История профсоюзов

Айнзафт С. Первый этап профессионального движения в России (1905-07). Вып. 1

Большаков В.П. О том, чего не было

Большаков В.П. Что ты можешь противопоставить хозяину

Бухбиндер Н.А. Зубатовщина и рабочее движение в России

Вольский А. Умственный рабочий. - Междунар. Лит. Содр-во, 1968

Галили З. Лидеры меньшевиков в русской революции

Гарви П.А. Профсоюзы и кооперация после революции (1917-1921)

Дмитревский В.И. Пятницкий

Дойков Ю.В. А.А. Евдокимов: Судьба пророка в России

Железные люди железной дороги

Ионов И.Н. Профсоюзы рабочих Москвы в революции 1905-1907 гг.

Краткая история стачки текстильщиков Иваново-Кинешемской Промышленной Области

ЛИИЖТ на службе Родины. - Л., 1984

Магистраль имени Октября. - М., 1990

Никишин А. 20 лет азербайджанских горнорабочих. - Баку, 1926

Носач В.И. Профсоюзы России: драматические уроки. 1917-1921 гг.

Носач В.И., Зверева Н.Д. Расстрельные 30-е годы и профсоюзы.

Поспеловский Д.В. На путях к рабочему праву

Рабочие - предприниматели - власть в XX веке. Часть 2

Сивайкин Е.А. Молодёжная политика профсоюзов...

Станкевич И.П. Базовый семинар для рядовых и новых членов профсоюза

Че-Ка. Материалы по деятельности чрезвычайных комиссий

Чураков Д.О. Бунтующие пролетарии

Шулятиков В.М. Трэд-юнионистская опасность. - М., 1907

Pirani S. The Russian Revolution in Retreat, 1920-24


/ Главная / Архивохранилище / Библиотека / Исследования и публицистика / Поспеловский Д.В. На путях к рабочему праву

Глава 2. Министерство внутренних дел и рабочие союзы

2012-11-03

(Глава 1)

Глава 2. Министерство внутренних дел и рабочие союзы

Официальная советская историография по зубатовскому движению весьма скудна и трафаретна. В большинстве ра­бот по истории рабочего движения в России о нем говорится как бы вскользь. Например, книга старого большевика и старого профсоюзного деятеля Сверчкова уделяет зубатовскому движению всего лишь полторы страницы и представ­ляет Зубатова и все его движение как грязную полицейскую провокацию. Кроме того, утверждается, что эубатовское движение было порождено забастовками рабочих. Об этом пишет, к примеру, тот же Сверчков[1]. На самом деле идея "зубатовского движения" родилась гораздо раньше, чем на­чалась волна забастовок 1901—1902 гг. Идея союза между Охранным отделением и рабочими возникает у Зубатова в 1896 году, когда ему удалось разгромить социал-демократи­ческий союз Москвы и арестовать его участников. Позднее он признавался, что арестовав революционных деятелей и рабочих, связанных с социал-демократами, и ведя следствие, он понял, насколько различны цели тех и других. Рабочие давали ясно понять, что их цель — добиться каких-то воз­можностей самоорганизации, улучшения быта и труда. А целью интеллигенции была революция. В результате длительной переписки с Министерством внутренних дел Зубатову удалось, наконец, убедить петербургское начальство разре­шить ему освободить без суда всех арестованных, в том чис­ле и интеллигентов, и начать своего рода эксперимент по ор­ганизации рабочего движения под надзором полиции[2].

В своих беседах с подследственными за чашкой чая в собственном кабинете Зубатов говорил рабочим, что царизм ничего не имеет против экономической борьбы пролетариа­та, что рабочие могут добиться значительного улучшения своего положения и в системе самодержавия, что, наконец, правильно понятая монархическая идея, может удовлетво­рить все нужды страны при условии высвобождения обще­ственных сил[3].

На словах Зубатова о высвобождении общественных сил в рамках монархии следует остановиться особо. Он имел в виду нечто совершенно новое, некую прогрессивно разви­вающуюся, постоянно преобразующуюся форму монархии, в конце концов, сводящуюся к той или иной форме консти­туционализма. Подтверждения подобных настроений Зуба­това можно найти и в воспоминаниях лидера партии социа­листов-революционеров (эсеров) Виктора Чернова. Еще сту­дентом, будучи арестован, он имел обстоятельную беседу с Зубатовым в 1894 году. Суммируя и обобщая, Чернов так сформулировал взгляды Зубатова:

Во-первых, несмотря на недостатки, царское правитель­ство идет по пути конституционных реформ, развитие ко­торых задерживается революционерами[4].

Во-вторых, Министерство внутренних дел вырабатывает программу всеобщего обязательного образования.

В-третьих, полиция делает немало ошибок по глупости и незнанию. Чтобы избежать этого в будущем, охранному отделению нужны хорошо образованные, культурные кад­ры. Необходимо, чтобы общество перестало смотреть на таких работников как на предателей.

В-четвертых, если бы революционеры не убили Александ­ра II, на сегодняшний день Россия уже имела бы конститу­ционную власть. Самым большим врагом всего прогрессивного, сказал Чернову Зубатов, является проповедь терро­ризма[5].

Это свидетельство Чернова указывает на то, что Зубатов был сторонником конституционной монархии задолго до того, как в России была введена конституция 1905-1906 гг. Через два года после операции по очистке Москвы от социал-демократов, в 1898 году, обер-полицеймейстер Моск­вы Димитрий  Трепов  представил  московскому  генерал-губернатору великому князю Сергею Александровичу со­ставленную Зубатовым записку. В частности, в ней гово­рилось, что до тех пор, пока революционеры проповедуют чистый социализм, бороться с ними можно и голыми репрес­сиями, но как только они начинают критиковать существующий  государственный строй, репрессивные меры теряют | свой смысл. Если, например, сегодня революционные агитаторы начали вскрывать недостатки системы фабрично-заводской администрации, значит полиции следует тщательно следить за положением на промышленных предприятиях и заботиться о строгом выполнении законов во всех областях, касающихся личности, труда и трудовых отношений рабо­чего. Таков порядок дня[6].

В феврале 1905 года Коковцов, тогда еще министр финан­сов, в своей записке Государю Императору о желательности легализации профсоюзного движения тоже указывал на то, что московская полиция, противореча принятым установ­кам, еще в 1898 году занялась наблюдением за строгим выполнением рабочего и трудового законодательства, а также исследованием  вопросов,  проблем  и  ситуаций, которые обычно приводили к промышленным конфликтам. В связи с этим в том же 1898 г. было создано два совета. Один — рабо­чих механической промышленности и второй совет текстильных рабочих; в их задачу входило выяснение потребностей рабочих[7].

Таким образом, эти свидетельства ясно указывают на то, что старый большевик Сверчков ошибался, связывая начало зубатовского движения с рабочими волнениями 1901-1902 гг. Оно началось года на три-четыре раньше, чем принято в советской историографии, хотя историка может ввести в заблуждение тот факт, что департамент полиции, в том числе сам Зубатов, в своих сводках и отчетах в 1896 го­ду, явно преувеличивают роль подпольных рабочих органи­заций, возглавляемых социал-демократическим союзом борьбы за освобождение рабочего класса[8]. По-видимому, это делалось для того, чтобы убедить правительство в необ­ходимости тех контрмер, проведение которых Зубатов дав­но уже подготавливал.

Воспоминания старых революционеров и старых больше­виков также указывают на то, что в это время контакты между социал-демократами и рабочими фабрично-заводских предприятий были очень слабыми, забастовки возникали в основном стихийно — были обыкновенными бунтами или стачками, к которым только уже некоторое время спустя присоединились революционные агитаторы. Это же отмечает и Петр Струве. Он пишет, что рабочее движение началось без какого бы то ни было влияния извне и было настолько сво­бодно от политики, что революционеры часто вообще не знали, как подойти к рабочим[9]. О том же говорит старый меньшевик Ф. Дан, но объясняет успех зубатовского движе­ния фактическим отсутствием влияния социал-демократов на рабочую массу и их стачки. На трудность контактов со­циал-демократов с рабочими украинской провинции указы­вает также и будущий вождь меньшевиков Л. Мартов[10].

Вот как описывает подпольная социал-демократическая газета "Рабочая мысль" (№ 4, октябрь 1898 г.) одну харак­терную забастовку в 1898 году в городе Гусь-Хрустальный московского промышленного района. Забастовка, пишет автор, началась с того, что все бастующие рабочие решили отправиться в местную церковь принести присягу о верности друг другу в борьбе. Однако священник о. Александр до присяги их не допустил, а вместо этого отслужил молебен Пресвятой Богородице, св. Николаю и св. Сергию Радонеж­скому, после чего все присутствовавшие рабочие с разреше­ния священника целовали крест и святую Библию. Цитирую­щий этот случай Ельницкий указывает, что после посещения храма и молебна рабочие отправили московскому генерал-губернатору великому князю Сергею Александровичу теле­грамму с просьбой рассудить их с промышленной админи­страцией и улучшить их положение. Далее Ельницкий отме­чает: к этому времени рабочие начали понимать, что для достижения своих целей им нужна не антигосударственная и не антицарская организация. Вот на эту потребность рабо­чих и ответила зубатовская идея лояльных по отношению к царю и правительству профсоюзов[11].

Мы уже приводили слова профессора Янжула о том, что Министерство внутренних дел часто проявляло гораздо больше заботы о благополучии рабочих, чем Министерство фи­нансов, Об этом же говорят и другие авторы, Однако неко­торые из них упрощают вопрос, сводя его к марксистской формулировке защиты классовых интересов. Например, Айнзафт считает, что Министерство финансов поддерживало капиталистов, а Министерство внутренних дел — интересы полицейско-феодальной системы с сословными принципа­ми[12]. Тот же Айнзафт, а вместе с ним и Морской, считали, что зубатовщина явилась порождением конкуренции, враж­ды между двумя министерствами[13]. Министерство финан­сов, действительно, было непосредственно связано с капи­талистами и их капиталовложениями в промышленное и вообще экономическое развитие страны, а Министерство внутренних дел, действительно, было озабочено миром и порядком в стране. Но объяснять все только враждой и конкуренцией было бы слишком просто.

Посмотрим на проблему несколько иначе, зададимся следующим вопросом: чем именно Сергей Зубатов отличал­ся от своих предшественников — генерала Пантелеева, Сипягина и Шувалова? Как указывает тот же Айнзафт, генерал Пантелеев, Сипягин и Шувалов тоже пеклись об интересах рабочих, однако предлагали решение проблемы на принци­пах отеческой заботы. Зубатов же предлагал иной принцип самоорганизации. И в этом принципиальная разница между ними[14]. Это дает нам право говорить, что зубатовские ор­ганизации явились первыми подлинно профсоюзными организациями на территории русской части Российской импе­рии. (В Западном крае и Польше к тому времени уже суще­ствовали еврейские профсоюзы, связанные с марксистской организацией Бунд или подчиненные ей).

Известно, что аналогичные лояльные профсоюзные орга­низации под надзором и по инициативе полиции были созда­ны во Франции в 1852 году Наполеоном III. Это было един­ственное законное профсоюзное движение вплоть до закона 1884 года, когда была разрешена свободная, независимая организация профсоюзов. Так что в этом плане идея Зубатова была не нова. Полицейское рабочее движение продолжа­лось во Франции 32 года и положило начало французскому профсоюзному движению. Однако цели и задачи зубатовского движения были значительно шире. Во Франции движение было ограничено исключительно экономической сферой. Идеи же Зубатова включали просветительскую деятельность, самообразование, культуру и даже развитие кооперативных предприятий рабочих — в рамках русской традиции сослов­ной самоорганизации, И в этом смысле зубатовское движе­ние как бы соприкасалось с идеями славянофилов о собор­ности и самоорганизации народа[15].

 

Правительственные круги и зубатовское движение

 

Как мы уже сказали, единой политики по рабочему во­просу у правительства не было. С одной стороны, правитель­ство было ограничено тем, что оно не проводило настоящую прогрессивную или хотя бы пропорциональную налоговую политику. Прямые налоги составляли очень незначительную часть доходов государственной казны, поэтому правитель­ству приходилось гораздо больше полагаться на кредиты со стороны капиталистов, предпринимателей и на иностранные займы, что, конечно, ограничивало власть в вопросе регули­рования отношений между предпринимателями и рабочими. Именно поэтому Министерство финансов обычно станови­лось на сторону предпринимателей. Кроме того, поскольку русский капитализм находился еще в сравнительно зача­точном состоянии, правительство следовало протекционист­ской политике и при больших конфликтах вмешивалось в отношения между рабочими и работодателями, что еще больше раздражало рабочих.

С другой стороны, у правительства не было целенаправ­ленной политики, поэтому многое зависело от личности ми­нистра. Например, академик Янжул подчеркивает, что когда министром финансов был либерал Бунге, он подготовил и, в основном, провел промышленно-рабочее законодательство 80-90 годов. В то же время, пришедший ему на смену Вышнеградский открыто поддерживал предпринимателей, запре­щая какие-либо виды рабочих организаций. Он задерживал проведение в жизнь даже тех законов, которые были подго­товлены и приняты до него[16].

Противоречивость правительственной политики неплохо иллюстрирует деятельность в 1902 году тогдашнего минист­ра финансов Витте, который выпустил в этот период два совершенно исключающих друг друга документа. Один из них, называвшийся меморандумом или докладной запиской, в частности, протестовал против неравного отношения зако­на к предпринимателям и рабочим при вынесении наказа­ний за нарушения. По старому закону (статья 51) нарушаю­щий трудовой договор рабочий подвергался тюремному заключению, в то время как работодатель в сходной же ситуации наказывался только денежным штрафом. Витте настаивал на том, чтобы закон предусматривал одинаковые наказания для обеих сторон. Критическому анализу в этой записке Витте подвергал и ряд других статей, в особенности статью, запрещающую все виды забастовок. Витте указывал, что неправильно подходить к забастовкам с политической точки зрения, ибо, например, в 1881 году 83% всех забасто­вок были чисто экономическими и только в 11% случаев их можно было отнести к некоторому виду местных полити­ческих конфликтов. Из этого Витте делал вывод, что роль политических организаций в выступлениях рабочих была сильно преувеличена Министерством внутренних дел в его циркуляре от 12 августа 1897 года, и требовал для России законов, разрешающих забастовки. Но в той же самой до­кладной записке, говоря о московских зубатовских органи­зациях, одобряя их деятельность, направленную на активи­зацию рабочей взаимопомощи, Витте протестовал против посредничества этих организаций в конфликтах между работодателями и рабочими. По его мнению, эти органи­зации были не нейтральными, а заинтересованными и слиш­ком молодыми и неопытными, чтобы заниматься таким ответственным делом, как посредничество. Витте реко­мендует узаконенным профессиональным рабочим орга­низациям заниматься взаимопомощью, развитием профес­сионального образования и помощью фабрично-заводским инспекторам в выяснении причин конфликтов между пред­принимателями и рабочими[17]. Кроме того, в том же самом 1902 году, а именно 6 марта, Витте направляет министру внутренних дел Сипягину тайное послание, в котором говорит, что ассоциации рабочих крайне опасны, особенно если они начинают обсуждать вопросы общегосударствен­ного значения, в частности, государственный бюджет. Это не менее опасно, чем антигосударственная политическая деятельность[18].

Зубатов, со своей стороны, решительно отрицал, что вопро­сы "общегосударственного значения" входили в программу бесед и докладов на собраниях рабочих. Но дело было даже не в том, обсуждались или не обсуждались рабочими эконо­мические проблемы государства. Интересен сам по себе факт отрицательной реакции Витте лишь на одну возмож­ность открытого обсуждения государственного бюджета. И тот же самый Витте в своем обращении к царю требовал равноправия промышленных рабочих по отношению к пред­принимателям.

Эти противоречия в политике Министерства финансов говорят не только о зависимости этого министерства от капиталистического класса, но и о все возрастающем стремлении самого Витте к индустриализации и модерниза­ции России любой ценой. Не нужно забывать также о новизне самой проблемы. Рабоче-промышленный класс только появился на общественном горизонте и для большинства населения страны оставался, так сказать, "терра инкогнита". Приведем в связи с этим один случай из практики самого же Витте.  В  1903 году министр финансов выразил желание встретиться для частной беседы с рабочими представителями союза механических рабочих. Когда такая беседа состоялась, Вине был настолько удивлен высоким интеллектуальным уровнем рабочих, что даже засомневался в их подлинности и спросил своего заместителя, не были ли это представители неудавшихся интеллигентов, ставшие рабочими. На что ему был дан ответ, что это самые настоящие рабочие. Витте в удивлении сказал: "Господи, я никогда не думал, что среди рабочих могут быть такие интересные люди, давно мне не приходилось вести такой интересной беседы, как с этими людьми"[19].

Мало кто в государственном аппарате России и в Мини­стерстве внутренних дел, в частности, понимал всю глубину и весь потенциал замысла Зубатова. К  его  "авантюрам" относились с подозрением. В архивах особого отдела депар­тамента полиции найден документ, который свидетельствует о том, что поддержка зубатовских экспериментов Минис­терством внутренних дел, а вернее полицией, ограничивалась лишь отказом от сопротивления попыткам рабочих орга­низоваться в общества взаимопомощи с чисто экономи­ческими целями. В связи с этим были выпущены соответ­ствующие инструкции, в которых говорилось о том, чтобы местные  власти не  мешали  таким  опытам и оказывали некоторым рабочим поддержку. Причем указывалось, что поддержка должна была носить в основном чисто мораль­ный характер, и только иногда материальный, — в виде небольших  финансовых  субсидий  организаторам рабочих союзов[20]. Об ограниченности оказываемой рабочим под­держки говорит и большевистский ученый, специалист по зубатовщине, бывший бундовец Н. А. Бухбиндер[21].

Отношение Сиггятина к зубатовскомуопыту тоже отлича­лось двойственностью. Зубатовское движение стало распространяться по стране именно в его правление. Однако, буду­чи протеже Витте и к тому же его родственником, Сипягин написал генерал-губернатору Москвы великому князю Сер­гею Александровичу о том, что зубатовские рабочие советы должны быть ограничены, ибо они открыто настраивают бастующих рабочих против штрейкбрехеров. И в этом же письме, противореча только что сказанному, Сипягин в принципе отзывается одобрительно о намерениях и планах Зубатова в создании и расширении этих организаций, по­скольку в этом случае организации становятся под наблюде­ние полиции, И следом опять говорит обратное — что дея­тельность таких организаций должна соответствовать суще­ствующим законам, которых (Сипягину это было хорошо известно) еще не существовало. И потом критически отзы­вается об обсуждении государственного бюджета на рабочих собраниях[22].

Сменивший Сипягина Плеве был типичным карьеристом во всем, в том числе и в отношении к Зубатову. Карьери­стом без принципов и убеждений, человеком хитрым и до­статочно образованным, - как писали о нем его враг Витте и его коллега по юридическому факультету академик Янжул. Умеренно-либеральный журналист Штейн, он же Морской, пишет, что сначала Плеве относился к зубатов­скому начинанию очень сдержанно, но после получения в 1902 году доклада академика Янжула с его предложением о расширении рабочего движения в России стал относиться более благосклонно. 7 апреля 1902 года Плеве принял даже депутацию рабочих Москвы и разрешил им устно формиро­вание профессиональных союзов в нескольких профессиях: среди парфюмерных рабочих, рабочих различных текстиль­ных предприятий, а также рабочих табачных и некоторых других фабрик[23].

Согласно проекту Янжула, правительство должно было способствовать расширению деятельности более консерва­тивных, умеренно настроенных промышленных рабочих. В первую очередь это должно было бы означать предоставле­ние права на забастовки и образование профсоюзных ассоциаций под общим наблюдением правительства. Кроме того, проект Янжула предлагал передачу рабочих из Министерства финансов, которое пеклось в основном об интересах пред­принимателей, в Министерство внутренних дел[24].

По словам Штейна, Плеве на эту программу согласился, и даже предполагал сформировать при Министерстве внутрен­них дел Департамент труда, назначив его главой академика Янжула. Однако в 1903 году, то есть через год после подачи проекта правительству, свое мнение изменил и передал все эти вопросы в руки охранки.

Таким образом, благодаря вмешательству академика Янжула зубатовским организациям удалось и при Плеве сильно продвинуться вперед, о чем свидетельствует в своих воспоминаниях и сам академик. Характеризуя Плеве как хорошего бюрократа, последовательно проводившего свои дела в жизнь, Янжул говорит, что в отношении зубатовских начинаний Плеве проявил сочувствие скорее по отношению к делу рабочих, чем к делу работодателей[25].

Это, конечно, преувеличение. Как бюрократ, Плеве в первую очередь принимался за дело, которое считал полез­ным для собственной карьеры. Под давлением Янжула и великого князя Сергея Александровича он поддержал зубатовское начинание, но с полным доверием к нему не отно­сился никогда, и при первой же возможности начал наступ­ление против этих организаций, поскольку его, как класси­ческого бюрократа, никогда не покидало недоверие ко всем общественным начинаниям.

 

Русское общественное мнение

 

Мы уже говорили о том, что по-настоящему мало кто в России понимал суть и замысел зубатовского движения. Правые критиковали зубатовщину за то, что она подрывает принцип рынка, игру спроса и предложения, как и свобод­ные отношения между предпринимателями и рабочими, основанные, якобы, на свободе конкуренции. Левые же либеральные круги были против Зубатова только потому, что он был полицейским.

Академик Янжул тоже не встречал широкой поддержки. Левые либералы и социалисты смотрели на него косо за его теорию государственного социализма, бывшую, по суще­ству, программой общества всеобщего благоденствия, или как сказали бы сегодня, общества, основанного на принци­пах солидаризма, а не классовой вражды; общества, стремя­щегося к социальной справедливости и постепенному разви­тию и раскрытию общественных потенциалов, в том числе и рабочего движения как одной из равноправных обществен­ных сил нации. В своих книгах "Из переписки фабричного инспектора" и "Воспоминания о виденном и пережитом" Янжул поддерживал тред-юнионизм, кооперативное движе­ние и тому подобное. Это, конечно, не устраивало ни пра­вых, которые обвиняли его в чрезмерных симпатиях к ра­бочим, ни левых, которые были сторонниками революции и классовой борьбы, а не классовой гармонии.

Под давлением либералов, объявивших бойкот "сотруд­ничающим с полицией лекторам" (то есть тем, кто согласил­ся читать лекции на собраниях зубатовских организаций), такие ученые, лекторы, как Озеров, Ден и другие (в основ­ном преподаватели Московского университета), должны были отказаться от дальнейшего сотрудничества с зубатовскими организациями[26]. Профессор Озеров, в частности, в свое оправдание впоследствии писал, что его отказ от даль­нейшего сотрудничества был протестом против того, как был исковеркан в Министерстве внутренних дел первона­чально составленный им устав зубатовских организаций[27].

Либеральная буржуазия прилагала еще больше усилий к тому, чтобы задушить зубатовское движение. По доносу московских фабрикантов Министерство финансов устроило Министерству внутренних дел скандал, поводом для которо­го была встреча Зубатова с ведущими московскими фабри­кантами и заводчиками в ресторане Тестова в Москве, во время которой он якобы изложил перед фабрикантами свою программу.

В дальнейшем Зубатов утверждал, что текст представлен­ной в Министерство финансов программы — подложный и исходит от враждебно настроенного к нему Гужона. Однако большинство писавших о зубатовщине авторов принимают этот текст за подлинный. Скорее всего, что прав Зубатов, и Гужон специально заострил в своем изложении некоторые вопросы, чтобы вызвать недовольство Министерства финан­сов^8. Справедливость этого предположения подтверждает­ся меморандумом или запиской, посланной группой москов­ских фабрикантов и заводчиков в Министерство финансов, в которой они жалуются на то, что на рабочих обращено слишком большое внимание государства. В то же время, пишут они, известно, что рабочие составляют всего лишь один процент населения страны. При этом три четверти из них - крестьяне, не порвавшие еще связи с землей, имею­щие сельскохозяйственные участки. Оставшаяся же четверть рабочих — мелкие мещане. Кроме этих категорий, говорит­ся далее в записке, около фабрик и заводов околачиваются прогнанные за беспорядки бывшие рабочие. В основном это люди с волчьими билетами, являющиеся главными возбуди­телями беспорядков. Фабрично-заводские управления могли бы иногда предоставлять им работу, но полиция не позво­ляет этого делать. Таким образом, полиция сама создает безработных в рабочих слободах и поселках.

Далее авторы записки жалуются на свою тяжелую судь­бу, к примеру, по сравнению с коллегами из Западной Евро­пы. В большинстве западноевропейских стран завод может начать работать, как только он построен и установлены машины. В России же фабрикант должен сначала предо­ставить рабочим квартиры или казармы, построить боль­ницу, родильный дом, школы, торговые ларьки, столовую, баню и т. д. - как предписывает русский фабрично-завод­ской закон. Обрушивается записка и на фабрично-заводских инспекторов, которые, якобы, в конфликтах всегда под­держивают рабочих и тем создают на предприятиях нездо­ровые отношения. Записка угрожает закрыть заводы, если полиция и далее будет разрешать руководителям зубатовских организаций проверять их состояние, настраивать ра­бочих на забастовки. Как итог сказанному, авторы утверж­дают, что создание профсоюзов, особенно в провинциях Рос­сии, преждевременно, так как русские индустриальные ра­бочие серы и отсталы, и легко попадают в сети пропагандистов всевозможных крайних течений.

Записка также указывала, что и в отношении продолжи­тельности рабочего дня русский рабочий находится в более выгодном положении, чем его западный коллега, так как работает в среднем на 10% меньше. (Что достигалось, в ос­новном, за счет большого количества праздников, а не за счет доброты русских промышленников. Праздничных дней было от 50 до 70 в году; и это помимо воскресных дней, которые иногда совпадали с праздниками). В записке так­же справедливо указывалось, что промышленные рабо­чие в России оплачиваются гораздо выше, чем, например, дворники, швейцары, чистильщики улиц, официанты, извоз­чики и т.д. Более того, промышленные рабочие обеспечи­ваются бесплатными больницами, школами, родильными домами. Всех этих привилегий лишены представители дру­гих профессий. Почему один процент населения, вопрошают авторы записки, поставлен в такие привилегированные условия и почему даже православное духовенство поддер­живает идею "баловства" рабочего класса30.

Так московские промышленники готовы были любыми средствами уничтожить зубатовский опыт. Что касается ли­беральной интеллигенции и представителей свободных про­фессий, то нам к сказанному следует только добавить, что против Зубатова была не только вся московская универси­тетская профессура, но, например, и такие государственномыслящие люди, как Петр Бернгардович Струве. В журнале "Освобождение" он писал, что зубатовщина — это подкуп и коррупция рабочих масс, превращаемые в систему. В этой системе защита рабочих принимает нелегальные, сверхле­гальные и алегальные формы. Зубатов превращает произвол в принцип. В этом и содержится политическая опасность зубатовщины, грозящая русскому правительству31.

Струве, по крайней мере, был последователен. Он борол­ся за законодательный процесс. Это был для него вопрос принципа. И он был прав в том отношении, что на длитель­ном отрезке времени только узаконенные реформы обще­государственного характера могли нормализовать обще­ственные отношения в России. Однако на коротком отрезке идея Зубатова, возможно, была самой разумной, особенно если учесть такие факторы, как рост антагонизма в русском обществе и относительно низкий уровень образования рус­ских рабочих, особенно на периферии. (В этом смысле между рабочими таких центров, как Петербург, Москва, Западный край, и рабочими остальных районов был большой контраст).Кроме того, надо прибавить, что в среде пра­вой интеллигенции и буржуазии, среди аристократии и государственной бюрократии было распространено мнение о неспособности рабочих на какую-либо самоорганизацию и самоуправление. Зубатов же видел в рабочих созидательный, а не разрушительный и темный элемент общества. И в этом была принципиальная новизна его начинания.

Что же касается социал-демократов и других револю­ционных кругов, то их нетерпимость к эубатовским орга­низациям была самоочевидной, ибо зубатовское движение для них представляло прямую и почти что смертельную угрозу. 20 августа 1902 года Российская социал-демократи­ческая рабочая партия выпустила прокламацию, в которой заявляла, что правительство флиртует с рабочими, обещая им свободу действий в экономической сфере при условии, что они будут воздерживаться от политической борьбы. С этой целью правительство де организовало банду предате­лей-провокаторов совместно с тупыми рабами под руко­водством сверхшпиона Зубатова33. Однако, когда зубатовцы организовали на московском заводе в июне 1903 года стачку, то та же РСДРП обратилась к этим "предателям и тупоголовым рабам" с обращением "товарищи".

Резолюция II съезда РСДРП снова обозвала зубатовщину движением, которое обращается к самым подлым и эгоис­тическим сторонам в человеке, однако заканчивалась весьма характерным назиданием для партийных организаций. Впредь такие организации должны были поддерживать и направлять забастовки, организовываемые зубатовскими группами, а затем использовать возникающие конфликты с тем, чтобы показывать рабочим реакционный характер любого сотрудничества, любого союза между рабочими и властями34. Иными словами, заниматься провокацией.

Такое отношение революционеров, прежде всего РСДРП, очень характерно. Любая попытка организовать лояльное рабочее движение была для них равнозначна предательству. Однако использование при этом исподтишка промышлен­ных конфликтов в партийно-политических целях считалось корректным, правильным и благородным.

(Глава 3)



[1]
Д. Сверчков. На заре революции". Л. 3-е изд., 1925, с. 63.

[2] Речь идет о чистках, проведенных Зубатовым и его агентами. В июле 1896 года ему удалось раскрыть и захватить Московский ра­бочий союз, в ноябре та же судьба постигла социал-демократический рабочий союз Москвы, а в декабре того же года Зубатову удалось захватить и ликвидировать социал-демократическую группу Батури­на, Финна Никитина. Весной 1897 года был захвачен кружок, воз­главлявшийся Бабаджяном и Воровским. Отчасти все это удалось благодаря работе провокатора Анны Серебряковой. См.: И. Алек­сеев. "Провокатор Анна Серебрякова". М., 1932, сс. 107-108.

[3] Н. А. Бухбиндер. "Зубатовщина и рабочее движение в Рос­сии". М., 1922, с. 4.См. также выписку из документа "Дело истори­ко-революционного архива бывшего департамента полиции № 538" и письмо Зубатова о зубатовщине в "Вестнике Европы", № 3, СПб., 1906, сс. 434-435. Историк Святловский тоже подтверждает, что идея создания рабочего движения профсоюзного типа пришла в голо­ву Зубатову еще в 1896-1897 гг.; см. его книгу "Профессиональное движение в России". СПб., 1907, сс. 70-75.

[4] Эта точка зрения на 15 лет опережает знаменитый сборник "Вехи". См. те же идеи у Солженицына в "Августе 14-го".

[5] В. Чернов. "Перед бурей". Нью-Йорк, Изд. им. Чехова, 1953, сс. 83-85.

[6] М, Фрумкин. "Зубатовщина и еврейское рабочее движение". Архивный журнал "Пережитое", № 3, СПб., 1911, сс. 202-203. См. также статью самого Зубатова под названием "Зубатовщина", най­денную  в  полицейских имперских архивах и посмертно опубли­кованную в журнале Бурцева   "Былое",   № 4,   Петроград,   1917, с. 166.

[7] И. Татаров. "К истории полицейского социализма". "Проле­тарская революция", № 64. М., 1927, сс. 114-115.

[8] А. Морской. "Зубатовщина". М., 1913, с. 46. В. Колпенский. "Фабрично-заводские   волнения   и   фабричное   законодательство". Архив истории труда в России. Петроградский губсовет профсоюзов. Петроград, 1921, сс. 40-41.

[9] См. статью П. Б. Струве "Обозрение русской жизни", газ. "Освобождение" № 2, Штуттгарт, 1902. (Витте также настаивал на том,  что  Министерство  внутренних дел преувеличивало роль со­циал-демократов в промышленных беспорядках.)

[10] Ю. Гессен. "История горнорабочих СССР", т. 2. М., 1929, с. 140.

[11] Ельницкий. Цит. соч. М., 1925, сс. 194-195.

[12] С. Айнзафт. "Зубатовщина и гапоновщина". М., 1925. с. 36.

[13] Морской. "Зубатовщина". М., 1913, с. 5.

[14] Айнзафт.   "Зубатовщина в  Москве". Журнал "Каторга и ссылка", кн. 39. М., 1928, сс. 55-62.

[15] В. В. Святловский. "Современное законодательство о про­фессиональных рабочих союзах". СПб., 1907, сс. 6-7, а также М. Гри­горьевский, "Полицейский социализм в России". СПб., 1906, сс. 8-10.

[16]Янжул. Цит. соч.;   атакже: J.Walkin. «Тhе   Attitude of the Tsarist Government towards the Labor Problems», Am. Sl. And E.E.R.”,Vol. XII,№2,1954.

[17] "Записка министра финансов о разрешении стачек". "Само­державие и стачки". Женева, 1902, сс. 14-36. По-видимому, эта записка была не чем иным, как переложением проекта профессора Озерова, представленного им министру Витте в январе 1902 г.

[18] Н. А. Бухбиндер. "Зубатовщина в Москве". Журн. "Каторга и ссылка", кн. 14. М., 1925, сс. 119-123.

[19] Н. Симбирский. "Правда о Талоне и Девятом января". СПб.,1906, сс. 41-43.

[20] "К истории зубатовщины". - "Былое", № 1. - Петроград,19.17, с.86.

[21] Н. А. Бухбиндер. "Зубатовщина и рабочее движение в Рос­сии", сс. 22-23.

[22] Бухбиндер. Там же сс. 123-125.

[23] В. И. Штейн. "Неудачный опыт. Зубатовщина". Журн. "Исто­рический вестник", т. 129. СПб., 1912, сс. 240-242.

[24] Штейн, там же. См. также Янжул, "Воспоминания о пережи­том и виденном в 1864- 1909 гг.", сс. 240-242.

[25] Янжул. Там же, сс. 67-69.

[26] Бухбиндер. "Зубатовщина и рабочее движение в России". М., 1922.

[27] Озеров. "Политика по рабочему вопросу за последние годы". М., 1906.

История профсоюзов, 2016 г.