(Глава 2)
Глава 3. Рабочие профсоюзы в Москве
Идеология нового рабочего движения
Значительную роль в теоретическом обосновании зубатовщины сыграли академик Янжул, профессор Озеров, доцент Дэн и ряд других преподавателей Московского университета. Это были выдающиеся ученые. Янжул и Озеров специализировались по промышленно-заводскому праву, или, как сказали бы сегодня, по экономике труда. Янжул к тому же был оригинальным мыслителем. Я назвал бы его одним из первых теоретиков общества всеобщего благополучия. Весьма характерен тот факт, что свою доктрину Чнжул называл государственным социализмом. Однако основное отличие теории Янжула от марксизма было в том, что главный упор он делал на органическую взаимозависимость классов и их интересов на длительном отрезке времени; то есть, проповедовал общественный и межклассовый солидаризм, а не антагонизм, как Маркс. Янжул верил, что межклассовая солидарность является естественной составной частью высокоразвитых промышленных обществ. Однако в процессе развития и становления таких обществ функцию обеспечения солидарности между классами, по его мнению, должно брать на себя правительство. В частности, оно может вмешиваться в отношения между рабочими и работодателями, выпуская законы в защиту рабочих, добиваясь для них оптимальных условий жизни, труда и просвещения, обеспечивая рабочих системами социальной безопасности. Кроме того, по мнению Янжула правительство должно давать рабочим возможность развивать собственные организации и взаимопомощь социально-экономического характера, в том числе профсоюзы британского образца. Идеи Озерова были весьма близки взглядам Янжула[1].
Янжул пытался проводить некоторые свои идеи в жизнь через посредство фабрично-заводского инспектора. Позднее он надеялся использовать для этой же цели зубатовские организации, представив свою программу министру внутренних дел Плеве. Даже крайние противники зубатовщины не выражают никакого сомнения в искренности убеждений и попыток Янжула и Озерова.
Согласно основной установке этих ученых, все формы ненависти и общественного антагонизма ведут к разрушению и являются силой реакционной, а не прогрессивной[2]. Все виды развития в живых организмах, равно как и в обществе, согласно Озерову, определяются степенью солидарности и взаимозависимости между различными отраслями и видами, которые составляют организм или общество. Необходимое общественно-экономическое равновесие и благополучие могут быть достигнуты только путем межклассовой солидарности. Рост политической роли рабочего класса приведет к замене системы косвенных налогов прямым прогрессивным налогом. Однако, чтобы обеспечить непрерывное развитие общественных сил в верном направлении, необходимо, чтобы на ранних ступенях развития капитализма государство защищало более бедные, эксплуатируемые, классы, в частности, класс промышленных рабочих.
Далее Янжул и Озеров считали, что государство должно быть защитником профсоюзной системы до тех пор, пока эта система не встанет на собственные ноги. Озеров писал, что смешанные фабрично-заводские комитеты с представительством от работодателей и рабочих приведут к развитию сотрудничества между классами, взаимопониманию и солидарности. Он считал, что стачки, бойкоты и прочие подобные мероприятия являются временным проявлением коллективного действия рабочих, которое должно постепенно перерасти в более высокие формы деятельности, как-то: рабочие комитеты, арбитражные посреднические организации, фонды взаимопомощи, потребительские и производственные кооперативы, коллективные соглашения, заключаемые между работодателями и сильными профсоюзами. По мнению Озерова, рост густоты населения мира и интенсификация международной торговли и связи приведут, в конце концов, к росту солидарности и взаимосвязанности в мировом масштабе, выходящем далеко за пределы отдельных стран, что, в конечном итоге, даст положительные результаты в вопросах упрочения мира и всемирного благополучия.
Таковы были основные социально-экономические идеи, которые проповедовали в своих лекциях рабочим зубатовских союзов профессора Московского университета[3].
В деле просвещения и образования зубатовское начинание пережило два периода. В первый, самый светлый период, лекции велись уже упомянутыми прогрессивными профессорами и преподавателями Московского университета. Потом начались преследования и общественный бойкот преподавателей со стороны так называемой либеральной и левой интеллигенции, настроенной резко антизубатовски[4], и последовал второй, более тяжелый период.
Была, однако, и другая, более формальная причина прекращения сотрудничества московских профессоров с зубатовскими организациями, о которой, в частности, пишет профессор Озеров, когда объясняет, почему лично он вышел из состава лекционного совета. Речь идет об уставе общества рабочих механической промышленности Москвы, который был составлен Озеровым совместно с Дэном, и об отношении к нему правительства. Озеров пишет, что этот устав был совершенно искажен и урезан, когда вернулся одобренным из Министерства внутренних дел 14 февраля 1902 г. (по стар. ст.)[5].
Как мы уже указали, упомянутые профессора читали свои лекции рабочим около полутора лет и прекратили их где-то во второй половине 1902 г. Зубатов оказался в затруднении. Ему пришлось срочно подыскивать другой состав лекторов. Он обратился к епископу Парфению Можайскому с предложением стать председателем нового лекционного бюро. Тот ответил согласием. Однако, главным деятелем, лектором и теоретиком нового лекционного бюро стал не преосв. Парфений, а Лев Тихомиров, бывший народник и террорист. Во времена Александра III, находясь в эмиграции, он сделался монархистом и написал известное покаянное письмо царю; был им помилован и вернулся в Россию.
Самое последовательное изложение идей Тихомирова по этому вопросу можно найти в его записке о рабочем движении, представленной в 1902 году Трепову. Ссылаясь на примеры французских революционных режимов, Тихомиров утверждает, что политические революции всегда антитред-юнионистские и направлены против рабочих организаций. По его мнению, самых больших успехов профсоюзные движения добиваются не в период революций и существования революционных режимов, а во времена стабильной политической ситуации, когда рабочим разрешается развивать внутреннее самоуправление. На этом основании Тихомиров утверждает, что предпосылки для развития профсоюзного движения в России более благоприятны, чем где-либо в Западной Европе. И именно благодаря консервативности русского общества и внеклассовости политического устройства России. В Западной Европе тред-юнионизм развивался в период упадка монархий, когда верховная власть переходила в руки враждебных рабочему движению классов. В России Самодержец стоит над классовыми интересами, поэтому Короне в России нетрудно будет завоевать симпатии профсоюзного движения. "Наряду с экономической борьбой, — пишет он, — союзы должны поддерживать упорядоченный курс развития экономической жизни, в котором заинтересованы как правительство, так и капиталисты. Правительству будет на руку, если рабочие станут действовать как органы промышленного арбитража или посредничества. Даже промышленники, в конце концов, согласятся на некоторое сокращение собственных доходов, если они увидят, что этой небольшой ценой они могут достигнуть большего мира и порядка в промышленно-экономической жизни страны и собственных фирм. Более того, положение рабочих было бы значительно улучшено в обществе, если бы они перестали быть всего лишь наемной силой, а стали бы также членами прочных, крепких, сильных, стабильных рабочих союзов с широкими правами".
Далее Тихомиров развивает мысль о том, что в ходе развития своего движения рабочие должны будут получить от государства статус очередного русского общественного сословия с определенными правами и обязанностями по отношению к другим сословиям, а также к государству и правительству. Будущее сословие рабочих, по его мнению, должно состоять из рабочих общин. Самые передовые, талантливые и образованные рабочие в этой системе самостоятельного сословия, по словам Тихомирова, разовьются в народную интеллигенцию, которая придаст сословию необходимую устойчивость. Именно поэтому одной из главных целей и назначений профсоюзного движения должно стать, по его мнению, распространение образования и просвещения путем создания различного типа школ для рабочих и их детей, в том числе вечерних институтов и семинаров. Для этой цели рабочие должны будут обращаться к услугам профессиональной интеллигенции — педагогам, профессорам и духовенству — для преподавания рабочим основ богословия и понятий Вселенского Христианства. Система сословного общественного самоуправления промышленных рабочих должна быть аналогичной крестьянской общине. Это нужно для того, чтобы крестьяне, вступая в промышленно-городскую жизнь, не оказались бы совершенно чужеродным телом.
Рабочие общины не только не грозят самодержавию уничтожением, но, наоборот, будут его дополнением, конечно, в рамках известной славянофильской формулы: полнота власти — царю, полнота мнения — народу.
Рабочие должны стать пайщиками своих предприятий, то есть получать проценты от акций. Однако, будучи членами своего сословия, они должны будут подчиняться правилам и обязанностям данного сословия. В то же время у всех членов сословия остается право выхода из него по своей воле.
Тихомиров далее предлагал, что для сохранения органических связей между рабочими и крестьянами, между городом и деревней, фабрично-заводские рабочие общины должны иметь право скупать земли, оставляемые уходящими в город крестьянами. Участки из этого земельного фонда рабочей общины должны затем отдаваться уходящим на покой пожилым рабочим вместо денежной пенсии или в добавление к ней. Такие тесные узы между городскими рабочими и их деревенскими земляками будут укреплять чувство независимости первых, давать им уверенность, что, потеряв работоспособность, они не будут обречены на нищету. В то же самое время присутствие в деревнях вышедших на покой рабочих с более высоким уровнем образования, знанием и опытом будет положительным фактором в деле просвещения крестьян и повышения культурной жизни в деревне.
Тихомиров предупреждал, что эта программа совсем новая, поэтому ее надо будет проводить в жизнь административным порядком и постепенно, сначала в качестве опыта. Соответствующее законодательство, разрешающее развитие такой системы, должно быть, по его мнению, введено значительно позднее, когда будут сформированы кадры и получен необходимый опыт внедрения этой системы в жизнь.
Далее Тихомиров перечисляет главные обязанности, предполагаемых союзов, которые, по его мнению, должны быть чем-то вроде смеси обычных профсоюзов с ассоциациями взаимопомощи и взаимной страховки[6].
Поскольку налицо явное сходство между предложениями Тихомирова и взглядами Зубатова, невольно возникает вопрос, кто из них был первым — Тихомиров или Зубатов; или речь идет о взаимовлиянии? В своем письме Бурцеву Зубатов проливает некоторый свет на это, утверждая, что с самого начала это была его инициатива и, что он отправился к Тихомирову первый. Но, возможно, что он к этому времени уже был знаком со взглядами Тихомирова. Скорее всего, записка Тихомирова Трепову, составленная в 1902 году, была результатом сотрудничества между обоими, так как она появилась примерно через год после их первой встречи[7].
Согласно Зубатову, он предложил Тихомирову первому вести лекции для рабочих, но рабочие, по собственной инициативе, обратились к Янжулу, который, в свою очередь, направил их к Озерову. Бывшая агент-провокатор охранки Серебрякова в своих показаниях советскому суду в 1923 году утверждала, что Зубатов находился под влиянием Тихомирова по меньшей мере с 1900 года. По ее словам, Зубатов сказал Серебряковой в 1900 году, что Тихомиров ему заявил, что самодержавие бесклассово и в условиях самодержавия для нас должны быть одинаково близки интересы любого класса. Поскольку Серебрякова уже раньше перевела ряд книг по рабочему движению с английского, Зубатов просил ее быть его советником по этим вопросам и она, по-видимому, стала своего рода идеологическим или научным секретарем Зубатова по рабочим вопросам[8].
Как мы видим, идеи общественной солидарности носились в воздухе. Марксизм со своей разрушительной межклассовой ненавистью в глазах наиболее дальновидных и оригинально мыслящих людей, таких как Янжул, Озеров, Тихомиров и Зубатов уже отживал свое. Однако концепция положительного сотрудничества между профсоюзами и государством должного развития в России не получила. Что произошло на самом деле, известно всем; Октябрьский переворот, построение "пролетарского" государства, которое подавило и исковеркало само понятие профсоюзного движения.
Некоторые идеи программы Тихомирова представляют собой, вероятно, одну из последних идиллических попыток введения стабильности и общественного равновесия в нашу динамическую, несбалансированную цивилизацию. Однако эта программа не противоречила первоначальным предложениям министра внутренних дел Сипягина, который, в частности, настаивал на том, чтобы фабрично-заводские рабочие были обеспечены домами и земельными участками, что придало бы их быту стабильность и уверенность в завтрашнем дне - уверенность, которой им так не хватало и которая укрепляла бы их твердость перед революционной пропагандой.
Зубатовские организации, их проблемы и деятельность
Как уже было сказано, интересы русских рабочих накануне нашего столетия были сосредоточены, в основном, на повышении уровня жизни и улучшении условий труда и на вопросах возможности самообразования. Поскольку революционеры были готовы помогать в этом деле, рабочие отвечали им сотрудничеством, но как только интеллигенция начала заменять экономические и общественные цели чисто политическими, в рабочей среде появилось чувство разочарования и внутренней готовности к переходу на другие рельсы, чем и воспользовался Зубатов[9].
Многие московские рабочие из социал-демократических кружков под влиянием бесед с Зубатовым вскоре после своего освобождения принялись организовывать общественно-экономические профсоюзы. Бухбиндер по этому поводу пишет:
"В мае 1901 года группа рабочих подала прошение на имя генерал-губернатора Москвы Великого князя Сергея Александровича разрешить им создать московское общество взаимопомощи рабочих механических производств. Трепов (главный полицеймейстер Москвы) разрешил им создать это общество, не ожидая одобрения со стороны центрального правительства. Вновь созданное общество начало организовывать дискуссионные и лекционные собрания, каждое воскресенье, в зале чайной общества просветительных развлечений, а также в московском Историческом музее. Единственным условием Трепова было присутствие на каждом таком собрании полицейского чина. Лекции читали профессора и доценты: Озеров, Дэн, Вормс, Мануйлов и другие. В числе обсуждавшихся проблем и тем докладов были вопросы фонда взаимопомощи, потребительская кооперация, биржи труда в различных странах и их функции, жилищный вопрос и возможности его решения, продолжительность рабочего дня в России и за границей, сравнительные данные фабрично-заводского и трудового законодательства, вопросы коллективных соглашений и арбитража, гигиенические условия и меры безопасности в механической промышленности и так далее. Позднее, лекторы начали распространять среди рабочих специальные опросники, относительно жизненного уровня. Этим путем был собран очень ценный материал, который тут же, на этих собраниях анализировался. Эти дискуссии, лекции, приобрели огромную популярность среди рабочих, и зал всегда был переполнен слушателями из фабрично-заводской рабочей среды до предела"[10].
Официальный полицейский документ, найденный в архивах значительно позже, добавляет к этой информации Бухбиндера немного — что на этих собраниях также обсуждалась и тема производственных артелей[11]. Левый социалист историк рабочего движения профессор Святловский говорит, что московское Общество взаимопомощи рабочих механических производств было в русской истории первой попыткой создать открытую массовую организацию рабочего класса для борьбы за улучшение экономических условий рабочих[12].
Идея упала на плодородную почву. К концу 1901 года Трепов получил ходатайство и от текстильных рабочих разрешить им создать аналогичные организации. К июню 1902 года было уже 10 местных организаций рабочих текстильной промышленности. А в течение 1902-1903 годов рабочие пуговичного производства, швейных фабрик, а также рабочие табачных и парфюмерных производств, картонажных мастерских, печатники, гравировщики и типолитографы тоже последовали этому примеру. Более того, пишет Бухбиндер, великий князь Сергей Александрович убедил Плеве предоставить обществу механических рабочих беспроцентный заем в 20 тысяч рублей. Бухбиндер далее признает, что идеи Зубатова были приняты московскими рабочими с таким энтузиазмом, что социал-демократическая пропаганда в Москве стала фактически невозможной. Но объяснения популярности этого движения, которые дает Бухбиндер, неубедительны и даже противоречивы. Например, он делает акцент на то, что 1899-1902 годы были годами глубокого экономического кризиса и безработицы, и у забастовок в этих условиях было весьма мало шансов на успех. Затем, как и остальные историки-большевики, Бухбиндер утверждает, что к зубатовскому движению присоединились только самые отсталые рабочие. И при этом он как бы начисто забывает, что всего лишь несколькими страницами выше говорил о забастовках, организованных в Москве зубатовскими организациями, и о том, что организаторы зубатовского движения прежде были членами социал-демократических кружков[13].
Как бы там ни было, поздним летом 1901 года к движению Зубатова примкнуло так много рабочих, что возникла необходимость делиться на так называемые районные собрания, каждое из которых имело своего отдельного, свободно избранного председателя. Эти районные председатели встречались по субботам и планировали программы для воскресных лекции-дискуссий. Так возник совет рабочих механических производств города Москвы, — пишет на стр. 206 своей книги "Политика по рабочему вопросу" профессор Озеров. Но это только часть истории. Вот что, например, рассказал о возникновении совета Зубатов.
"Нам удалось, — пишет он в своем докладе директору департамента полиции Зволянскому (цитирую в обратном переводе с английского), — организовать рабочий совет, состоящий из 17-ти членов и находящийся под наблюдением наших агентов. Члены этого совета, связанные взаимными гарантиями, организовывают в будние дни встречи рабочих различных районов города. Мы знаем время и место каждой встречи, вообще этот совет под нашим полным контролем"[14].
Однако возвратимся к работе Озерова. Он указывает, что вскоре после своего возникновения совет должен был решить, куда идти. "Ответом на этот вопрос явилась особая инструкция, своего рода программа действий. Она была составлена самими рабочими, но была весьма неудовлетворительна. В ней была видна чья-то рука...[15]. По просьбе рабочих Дэн и я откорректировали эту инструкцию, и в этой форме она была одобрена московским полицмейстером ноября 1901 года"[16].
Вскоре после этого Озеров и Дэн выработали устав Московского общества рабочих Механических производств, в качестве модели для которого взяли устав Общества взаимопомощи ремесленников города Харькова. Однако уже сам Озеров отмечал разницу между Московским обществом и предшествовавшими ему обществами взаимопомощи. Устав Московского общества не ограничивал своих членов принадлежностью и работой на определенном заводе или предприятии, а объединял их по признаку профессии. Озеров также говорит о новом подходе московского общества к организационным вопросам. Например, для выработки тарифов и размеров субсидий нуждающимся членам общим собранием рабочих были назначены специальные комиссии, которые работали вместе с приглашенными специалистами по этим вопросам. Эта деятельность, говорит Озеров, развивала в членах общества прямой и непосредственный, интерес в деятельности организаций и в своем участии в них. Далее Озеров пишет, что в планы общества входило также создание кооперативных лавок, которые были бы частью общего фонда взаимопомощи, и потом — создание центрального бюро отдельных организаций взаимопомощи[17].
Как было уже сказано, этот проект устава, составленный Озеровым и Дэном, был одобрен 14 февраля 1902 года Министерством внутренних дел, но в весьма искаженной форме. Основное различие между первоначальным вариантом и окончательной версией устава было в том, что проект говорил об автономии рабочих и широкой самоорганизации, доказывая тем самым свой либеральный характер. В окончательной версии гораздо больше полицейского, государственного формализма. Однако даже в этой окончательной форме устав, по-видимому, был достаточно прогрессивным, ибо до конца 1903 года рабочие других областей промышленности продолжали создавать союзы, основанные именно на принципах этого, одобренного царским правительством, устава рабочих механических производств. Даже Бухбиндер указывает, что московские профессора были вынуждены прекратить свои лекции зубатовским рабочим не из-за того, что Министерство внутренних дел исказило первоначальную форму устава, а под давлением антизубатовской агитации со стороны революционеров[18].
Изменения в уставе, относящиеся в первую очередь к фактическому запрету забастовок, были, очевидно, вписаны уже в Санкт-Петербурге помимо воли Зубатова. Несмотря на принятый устав, в Москве имел место ряд забастовок и стачек, организованных активистами зубатовского движения и получавших финансовую поддержку от совета общества, хотя это явно противоречило уставу. Снабженные письменными разрешениями со стороны московской охраны, члены совета посещали заводы и фабрики, где бастовали или готовились бастовать рабочие. Члены совета входили в переговоры с правлениями предприятий и в большинстве случаев достигали некоторых уступок в пользу рабочих. Среди них: сокращение, рабочего дня с 11-ти с половиной до 11, а в некоторых случаях даже до 10 часов, незначительное увеличение зарплаты, выплаты за рабочие дни, пропущенные по вине начальства. Причем, требования рабочих во всех московских промышленных конфликтах того времени были тождественны, что свидетельствует о руководстве из одного центра, а именно — из совета зубатовских организаций. И действительно, советом была финансово поддержана, например, самая длинная, двухнедельная, забастовка на текстильных фабриках, принадлежавших Гужону и Метти[19].
Председатель совета директоров этих фабрик Гужон категорически запретил членам забастовочного совета входить на территорию своих предприятий и прогнал с работы бастующих рабочих. После этого, однако, через совет профсоюзных организаций полиция поддержала выгнанных рабочих, уступив им для жительства казармы. В это время Трепов пытался лишить французского гражданина Гужона права жительства в России и выслать его во Францию. Только благодаря вмешательству французского консула и министра финансов Витте Гужон был спасен от депортации[20].
Действия московской полиции и Охраны Зубатов защищал в своем докладе Ратаеву в департамент полиции. Детально описав весь ход забастовки, которая полностью соответствует той информации, которую мы дали, Зубатов заключает:
"Хозяева предприятий пытались любой ценой сохранить нынешнюю систему потогонного труда и доказать рабочим, что помимо доброй воли и милосердия хозяев им в поисках зашиты своих интересов рассчитывать не на кого. Именно из-за этого мы не протестовали против товарищеской финансовой помощи, оказываемой забастовщикам"[21].
Постепенно совет московской зубатовской организации превратился в очень активное и деловое предприятие. Рабочие вносили в совет разнообразные жалобы: на недостаточно гигиенические условия труда, на неправильность в оплате, на произвольное продление рабочего дня без дополнительной оплаты и так далее. Совет затем обобщал эти жалобы и вносил их на рассмотрение Трепова или фабрично-заводских инспекторов. Иными словами, утверждение Витте и некоторых фабрично-заводских инспекторов о том, что зубатовские организации обходили фабрично-заводской инспекторат, не соответствует истине. В большинстве случаев требования совета выполнялись. Владельцы крупных заводов Лист, Вайтель и Зиндель согласились прекратить ежедневные обыски одежды рабочих при выходе с заводов. Рязанские железнодорожные мастерские в Москве сократили рабочий день с 10 с половиной до 10 часов в сутки[22].
Многообещающим было и сотрудничество с московской профессурой. В одном из своих отчетов директору департамента полиции Зволянскому Зубатов описывает посещение охранного отделения профессором Озеровым, а также рассказывает о взаимных соглашениях между отделением и профессурой в деле просвещения рабочих; и высказывает в конце доклада свое отношение к этому событию, как к интересному и необычному. В другом докладе Зволянскому от 1 сентября 1901 года Зубатов поясняет свои слова.
"Революционеры, — пишет он, — произвели Введенского (одного из преподавателей Московского университета, который тоже читал лекции рабочим) в каналью и не могут простить Озерову и Дэну их сотрудничество с охраной. Новый руководитель чтений для наших рабочих — Зиленс — адвокат, очень богатый и надежный человек, выступая перед нашими рабочими, сказал, что, будучи за границей он слышал много гадостей о нашем движении, но тем не менее будет читать лекции своим рабочим... Озеров узнавал о возможностях организации театральных и оперных постановок для рабочих бесплатно. Шесть историков и художников организовывают для рабочих посещение музеев, картинных галерей и прочего"[23].
Однако дальнейшие события несколько осложнили положение дел. В январе-феврале 1902 года в Москве произошли массовые аресты лиц, подозреваемых в связях с революционными партиями. Среди арестованных оказалось около 30-ти рабочих механических производств, которые приходили на собрания зубатовцев и выступали в спорах с Афанасьевым и другими деятелями зубатовских организаций. Их арест вызвал некоторое разочарование. К тому же, к этому времени зубатовскими рабочими руководило уже другое лекционное бюро, о котором мы говорили выше, ибо в самом конце 1901 года большинство преподавателей Московского университета вынуждено было отказаться от чтения лекций. Чтобы пресечь давление левых, профессор Виноградов и редактор либеральной газеты "Русский ведомости" В. Скалой были призваны в качестве посредников в споре профессуры о том, продолжать ли читать лекции зубатовцам или нет. На бурном заседании в декабре 1901 года было все же решено: несмотря ни на что лекции читать. Мало того, арбитражная комиссия Виноградова и Скалона заключила, что в нынешних российских условиях сотрудничество университетской профессуры с зубатовскими организациями — очень ценное явление, которое нужно всячески поддерживать. Некоторые из профессоров, однако, с приговором арбитражной комиссии не согласились и лекции чихать отказались[24]. Это были; Мануйлов, Зиленс и Ремизов.
Сам профессор Виноградов обещал начать читать курс лекций об истории средневековых цехов, однако свое слово сдержать не смог, так как из-за конфликта с министром просвещения Ванновским вынужден был покинуть пределы России, став в Англии профессором в Оксфордском университете. Это произошло в конце декабря 1901 года. Лекторов становилось все меньше и московские профессора, в конце концов, свои чтения рабочим прекратили"[25].
Между тем профессор Озеров, приобретя во время своей деятельности в зубатовских организациях бесценные практические данные, написал на их основании записку о рабочем классе и необходимости реформ и отправился в Санкт-Петербург, чтобы вручить ее министру финансов Витте. Однако, вернувшись в Москву в январе 1902 года, он обнаружил, что зубатовские рабочие опять начали посещать лекции, организованные для них комиссией, которая состояла из епископа Парфения Можайского, директора московской семинарии архимандрита Анастасия (будущего главы Синода Русской зарубежной Церкви митрополита Анастасия), председателя московского цензурного комитета Назарет-ского, Тихомирова, Грингмута и других. Комиссия начала агитацию среди рабочих в том духе, что их бросила на произвол судьбы социалистически настроенная интеллигенция.
"Именно этого я опасался, — пишет Озеров, — и поэтому настаивал на том, чтобы мы продолжали лекции, несмотря ни на что. Наше дезертирство со сцены боя открыло дорогу для интерпретации нашего акта правыми кругами именно в этом духе"[26].
Из вышесказанного недвусмысленно явствует, что либеральная интеллигенция сама была виновата в потере интеллектуального руководства над рабочими. Профессор Озеров пишет далее по этому поводу: "Таким образом, левая интеллигенция, ведшая агитацию против нашего сотрудничества в рабочих организациях, работала рука об руку с хозяевами и правлениями заводов и предприятий". Зубатов придерживался того же мнения. "Лекции московских профессоров, — писал он, — пользовались колоссальной популярностью среди рабочих, и их дезертирство было результатом общих усилий революционеров и министра внутренних дел Сипягина, который был взволнован и напуган сообщениями московских работодателей, утверждавших, что на рабочих собраниях рассматриваются и обсуждаются политические системы различных государств"[27].
Членство и распространение идей
Точных данных о количестве членов зубатовских организаций нет. По одним данным, до утверждения устава в феврале 1902 года, формального набора новых членов в организации не было, и, якобы, только в сентябре 1902 года состоялось первое организационное собрание основного ядра организации. Об этом, в частности, пишет Айнзафт в своей книге "Зубатовщина" (см. с. 64). По его данным действительный набор новых членов начался 21 декабря 1902 года и к 19 января 1903 года, когда состоялось первое пленарное всеобщее собрание, в обществе состояло уже 800 членов. В то же время, революционер, социал-демократ и профсоюзный деятель Матвеев, выступая в послереволюционной Москве на вечере воспоминаний о дореволюционном профессиональном движении, заявил, что зубатовское общество имело более двух тысяч членов. При этом он имел в виду именно общество рабочих-механиков, поскольку сам был металлургом[28].
Однако надо не забывать, что помимо организаций на механических заводах в Москве были и другие зубатовские организации рабочих. Например, только текстильные рабочие имели 10 районных отделов, и на собраниях каждого из этих районов обычно присутствовало (так писалось в протоколах) от 300 до 400 рабочих (см. Айнзафт. "Зубатовщина" сс. 51—52). Иначе говоря, с обществом текстильных или бумагопрядильных рабочих Москвы было связано не менее трех тысяч человек. При этом, конечно, неизвестно, какая часть от этого числа представляла официальных членов организации, вносивших членские взносы, а кто был просто приходящим. Кроме того, небольшие отделы и разветвления зубатовских профессиональных организаций были и около Москвы. Например, к 1904 году движение достигло Иваново-Вознесенска, где агенты Зубатова открыто распространяли копии устава зубатовского союза. Об этом пишет С. Балашов в статье "Рабочее движение в Иваново-Вознесенске" (см. жури. "Пролетарская революция", № 44, ее. 156— 157. О Зубатове в этот период речь может идти лишь условно, так как он в это время находился во владимирской ссылке.) Все это приводит нас к выводу, что общее число членов зубатовских организаций Москвы и московского промышленного района должно было исчисляться в пределах четырех-пяти тысяч, а, может быть, и более.
А теперь постараемся ответить на вопрос о том, сколь влиятельным было зубатовское движение и насколько притягательными были его идеи. Апогеем популярности движения можно считать 19 февраля 1902 года, 41-ю годовщину освобождения крестьян Александром II. Тогда зубатовское общество по собственной инициативе организовало колоссальную демонстрацию лояльности царю у памятника Александру II. Трепов очень волновался:
"Вы должны были сначала спросить моего разрешения, — писал он Зубатову, — а потом уже пропагандировать идею такой демонстрации".
Петербургский департамент полиции дал согласие на совершение массовой панихиды в память Государя, но не на демонстрацию и шествие рабочих по улицам. Однако великий князь Сергей Александрович пришел в восторг от этой идеи, единолично объявил этот день нерабочим и выразил желание сам присутствовать при этой патриотической манифестации, привлекшей более 50 тысяч рабочих[29].
Смысл этой демонстрации и манифестации был позднее объяснен Зубатовым в его третьем письме Бурцеву:
"Методы сопротивления и борьбы за свои права рабочих, — писал он, — распространяемые среди них революционерами, превратили рабочих в глазах общественности в каких-то чудовищ. Как можно было ожидать, чтобы правительство или работодатели вступали в переговоры с чудовищами. Мы должны были, прежде всего, показать и тем и другим, что рабочие не чудовища, а нормальные люди. И вот 19 февраля выглядело наиболее подходящим днем для такой манифестации. Трепов, однако, не смог сдержаться от соблазна вызвать вооруженных казаков и запрятать их поблизости, но когда 50 тысяч рабочих показали, что они способны вести себя исключительно дисциплинированно, как сверхорганизованная армия, Трепов со слезами на глазах, дрожащим голосом, сказал, что и он и Великий князь глубоко тронуты этой манифестацией. Возможность мирных отношений с рабочим элементом была доказана в этот день. Единственное, что мы забыли, это — спесь и гордость капиталистов. Мы забыли проинформировать их о предстоявшей манифестации. В Петербурге же придали самое большое значение именно этой оплошности"[30].
Этими ли мотивами действительно руководствовался в это время Зубатов или нет — не так уж важно. Однако не может быть сомнения в том, что эта демонстрация оставила о себе очень хорошее впечатление, и в то же время создала очень важный прецедент — прецедент законности или, мягко говоря, приемлемости массовых рабочих шествий. Однако для правительства это было недостаточно. На этот раз получилось лояльное шествие, а в другой раз может быть демонстрация протеста. Именно этого прецедента больше всего, по-видимому, опасалось центральное правительство. В книге некоего Феликса "Г. А. Гапон и его общественно-политическая роль" (Петербург, 1906, с. 37) пишется, что московская манифестация рабочих вызвала такие серьезные беспокойства в правительственных кругах Санкт-Петербурга, что правительство отдало всем газетам строгое распоряжение не придавать значения этому событию. Именно по этой причине через год разрешение на повторение аналогичной манифестации, которая была первоначально запланирована зубатовскими организациями, правительством дано не было. Зубатов был к этому времени уже далеко от Москвы и не мог поддержать инициативу рабочих. Это было значительным ударом по престижу организации, ее внутренней морали, способствовало ее постепенному упадку.
Контрастом общего отношения центрального правительства к зубатовским организациям была всегдашняя поддержка Москвы. В своем письме Зволянскому от 7 февраля 1902 года (то есть еще до манифестации) Зубатов писал, что на Великого князя рабочие руководители зубатовских организаций произвели весьма положительное впечатление. Позднее Великий князь говорил даже Трепову, что никогда не чувствовал себя так хорошо, как во время беседы с представителями московских рабочих организаций. Ранее, в письме Ратаеву, Зубатов писал о том, что один из руководителей зубатовских союзов Красивский обрел такую популярность среди рабочих, что о нем распространился слух, что он будто бы незаконнорожденный сын Александра II (см. Бухбиндер. "Зубатовщина в Москве", ее. 114—117.) Матвеев в своих уже цитировавшихся воспоминаниях о московском рабочем движении говорит об Афанасьеве, Красивском, Глебове и других лидерах московских зубатовских организаций, как о весьма образованных людях и прекрасных ораторах. В спорах с революционными пропагандистами—социал-демократами, приходившими на собрания, эти ораторы каждый раз буквально клали их на лопатки[31].
В одном из сообщений московского фабрично-заводского инспектората говорится, что рабочие чувствовали, что на их стороне не только правда, но и правительство. Агент зубатовской организации Янченков, будучи арестованным в одном из московских фабрично-заводских районов, заявил:
"Рабочие не будут упрашивать владельцев фабрик и заводов предоставить им помещение для районного собрания. Не будут они умолять об этом и полицию и местную администрацию. Они запросто займут нужные им помещения и будут собираться там, когда хотят. В случае подавления, рабочие обратятся непосредственно к Булыгину... Прошли уже те времена, когда были рабы и рабовладельцы и когда рабы были как пчелы — кормили своих трутней-хозяев бесплатно. Теперь рабов больше нет и они будут жить как хозяева"[32].
Вряд ли стоит говорить, что Янченкова по аресте сразу же освободила охрана. В связи с этим московский фабрично-заводской инспекторат жаловался:
"Создается сильное впечатление в головах рабочих, что их организации созданы центральным правительством с единственной целью — защищать их от капиталистов"[33].
Айнэафту удалось найти в архивах московской охраны экземпляр листовки, которую зубатовцы распространяли среди московских рабочих. Эта листовка подписана "Группой сознательных рабочих".
"Общая цель борьбы за лучший уровень жизни, - писалось в этой листовке, — убедила рабочих, что и у них есть общие интересы и это объединило их под общим названием — рабочее движение. Без доброй воли правительства у нас был бы хаос. Механика государственного управления слишком сложна для простого рабочего и должна быть оставлена людям со специальным образованием и знаниями, а человек, имеющий эти знания и это образование, уже больше не рабочий. Ни при какой системе рабочие не смогут управлять государством".
Затем листовка переходила к тому, что рабочие могут и должны ожидать от государства, и далее перечисляла экономические, образовательно-просветительные и культурные потребности рабочих.
Здравый реализм этой листовки, строго разделяющий экономические, общественные и просветительные возможности, с одной стороны, и принципы государственного управления — с другой, характерен для всей пропаганды зубатовских организаций. Эти качества особенно бросаются в глаза в сравнении с демагогическими обещаниями революционеров, о передаче всей власти рабочим.
"Повышение" Зубатова в должности и перевод из Москвы в Санкт-Петербург, а позднее — в ссылку, нанесли непоправимый удар по московским зубатовским организациям. Свидетельства о том, что положение эубатовских руководителей после отъезда Зубатова из Москвы сильно пошатнулось, можно найти во многих коллективных жалобах, отправленных в Петербург московскими рабочими. Например, в докладе от июня 1903 года, подписанном рабочими Афанасьевым и Слеповым, авторы жалуются, что московский полицеймейстер угрожает закрыть их организацию, если они будут и дальше отправлять от имени рабочих коллективные жалобы на свою фабрично-заводскую администрацию. А 3 июня 1903 года новый начальник московского охранного отделения сообщает Зубатову, что его рабочие организации теряют популярность — их собрания посещаются теперь лишь несколькими десятками членов[34].
Надо особо подчеркнуть, что Зубатов делал все возможное, чтобы распространить легальное, тред-юнионистское, лояльное к правительству движение по всем пределам страны. В связи с этим Морской в книге "Зубатовщина" (сс. 127-128) пишет: "Плеве поддался на уговоры Зубатова и было в принципе решено распространить эти организации рабочих по всей империи, разделяя их на три района — северо-восток, юго-запад и юго-восток. Зубатов должен был стать во главе всей сети рабочих организаций".
И действительно, Зубатов всеми силами старался убедить правительство в жизненной необходимости предложенных им мер, но оно все время колебалось. Вся концепция, вся затея была для правительства слишком новой, почти непостижимой для канцелярского ума.
(Глава 4)
[1] Озеров. "Из жизни труда" (2 тома). М., 1904; "На темы дня". М., 1913; "Политика по рабочему вопросу за последние годы".М., 1906. Книги Янжула мы уже цитировали в главе 1. Как, впрочем, и Озерова. Кстати, оба экономиста были сторонниками прямого прогрессивного налога. См. также статью о Янжуле в "Большой советской энциклопедии", где он назван умеренным либералом историко-этической школы государственного социализма, проповедовавшего широкое вмешательство буржуазного государства в экономическую жизнь страны.
[2] Идейная близость Янжула и Озерова подтверждается тем, что когда зубатовские рабочие обратились к Янжулу с просьбой организовать для них программу лекций по промышленным и рабочим вопросам, очень пожилой уже в то время академик направил их к Озерову. См. Озеров, "Политика по рабочему вопросу", с. 195.
[3] См. статью о Янжуле в 41 томе энциклопедии Брокгауза и Эфрона. 1904, с. 668, а также статьи и книги самого академика Янжула и, наконец, уже упомянутые работы Ивана Христофоровича Озерова "Из жизни труда", т. 1. М., 1904, сс. 50-73, 77-79, 110-185. Интересно, что в развитии своих теорий Озеров опирается на работы французских солидаристов Жидде и Дюкло, а также на работы теоретика английского рабочего движения, одного из основоположников будущего фабианства, Уэтса, и труды русских ученых, деятелей конца XVIII и первой трети XIX века Новикова и Сперанского.
[4] М-ч. "Зубатовщина" в газете Струве "Освобождение", № 19,с. 332.
[5] Святловский. Цит. соч., с. 56.
[6] В сокращенном варианте с тихомировской запиской Трепову можно ознакомиться в статье Айнзафта "Зубатовщина в Москве","Каторга и ссылка", кн. 39. М., 1928, сс. 62, 69. Полный текст этой записки был в книге М. Морского, "Зубатовщина". М., 1913, сс. 52-70 и дополнение к кн. сс: 183-213.
[7] См. письмо Зубатова Бурцеву от 5 марта 1908 г. в работе Б. Козьмнна "С. В. Зубатов и его корреспонденты", сс. 85-86.
[8] И. Алексеев, "Провокатор Анна Серебрякова". М., 1932,сс. 132-137.
[9] Этот предмет прекрасно разработан и исчерпан профессором Ричардом Пайпсом в его ранней работе "SocialDemocracyandthePetersburg Labor Movement, 1885-1897" (см. прим. 32 к гл. 2).
[10] Бухбиндер. "Зубатовщина и рабочее движение в России", сс. 6-7, а также его статья "Зубатовщина в Москве" в сборнике "Каторга и ссылка", т. 14, 1925, с. 97.
[11] "К истории зубатовщины". "Былое", № 1, Петроград, 1917,сс86-87.
[12] Святловский. "Профессиональное движение в России", СПб., 1907, с. 53.
[13] Бухбиндер. "Зубатовщина и рабочее движение в России", сс. 15-16; 18-21.
[14] Стачка рабочих на заводах Бромлей". "Красный архив", т. 1, 1938, "Дело охранного отделения" - 1901, № 801, часть 1, лист. 9.
[15] Учитывая вышеприведенные заявления Зубатова, можно с уверенностью сказать, чья это была рука.
[16] Озеров. "Политика по рабочему вопросу за последние годы". М., 1906, с. 206 и А. Морской. "Зубатовщина", М., 1913, с. 53.
[17] Озеров. "Кассы взаимопомощи" в книге "Из жизни труда", сс. 203-204. Озеров, в частности, отмечает, что когда рабочая делегация пришла к нему просить его принять участие в качестве организатора лекций, они сослались на то, что сначала они обращались к академику Янжулу, а потом к Льву Толстому, и оба направили их именно к нему, к Озерову. Там же, сс. 195-196. Лев Толстой тоже сочувствовал организации зубатовского движения.
[18] Бухбиндер. "Независимая еврейская рабочая партия", "Красная летопись", № 2, 3. 1922, сс. 275-276, его же "Зубатовщина и рабочее движение", с. 7.
[19] Эта забастовка началась 21 февраля 1902 года, то есть всего лишь через неделю после одобрения правительством устава, фактически запрещавшего забастовки.
[20] Бухбиндер. "Зубатовщина и рабочее движение в России", сс 15-17. Автор также указывает, что во время этих забастовок московские промышленники внесли столько жалоб в Министерство финансов, что Витте, совместно с министром внутренних дел Сипягиным, хотел даже положить конец зубатовским организациям. Положение спасло только непосредственное участие в этом деле Великого князя Сергея Александровича.
[21] См. полный текст доклада Зубатова в работе Бухбиндера "Зубатовщина в Москве", сс. 116-119.
[22] Бухбиндер. "Зубатовщина в Москве", сс. 98-103.
[23] С.Пионтковский "Краткий очерк истории рабочего движения в России. 1870-1917". Л. 1925, сс. 63-64; а также см:. Бухбиндер. "Зубатовшинав Москве", сс. 109-110.
[24] М-ч. "Зубатовщина". "Освобождение", № 19, с. 332; № 20,с. 361.
[25] Озеров. "Кассы взаимопомощи". "Из жизни труда", М.,1904, сс. 218-222; Бухбиндер. "Зубатовщина и рабочее движение в России", с. 8.
[26] Озеров. Цит. соч., сс. 218.
[27] Озеров. Цит. соч., с. 217; а также см. С. Зубатов. "О зубатовщине". "Вестник Европы", № 3,1906, с. 435.
[28] См. письмо Зубатова Лопухину, опубликованное Бухбиндером в его собрании документов под названием "Зубатовщина в Москве", журн. "Каторга и ссылка", кн. 14. М., 1925, с. 115.
[29] Фабрично-заводские управляющие и владельцы по незнанию выступают против собственного министра финансов Витте, который в том же году в своей знаменитой записке царю предлагал узаконить стачки и рабочее движение. По сравнению с запиской Витте предложения Зубатова кажутся более умеренными. Зубатов предлагал только постепенное внезаконное развитие профсоюзов по мере создания подготовленных кадров. В то же время Витте говорил о немедленном узаконении рабочей деятельности, иными словами, узаконении профсоюзов и стачек. План Зубатова предусматривал также, как мы уже говорили, широкую систему просвещения и образования рабочих, что также уменьшало опасность влияния революционеров на рабочих, по поводу чего так беспокоются авторы записки.
[30] Морской. "Зубатовщина", сс. 97-105.
[31] Струве. "Освобождение", № 8, с. 119.
[32]R. Pipes. Social Democracy and St. Petersburg Labor Movement, 1825-1897. Harvard Univ. Press, 1963, pp. 138-144.
[33] Красный архив, т. 1. Из записной книжки архивиста. "Стачка рабочих завода бр. Бромлей в 1903 г.". М., 1933, сс. 138-144.
[34] См. прилож. к "Искре", № 5 3, Женева, 1903.
Не идентифицированные сноски:
28. "Первый вечер воспоминаний старых металлистов". Сборник"Материалы по истории профессионального движения", т. 1. М.,1925.сс. 133 и 134.
29. Бухбиндер. "Зубатовщина и рабочее движение в России",сс. 11-12.
30. Переписка Зубатова и Бурцева за 1906 год. "Былое", № 14.Париж, 1912, сс. 79-80.
31. Если это верно, то непонятно, зачем же в таком случае охрана арестовывала приходивших социал-демократических пропагандистов и этим увеличивала их популярность и подрывала популярность собственных рабочих организаций. См. "Материалы по истории профессионального движения", т. 1, сс. 133-134.
32. Булыгин в то время был московским городским головой, а позднее, на очень короткое время стал министром внутренних дел. См. Айнзафт. "Зубатовщина в Москве", сс. 55-56.
33. Айнзафт. "Зубатовщина в Москве". "Каторга и ссылка", кн. 39, М., 1928, сс. 55-56.
34. Айнзафт. Цит. соч., сс. 69-72.
35. Айнзафт. "Зубатовщина и гапоновщина". М., 1925, сс. 64-68.