. (Интересно, что в провинции их влияние становится гораздо более значительным, чем в Москве и Петербурге.) В Ялте эсерами был организован союз портовых рабочих, в Симферополе — союз слесарный и т. д. и т. д.". Однако только этим влияние эсеров на рабо­чее движение не исчерпывалось. "Зимою и весною 1907 го­да, с усилением в Петербурге эсеровской партии, — пишет далее Святловский, — в половине петербургских союзов имелись небольшие эсеровские группы, даже в Петербурге собиравшиеся несколько раз на совещания. Совещания походили на своего рода центральное бюро социал-революционных организаций. В марте 1907 года, ввиду репрессий, сильно задевших главных деятелей, эти совещания свое существование прекратили"[6].

Нужно особо подчеркнуть, что вся направленность со­циалистов-революционеров была скорее на деревню, чем на город. Этим объясняется и то, что эсеры в конечном итоге преобладающего влияния в городских профессиональных союзах не получили. Их влияние было недостаточно последо­вательным. Это имело отчасти объяснение в политической программе эсеров, которая представляла собой эклекти­ческую смесь старого народничества с марксизмом. В то же время, например, программа социал-демократов выглядела гораздо стройнее, логичнее и целенаправленнее — конечной ее целью была революция. Кроме того, и в своих действиях социалисты-революционеры были слишком эмпиричны и ра­дикальны, - единственным способом достижения власти или свержения существующей системы они считали низовой террор. Понятно, что при такой политической направлен­ности эсеров вряд ли можно было надеяться на постепен­ную, последовательную, более или менее законную деятель­ность профессиональных союзов, направленную на просве­щение, самообразование, экономические забастовки.

Совершенно иначе действовали меньшевики. "Осенью 1905 года в недрах каждого из союзов мы видим в роли агитаторов, пропагандистов, секретарей и прочее многих представителей меньшевистского направления, — пишет Святловский. — Они работали без организационной связи с партией. Придали своим организациям беспартийный ха­рактер. Факт, что социал-демократия отказалась дать свое имя воспринятому ею детищу. Только в 1907 году Централь­ный Комитет партии решился сделать официальные органи­зационные шаги. Была создана особая профессиональная комиссия при ЦК-Эта комиссия издала циркуляр о преда­нии профдвижению социал-демократического характера. Это дало формальное оружие в руки реакции и способствовало депрессии профсоюзов"[7].

Очень интересно, что в этой цитате видна некоторая ясная схема. Начинается профессиональное движение. Меньшеви­ки, воспитанные на идее рабочего движения и рабочей борь­бы, включаются в это рабочее движение как помощники. Ра­ботают без политического, чисто партийного вмешательства, считая, что в данный момент партийность может только по­вредить, т. к. правительство разрешило чисто профессиональ­ные организации рабочих. Но затем как бы что-то меняется в политике меньшевиков... После объединенного Стокгольм­ского 4-го (3-го) съезда (меньшевики считали его 3-м, большевики 4-м засчитывая свой фракционный съезд в Лондоне) в 1906 году, на котором меньше­вики одерживают победу, а также под влиянием событий русской революции принимается резолюция об объединении двух фракций. Победа меньшевиков способствует также то­му, что съезд всерьез занимается вопросом профсоюзов. Вот цитата из этой резолюции Стокгольмского съезда РСДРП:

"Принимая во внимание, во-первых, что профессиональ­ное движение является необходимым составным элементом классовой борьбы, а профессиональные союзы таким же эле­ментом классовой организации пролетариата, во-вторых, что профессиональные союзы должны стремиться к организации самых широких пролетарских масс, в-третьих, что среди российского пролетариата имеются широкие стремления к профессиональным организациям, в-четвертых, что эконо­мическая борьба может привести к прочному улучшению положения рабочих масс и укреплению их истинно классо­вой организации лишь при условии правильного сочетания ее с политической борьбой пролетариата, в-пятых, что про­фессиональные союзы в атмосфере революционной эпохи, помимо зашиты экономических интересов рабочего класса, втягивают пролетариат в непосредственную политическую борьбу и содействуют широкой организации и политическо­му объединению рабочих, в-шестых, что в этой революцион­ной атмосфере рабочие массы, организуясь все более, стано­вятся под знамя социал-демократии, съезд постановляет: во-первых, поддерживать стремление рабочих и профессио­нальных организаций содействовать образованию беспартийных профессиональных союзов; во-вторых, пользуясь всеми легальными возможностями, непрерывно расширять легаль­ные рамки, неуклонно борясь за полную свободу союзов; в-третьих, в союзы должны вступать все члены партии, по­стоянно укрепляя среди членов их классовую солидарность и сознание, чтобы органически в борьбе и агитации связать союзы с партией"[8].

Проходит ровно год после съезда и вдруг организуется эта самая особая профессиональная комиссия при ЦК и издает циркуляр о придании профессиональному движению социал-демократического характера, который, по-видимо­му, только и ждала полиция, чтобы начать борьбу с профес­сиональными союзами. Это привело к тому, что в период между 1907—1912 годами большинство профессиональных союзов было разгромлено. Возникает законный вопрос: почему это вдруг произошло? Дело в том, что большевики с Лениным во главе, будучи на Стокгольмском съезде в меньшинстве, вели себя так умеренно, что вызвали сочув­ствие и даже доверие своих оппонентов меньшевиков. Ленин был избран председателем съезда. По-видимому, это и было главной ошибкой меньшевиков. Став председателем съез­да, Ленин сумел захватить Центральный Комитет. И вот год спустя этот Центральный Комитет выпускает циркуляр, который не только опровергает резолюцию и решения само­го съезда, но и бросает молодые профессиональные союзы под удар царской полиции. В результате, одной этой мерой большевики достигли многого: во-первых, не дали русско­му профессиональному движению развиться в автономную, большую организацию, во-вторых, провоцируя полицию на административные меры и акты насилия против этих сою­зов, способствовали дальнейшей радикализации рабочих и, в-третьих, нанесли удар своим оппонентам меньшевикам, которые, будучи во главе большинства профсоюзов, стали как бы ответственны за их разгром. Потенциал же проф­союзного движения был огромным. Вот что пишет Айнзафт:

"Российское профсоюзное движение в течение двух-трех лет, в период с 1905-1907 годов, успело дораэвиться до такого состояния, до которого союзы других стран доходи­ли только после целых десятилетий своего существования и органического роста. В течение этого периода Россия покры­лась целой сетью профессиональных союзов самых разнооб­разных профессий. Анкеты от местных союзов организа­ционной комиссии по созыву Всероссийского съезда проф­союзов показывают, что в России в первой половине 1907 года существовало 652 профессиональных союза. 5 союзов — горного дела, 38 - обработки дерева, 85 - обработки кожи; по обработке металлов и машиностроению - 81 союз, по из­готовлению одежды - 59 союзов, по печатному делу - 72, по производству питательных продуктов - 78, по строитель­ному делу - 43, текстильному делу - 25, торговле и услуже­нию - 101, прочих союзов - 65. По областям можно указать следующие цифры. Московская промышленная область — 98 союзов, Северная промышленная область - 61 союз, Приволжская область - 69 союзов, Приуральская - 18, Украина и Крым вместе — 200 союзов, Северо-западный край — 101, Польша - 62 союза, Кавказ - 43. Итого - 652 профессиональных союза"[9].

Хотя "Временные правила" от 4 марта 1906 года не разре­шали общеимперских объединений профессиональных сою­зов, тем не менее, из работы Айнзафта видно, что правитель­ство смотрело вначале "сквозь пальцы" на попытки объеди­нения, только бы они не отдавали партийностью и полити­кой. Так пытался объединиться в общероссийском масштабе союз печатников. И агитация за объединение велась в "Голо­се печатника", фактическом органе союза; который офи­циально был частной газетой, издаваемой частными лицами. Конференция собралась в Гельсингфорсе, в Финляндии, 1 апреля 1907 года. На ней было представлено 57 союзов из 46 городов и областной прибалтийский союз. Существование же на практике такого союза, как общеприбалтийский, тер­риториальный, показывает, что власти готовы были закрыть глаза на ограничения, исходящие из "Временных правил", тем более, что эти правила были временными, следовательно предусматривалось их возможное расширение, если бы профсоюзное движение показало себя достаточно лояльным, достаточно аполитичным.

Были попытки создания и территориальных межпрофес­сиональных центров. Так в Петербурге существовало Цент­ральное бюро союзов, фактически нелегальное, которое ста­вило своей целью "объединение деятельности профсоюзов, стоящих на почве современного рабочего движения петер­бургского пролетариата", как сказано в постановлении Центрального бюро. Оно брало на себя также оказание тех­нической помощи отдельным союзам по подысканию поме­щений, поиску работы, организации юридической и меди­цинской помощи, производству статистических обследова­ний, удовлетворению культурно-просветительных запросов рабочих, содействию отдельным союзам в проведении ста­чек и бойкота, по организации сборов для оказания под­держки безработным, а также стремилось положить начало профессиональному объединению рабочих в тех отраслях труда, где такового еще не существовало. Представитель­ство было поставлено по германскому типу. Союз, насчиты­вавший до 500 членов, посылал двух делегатов, до 1000 чле­нов - трех, и на каждую 1000 сверх того - по одному. В общей сумме не более семи делегатов. Аналогичное Цент­ральное бюро существовало и в Москве. Как уже было ска­зано, союзы, союзные центры и центральные бюро начали издавать рабочие газеты и другие органы, которые скорее рано, чем поздно начинали конфликтовать с полицией из-за проникновения на их страницы партийно-политических тен­денций. Среди наиболее долговечных была петербургская газета "Профессиональный союз", вышедшая 21 раз. Для сравнения можно сказать, что московский "Рабочий союз" выпустил 10 номеров, московская же газета "7 дней" -20 номеров, а воронежский "Голос труда" - 7 номеров. В большинстве же случаев профсоюзные газеты после 2—3 номеров издания закрывались полицией[10].

Что радикализация рабочих была весьма длительным про­цессом с колебаниями в разные стороны, свидетельствует опрос общественного мнения среди профессиональных союзов г. Москвы в 1906 году, который показал, что в разных союзах по-разному относились к существовавшим полити­ческим партиям. Так, например, на вопрос "За кого вы бу­дете голосовать в Думу?" профсоюз торгово-промышлен­ных служащих отдал предпочтение кадетской партии, союз конторщиков и бухгалтеров — социал-демократам; а, на­пример, союз по обработке металла вообще не счел нужным опросить своих рабочих, но выпустил резолюцию, в которой было сказано, что союз будет голосовать за кандидатов РСДРП, то есть, фактически, меньшевиков, потому что боль­шевики в это время не играли никакой роли в рабочем дви­жении. Только, в 1911—1913 гг., при радикализации низов рабочего движения и разгроме полицией профсоюзов, боль­шевики приобретают благодатную почву для своей демаго­гической пропаганды.

Надо подчеркнуть, однако, что закрытие профсоюзов было не так произвольно, как это может показаться, и вы­зывалось разнообразными реальными причинами. Главной причиной закрытия было всегда вмешательство партии в деятельность союзов, прежде всего партии большевиков, которая чаще всего только прикрывалась вывеской союзов для своей революционно-политической работы. И все равно, полиция закрывала союзы не всегда и не сразу. Во многих случаях только после повторных предупреждений. А пре­дупреждения давались за раскрытие такой нелегальщины, как содержание в читальне союза революционной партийной литературы, хранение и производство взрывчатых веществ. Предлогом для предупреждений служили также: устройство общих собраний без заявления о них полиции; участие в собраниях посторонних лиц, не имеющих никакого отноше­ния к профсоюзам, то есть опять же партийных товарищей; беспорядки и акты насилия.

Большинство перечисленных причин, учитывая напряжен­ную обстановку послереволюционного положения в Рос­сийской империи 1905-1907 гг., были вполне обоснованны­ми. Однако наряду с законными случаями закрытия или предупреждения, имели место и совершенно абсурдные наказания союзов. Достаточно вспомнить о наказании за руководство стачкой, о котором мы уже упоминали. Запрет с забастовок и стачек в 1905 году был снят. Но по правилам 1906 года профсоюзам не были предоставлены права созыва и устройства стачек. В результате, за руководство стачкой профсоюзы подвергались наказаниям, а иногда и закрытию. Были и такие предлоги для закрытия профсоюзов, как раз­решение евреям торговать в воскресные дни.

По данным К. А. Пажитного, к началу 1907 года насчиты­валось в России 862 профессиональных союза с общим чис­лом членов в 400 тысяч человек. То есть за полтора года существования профсоюзов в них вступило больше 10% всего рабочего класса страны. Это говорит само за себя. Однако в результате закрытий к 1914 году их осталось совсем мало, а во время войны была приостановлена дея­тельность даже тех из них, которые смогли уцелеть. Только за три месяца после Первой революции в профсоюзы вошло около 700—800 тысяч человек, то есть 12—13% всех рабочих. По отдельным городам пропорции примерно таковы: в Пе­тербурге (данные Святловского) к весне 1907 года из 666.986 рабочих в профсоюзах состояло 48.539, то есть 6—7% всего рабочего населения. В Москве охват профсоюз­ный был шире: из 253 тысяч рабочих в профсоюзах в 1907 году состояла 41 тысяча, то есть примерно 16,5%. И так далее.

Можно привести и некоторую статистику, говорящую о степени организованности рабочих по отраслям производ­ства. Например, в печатном деле в профсоюзах состояло 43% всех печатников. Среди рабочих обработки металла в профсоюзы было организовано 8,6 %, в производстве пищевых продуктов - 7,2 %, обработки кожи — 7,1%, тек­стильном деле — менее 4%.

В связи с приведенными данными интересно посмотреть, как обстояло дело роста профессиональных союзов в запад­ных странах. В Англии, например, где профессиональные союзы к этому времени имели уже почти 100-летний опыт существования, лишь 20% рабочих входило в профессиональные союзы. Тот же процент, то есть 20%, дает Германия. Во Франции же, где профсоюзы были на 30 лет моложе, из 7 миллионов наемных рабочих в 1901 году в синдикаты входило только 720 тысяч, то есть чуть больше 10%. Иными словами, чуть больше, чем в России за полтора года су­ществования[11].

 

Профсоюзы, социал-демократия и полиция

Как мы уже сказали, профессиональные союзы начинают организовываться в 1905 году, не дожидаясь официального разрешения. Среди первых профсоюзов были: союз печат­ников, возрожденные союзы зубатовцев в Москве и гапоновцев в Петербурге. Однако одним из самых значительных был профсоюз металлистов. С самого начала он был как бы базой социал-демократов и, в конце концов, попал под влия­ние большевиков, Первые попытки его организации относят­ся еще к концу февраля — началу марта 1906 года, однако легализуется он только на втором году своей жизни, 15 мая 1907 года. Затем несколько раз его закрывали за чрезмерно активную связь с большевиками. Любопытно, что петер­бургское градоначальство под предлогом роспуска 1-й Госу­дарственной Думы временно распустило все петербургские профсоюзы, в том числе профсоюз металлистов. Однако он продолжал свои собрания, продолжал существовать. Мало того, в это время создаются союзы металлистов в Саратове, Москве и в других местах. А чуть позже, по почину саратов­ского   союза металлистов, собирается в  начале  февраля 1906 года в Москве Всероссийская конференция союза ме­таллистов, где был также представлен и Петербург, хотя официально этого союза не существовало. Еще более инте­ресным является тот факт, что нелегализованный петербург­ский союз металлистов имел свою легальную газету под названием "Рабочий по металлу". Редактировал ее будущий большевистский профсоюзный деятель Томский, который позже возглавил ВЦСПС и закончил свою жизнь весьма трагически, покончив в 1929 году самоубийством. На незакон­ной конференции профсоюзов металлистов в Москве, поми­мо металлистов, были также представлены профсоюзы водо­проводчиков и электромонтеров этого города. Среди метал­листов были представлены: петербургский союз, бакинский союз, луганский, донецкого бассейна, саратовский, витеб­ский, мытищинский, Иваново-Вознесенский и тульский. Все­го московская конференция представляла 30 тысяч органи­зованных рабочих. А вообще в представленных областях было 270 тысяч рабочих. Стало быть, уже в 1906 году в профсоюзах состояло приблизительно 11% всех рабочих-металлистов (по другим данным, 8,6%; см, с. 144). Что сви­детельствует о невероятно быстрых темпах развития рабоче­го движения в России. Резолюция конференции решительно нацелила металлистов на путь социально-экономической борьбы и отвергла какое-либо партийное вмешательство. Было принято также решение подготовить созыв всерос­сийского профсоюзного съезда в будущем.

Любопытно, что о съезде московской конференции мос­ковская полиция узнала уже в ходе ее из легальной прессы. Разъяренная случившимся, она сразу же после окончания конференции закрыла московский союз металлистов. Од­нако союз продолжал существовать под прикрытием союза водопроводчиков[12].

Как же организовывались стачки, если союзы подверга­лись гонениям? Об этом рассказывает большевистский ис­торик Пионтковский:

"Руководство стачкой, — пишет он, — осуществлялось через выборных делегатов. Первый такой орган для руко­водства стачкой был выбран еще в январе 1905 года в Сара­тове. Выборы обычно проходили по цехам. На заводе суще­ствовал коллектив выборных. Такие делегаты существова­ли и во время стачки в Одессе, Николаеве, Екатерине славе, Перми, Иваново-Вознесенске, Костроме. Делегатские кол­лективы вели переговоры с администрацией и руководили стачкой. Сила и авторитет зависели от размаха и напряжен­ности стачки. В Иваново-Вознесенске в мае 1905 года разразилась грандиозная стачка. Руководил совет рабочих депута­тов, состоявший из выборных всех бастующих фабрик и заводов. В Костроме, 6 июля 1905 года, после митинга, на конференции присутствовало до 5 тысяч рабочих. Совет, взявший на себя функции правления и руководства стачкой, принял резолюцию: "Мы, забастовавшие рабочие, ручаемся за спокойствие, тишину и порядок и за неприкосновенность личности фабричной администрации, а также требуем, чтобы в нашу мирную забастовку не вмешивались войска и поли­ция". В городскую управу депутаты послали требование о единовременной ссуде; на попытку фабрикантов выдать рабочим получку и расчет, депутаты решили никакого рас­чета не брать, за получкой не ходить, а чтобы никто не пошел за получкой, депутаты запретили конторам выдачу расчета. Костромское депутатское собрание стало признанным орга­ном. Во время стачки с ним вели переговоры губернатор, фабриканты и Городская дума. К нему обращались с запро­сами, писали бумаги. Депутатское собрание было, по словам газеты "Пролетарий", не только под влиянием социал-де­мократии, но прямо-таки в ее руках. Институт выборных депутатов в 1905 году становится устойчивым органом, представляющим интересы рабочих, и после стачки делегаты следят за осуществлением добытых уступок, разбирают те­кущие мелкие конфликты. В Екатеринославе, например, работа делегатского собрания заключалась в предъявлении мелких экономических требований и в наблюдении за прове­дением в жизнь требований, выдвинутых в январскую за­бастовку. В Петербурге на Балтийском заводе администра­ция с выборными от рабочих разбирает все внутренние конфликты. В Перми представители делегатских собраний регулировали расценки, устанавливая размеры заработной платы"[13].

Это описание показывает, как много могло бы дать дей­ствительно активное участие рабочих в распределении и управлении предприятиями. Не демагогическое, как в Со­ветском Союзе, а реальное. С другой стороны, мы можем видеть, какой огромный потенциал несло в себе профсоюзное движение, не будь со стороны большевиков политиче­ских провокаций, а со стороны полиции — неумной и чрез­мерно жестокой реакции на них.

По традиции, шедшей от зубатовских и гапоновских сою­зов, русские профессиональные союзы с самого начала дела­ли значительный упор в своих уставах и деятельности на культурно-просветительную работу. Как пишет Гриневич в своей работе о профессиональном движении, в целом ряде профсоюзов можно было встретить собственные библиоте­ки. Большинство же провинциальных союзов заводило не только библиотеки, но и читальни. Гораздо хуже обстояло дело с лекциями. Отсутствие лекторов можно было объяс­нить отчасти правительственными репрессиями, отчасти об­щим кризисом интеллигенции. В процессе дифференциации русского общества одни представители интеллигенции ушли, в глазах радикалов, заправлявших профсоюзами, слишком далеко в сторону мира с государством и правительством, другие же, цепляясь за крайние лозунги, наоборот, считали деятельность профсоюзов слишком мелкой, отдаленной от революционности. Однако не везде было так плохо с лекто­рами. Гриневич приводит в качестве примера саратовский союз металлистов, который, пользуясь услугами Народного университета, получил от него 200 бесплатных билетов на лек­ции. В Баку также было прочитано 15 лекций, причем еще до образования союза рабочих механического производства[14].

Примерно с 1906 года надвигается безработица, а вместе с ней и кризис. Профсоюзы создают специальные кассы для помощи безработным и бюро для поиска работы. Например, вместе с советом безработных, который был создан в конце 1905 — начале 1906 года, профсоюзы добились от Городской думы Петербурга организации общественных работ для без­работных, а от предпринимателей и администрации заво­дов — принятия безработных на работу за счет сокращения рабочего дня и отмены сверхурочных работ[15].

По данным Пионтковского, за 10 лет, с 1906 по 1916 гг., было закрыто 898 союзов, то есть больше, чем их существо­вало в 1907 году. За эти же годы было арестовано 1712 профсоюзных работников. По этим же данным с 1907 по 1908 годы общее число членов во всех союзах страны сокра­тилось с 400 до 40 тысяч, а к концу 1909 года по всей стране было лишь 14 тысяч членов. Это сокращение отчасти было следствием гонений на союзы в результате их инфильтрации партийными кадрами, а отчасти следствием роста апатии среди самих рабочих. Так, например, в Киеве уже в 1907 го­ду число не платящих взносы доходило до 80—90%. В Сама­ре в январе 1906 года союз металлистов имел 128 членов, а в октябре того же года — всего лишь 28. Административ­ные гонения в этих двух случаях играли не очень большую роль. Но даже если и начинались преследования со стороны полиции, это не означало прекращения деятельности союза. Он уходил в подполье. Однако тут союз ждали новые испы­тания. Он попадал в руки подпольщиков, подпольщиками же были интеллигенты, партийные деятели. Иначе говоря, полицейские преследования вели к еще большей политиза­ции профсоюзов, а политизация - к еще большим полицей­ским преследованиям. По мере закрытий и гонений, бес­партийная форма профсоюзов 1905 года быстро уступила место чисто партийной форме. Например, в союзе железно­дорожников все, начиная от Центрального бюро союза и месткомов всех дорог московского узла и кончая съездами, находилось целиком в руках интеллигенции. Рабочие в руко­водящих органах союза железнодорожников составляли ничтожный процент. Все усилия организаторов союза при­влечь к работе квалифицированных рабочих железнодорож­ных мастерских и депо разбивались о непреклонное сопро­тивление партийных руководителей, считавших союз мелко­буржуазной интеллигентской организацией.

Таким образом, мы видим, что период между 1907 и 1917 годами, во всяком случае, до 1914 года, был временем исполнения программы, провозглашенной Лениным в его работе "Что делать?". Строилась "политическая партия но­вого типа", отличающаяся от классической марксистской. Ленин утверждал, что рабочий класс не способен на полити­ческое мышление, поэтому нужно создавать не широкую рабочую, а небольшую, но крайне сплоченную, боевую пар­тию профессиональных революционеров, которые силой об­стоятельств и своей деятельностью втянут рабочих в рево­люционную работу. Это и случилось благодаря странному "сотрудничеству" между полицией и большевиками.

Наиболее квалифицированные, хорошо устроенные, более интеллигентные рабочие, по мере политизации рабочего дви­жения, начинали сторониться его. Примерно с 1911 года, с притоком в города неквалифицированных масс, толп вче­рашних крестьян, наблюдается явный отход первоначальных профсоюзных кадров от профсоюзного, движения. Социаль­но-экономическая борьба союзов постепенно сходит на нет. Остается только политическая работа, политическая под­польная борьба. То есть, сокращалась не только численность профсоюзов, но союзы перерабатывались и менялись изнут­ри, превращались в отросток революционной партии. Так реализовывался ленинский проект революционизации рабо­чих. И к этому вело, как мы уже говорили, странное соеди­нение большевистских провокаций и полицейских гонений. Вместо широкого движения, с чего начались профсоюзы в 1905 году, получался подчиненный инструмент, "приводной ремень" революционных партий.

(Глава 7)



[1]
Из  меньшевистской газеты "Социал-демократ". № 5, март 1905 года.

[2] С. Николаев. "Из революционного прошлого Невского су­достроительного и механического завода". "Красная летопись" № 1, 1925, сс. 70-72.

[3] Гриневич.  "Профессиональное движение рабочих России", т. З.М., 1922.

[4] Там же, сс. 79-83.

[5] Святловский. "Современное законодательство о профессио­нальных рабочих союзах". СПб., 1907, сс. 91-98.

[6] Святловский. "Друзья и враги рабочего движения". "Крас­ная летопись" № 8, 1923, сс. 212-213.

[7] Там  же, сс. 213-214.

[8] Там же.

[9] Айнзафт.   "Попытка всероссийской централизации   союзов печатников в 1905-1907 гг.", т. 1, сс. 24-31.

[10] Ельшщкий.   "История   рабочего   движения в   России". М., 1925, сс. 274-275.

[11] См.: К. А. Пажитнов. "Профессиональные союзы и коллек­тивный договор". Петроград, 1917, с. 61; данные Святловского взя­ты из работы Пионтковского "Краткий очерк истории рабочего дви­жения в России", сс. 174-177 (см. прим. 23 к гл. 3).

[12] Ф.  Булкин.  "Союз  металлистов и департамент полиции". "Красная летопись" №5,1923, сс. 253-263.

[13] Пионтковский. "Краткий очерк", сс. 129-131.

[14] Гриневич.  "Профессиональное движение рабочих России", сс. 135-140.

[15] Бибиков-Малышкин.  "Возникновение и деятельность про­фессиональных союзов Петербурга". М., 1955, с. 147.

История профсоюзов, 2016 г.